Я прошу прощения, – сказал он.

За что?

Не знаю точно; наверное, за предположение, что я попытался вытеснить тебя из твоей кухни.

Знаешь, кажется, сегодня в ней первый раз что-то готовили.

Он улыбнулся шире и оттолкнулся от двери. Потом подошел ко мне, окруженный ореолом собственной энергии. Не иномирной, своей обычной. А что значит – обычной? Может, его энергичность исходила во многом от его зверя.

Он стоял и глядел на меня – так близко, что мог бы дотронуться, но не дотрагивался.

Я тут с ума сходил, поджидая тебя, так вот и родилась идея состряпать что-нибудь изысканное. Глупо, конечно. Тебе совсем не обязательно это есть – просто работа удержала меня, чтобы не рвануть в “Запретный плод” защищать твою честь.

Я не могла не улыбнуться.

Ну тебя к черту – я даже надуться на тебя не могу как следует. Ты меня всегда смешишь.

А это плохо?

Я рассмеялась:

Ага. Я от собственной мрачности кайф ловлю, а ты его ломаешь.

Он провел руками по моим плечам, размял мне бицепсы. Я отодвинулась.

Пожалуйста, не надо.

Вот так, обломилась милая домашняя сцена. Все из-за меня.

Он уронил руки.

Извини.

На этот раз, наверное, он извинялся не за приготовленную еду. – Тебе не обязательно вообще есть.

Кажется, мы оба будем притворяться, что за нее. Ай да я!

Если я тебе скажу, что вообще есть не хочу, ты очень будешь злиться?

Я стал готовить еду, чтобы отвлечься. Если тебе это не нравится, просто не ешь.

Я выпью кофе и посмотрю, как ты будешь есть.

Договорились, – улыбнулся он.

Он стоял, глядя на меня, и вид у него был грустный. Потерянный. Если ты человека любишь, его не надо делать несчастным. Есть где-то такое правило или должно быть.

Ты расчесал волосы.

Ты же любишь, когда они свободно лежат.

Как и этот мой любимый свитер, – сказала я.

Правда?

В его голосе слышалась тень поддразнивания. Я еще могу вернуть светлое настроение. Можем еще провести прекрасный вечер. Мне решать.

Я глядела в его большие карие глаза, и мне этого хотелось. Но врать ему я не могла. Это было бы хуже, чем жестоко.

Просто как-то неловко получается.

Я знаю, ты меня извини.

Прекрати извиняться. Это моя вина, а не твоя.

Он покачал головой:

Ты не властна над своими чувствами.

Первый инстинкт у меня был – все бросить и бежать. Никогда больше с тобой не видеться. Не говорить. Не касаться. Ничего.

Значит, ты этого хочешь. – Голос его звучал чуть придушенно, будто эти слова очень дорого ему стоили.

Чего я хочу – это тебя. Я только не знаю, могу ли я вынести тебя целиком.

Мне не надо было делать предложение, пока ты не видела, что я собой представляю.

Я видела Маркуса и его банду.

Это не то ведь, что видеть, как я сам превращаюсь при тебе в зверя?