Действие 2.

Сцена 1.

Сцена изображает остановку автобуса; поздно, полумрак, над остановкой горит всего один фонарь. В углу – переполненная урна. На остановку выходят Юлия Презе и Татьяна Арнольди. Таня идет задумчиво, что-то рассматривая на экранчике телефона, Юля дурачится, пританцовывает, болтает сумкой. Обе одеты почти совсем по летнему, у Презе она повязана на талии, у Арнольди скомкана и спрятана в сумку.

А р н о л ь д и: (озабоченно) Подожду. Там автобус еще на десять сорок должен быть… последний!

П р е з е: (беззаботно) А я тогда тебя провожу! Я матери все равно сказала, что репетиция поздно закончится…

А р н о л ь д и: (улыбается) Спасибо… а то скучно одной.

Презе не сидится на месте. Она подбрасывает сумку: «Теплы-ынь!», потом забирается на приступку знака остановки, позируя, как стриптизерша у шеста, хихикает.

А р н о л ь д и: (восхищенно) Ну, Танька, ты артистка! У тебя классная нищенка, кстати, выходит…

П р е з е: (мурлыкая) Я ее нарочно взяла. Не хочу гламура… Слушай! А эта… Ну, когда на тебя Витка с Мулей наехали! Вита кричит, что вообще, тебя так избили…

А р н о л ь д и: (нехотя) Ну, что-то типа того.

П р е з е: (жалостливо) А больно было, да?

А р н о л ь д и: Ты знаешь… Я даже благодарна этой Вите. Меня тогда отбуцкали круто, туфли сломали. Я могла уреветься слезами, чтоб меня все жалели… А я тупо гольфы порванные сняла, в фонтане умылась и шлепаю босиком. Как будто так и надо осенью… И плевать. И все на меня все та-ак пялились… А я решила: умру, но не покажу, что мне плохо. И ведь выдержала! Домой уже бодрая пришла. Вот с этого и началось все, Юлька. Другая я стала.

П р е з е: (с завистью) Да-а… А я вот до сих пор не могу. В смысле, Муля на меня посмотрит – мне аж в животе все камнем делается.

А р н о л ь д и: (задумчиво) Понимаешь, мы привыкли, что нас все унижают… Что типа так и надо. А на самом деле-то мы просто позволяем, чтобы… (слышит что-то, оборачивается; с досадой) Во! Накаркали!

С другой стороны сцены появляются Виталина Раевских и Варвара Мульпямяну. Раевских пьяна, ее шатает; Мульпямяну поддерживает ее.

Р а е в с к и х: (видя девушек) Опа-ньки! Вы опять… Э! Чо тут шаритесь, а, шалавы? (с помощью Мульпямяну усаживается на заборчик) Э! Обе-две, сюда ходите, быстра-а…

Презе и Арнольди молчат, отвернувшись.

Р а е в с к и х: (раздражаясь) Слышь, Муля? Они чо, в рот какашки набрали, а?!

Чо молчат?! (хохочет истерично) А-а… они ж эта, нам типа бай-кот какой-то объявили… Во, умора! (резко выкрикивает) Сюда, кому говорю! Сявки! Ты смари-ка, Муля, арнольдень наша опять приоделась-приобулась. Че, когда деньги будут, каз-за?

Арнольди нервно смотрит на часы;

Презе, что-то шепча, пытается утянуть ее за остановку.

Р а е в с к и х: (пьяно покачиваясь и пытаясь закурить, злобно) Кароч… Муля! Дай по зубам обоим… той и этой…

Мульпямяну шагает к Арнольди, но та отскакивает к павильону остановки. Выхватывает из урны разбитую бутылку портвейна и машет ей перед лицом Мульпямяну, защищая себя и Презе; Мульпямяну отскакивает.

М у л ь п я м я н у: (глухо) Ты, дура, творишь?! Ты меня щас пырнешь, сидеть будешь!

А р н о л ь д и: (фыркает, сдувает волосы со лба) Пырну. И буду сидеть. Но зато такую тварь, как ты, угроблю.

М у л ь п я м я н у: (с угрозой, делая шаг) Отвечаешь за базар?!

А р н о л ь д и: (твердо) Отвечаю. Хоть от тебя избавимся. Мне себя не жалко.

Мульпямяну делает еще шаг, Арнольди делает взмах бутылкой – Мульпямяну отскакивает, прижимает ко рту порезанную ладонь.

Р а е в с к и х: (пьяно) Ты че ссышь-то ее, Муля! Врежь ее хорошенько!

М у л ь п я м я н у: (глухо) А ты че, рисковая, да?!

А р н о л ь д и: (резко) Нормальная! Просто надоело овцой быть… И не только мне.

М у л ь п я м я н у: (угрюмо) Ты, типа про че?

А р н о л ь д и: (со злым смехом) А ты на себя посмотри, поймёшь… Собачка цепная с кличкой. Только ошейника не хватает.

Р а е в с к и х: (не соображая) Эй, Муля! Че ты там трешь с ними?! Презик… давай, курить давай или сотик, ты попала… борзая потому, что! А ты, Арнольдинка, бабло готовь…

П р е з е: (вспыхивая) А, вам все бабло нужно! Да на! Да подавись! Жрите, на… Сколько вам хватит, а, когда вы лопните, сволочи!

Презе швыряет в Раевских сотовым – тот попадает Раевских в лоб, она падает с заборчика; потом Презе швыряет курточку с талии; куртка попадает на лицо Мульпямяну; потом швыряет туфли с ног, одну за другой – кричит: «Ну, че еще надо? Хватит вам, нет, уродки?!». К этому времени Мульпямяну подняла уже неразборчиво ругающуюся Раевских и отступает назад. Последний туфель Презе летит уже ей в спину.

П р е з е: (ошарашенно) Ой… я даже не ожидала, что я…

А р н о л ь д и: (торопливо) Ну, значит, отбились… (подбирает ей ее куртку, и один туфель, виновато) Слушай, а вторую сейчас не найдешь… И сотовый. Темно там. Вон, кстати, автобус мой.

П р е з е: (гордо) А и не надо! У меня этих сотиков… (топает босой ногой) А я тоже так пойду. Домой! По улице!!! Я тоже не овца! Пусть все видят… давай, Танька, пока!

А р н о л ь д и: (с улыбкой) Ты молодец, Юлька! Давай, до завтра!

Арнольди убегает в темноту, где слышится шум мотора автобуса и звук открывающихся дверей; Презе машет ей, потом гордо кидает на плечо сумку, и, размахивая курткой, широким, уверенным шагом уходит в другую сторону кулис.

[ЗАТЕМНЕНИЕ]

[ЗВУКОВАЯ ВРЕЗКА]

Голос диктора:

Как отмечено в докладе российского профсоюза учителей, работники педагогической сферы по прежнему остаются заложниками командно-административной системы образования. Представитель профсоюза, Анатолий Магметов, заявил в интервью для «Российской газеты», что широко обсуждаемая сейчас система заключения контрактов не более, чем на один будет только провоцировать самодурство педагогических чиновников. Это все новости на сегодняшний день. Оставайтесь на волнах «Радио-Дача!»

Сцена 2.

Сцена представляет хорошо знакомый нам кабинет Ковалева с дополнительными стульями для членом педагогического совета (большая массовка). Ковалев за столом, завучи на диване (все трое – Шуртис, Шиллер, Коломенская), остальные на стульях, Литвиненко (в необыкновенно цветастом платье) принципиально у окна, Чичуа в задних рядах, с Андреевым (по-прежнему в джинсовом).

Сцена начинается с того, что Ковалев что-то уточняет негромко с сидящей рядом с ним протоколистом Игнатьевой. В зале крики: «Да откройте же окна», «Да мы простудимся!», «Ой, не надо, чай в Сибири живем», «Нет, серьезно, товарищи, душно ужасно!», «Так ужасно или душно», «Откройте», «Не открывайте». Часто повторяются возгласы: «Теплынь», «Бабье лето», «Босиком хоть ходи».

К о в а л ё в: (обращаясь к Литвиненко) Тамара… В самом деле. Дышать невозможно! Откройте хотя бы одну створку!

Л и т в и н е н к о: (лукаво) А коли простудимся?

К о в а л ё в: Больничный – оплачивается… Да не, серьезно, бабье лето, на улице плюс восемнадцать… и еще неделю будет. Светлана, закончили? Отлично. Начинаем! (громко говорит, привставая) Коллеги! Переходим к последнему пункту повестки дня. Самому интересному, как обычно, под наименованием… «Разное».

И г н а т ь е в а: (жалобно) Товарищи… У нас никто не записался на выступления! Есть кто-то? Кто хочет выступить?

Из зала (поднимается Матильда Дебенгоф, физрук): Владимир Владимирович, я все-таки классный руководитель одиннадцатого «Бэ»… Тут моего ученика с урока выгнали. А вы говорили, что этого категорически нельзя! Это так или нет?!

К о в а л ё в: (поправляя галстук, уверенно) Матильда Оскаровна, так и еще раз повторяю всем присутствующим: выгонять ученика, никакого с урока не имеем права! Как хотите! Этим мы нарушаем его конституционное право на получение полного среднего образования… И в суд могут подать! И в районе уже были такие прецеденты. А кстати, с какого урока, выгнали?

Д е б е н г о ф: (разводит руками) Да я даже не знаю, с какого… просто интересно… (садится)

К о в а л ё в: (горько усмехается) Ну вот вы так руководите… Даже не знаете, с какого… А кого хоть выгнали? Коллеги, признавайтесь!

Ч и ч у а: (из зала) Я! Я выгнала! (пробирается на середину, встает, торопливо говорит, прижимая руки к груди; в коротких джинсах-капри, босиком и в растянутой лохматой кофточке) Коллеги, простите за мой вид, мы сейчас декорации новые делаем… того же Шекспира нашего, но уже на языке прогоняем. Владимир Владимирович, а можно я не буду говорить, кого я выгнала? Он уже извинился, конфликт улажен.

К о в а л ё в: Ну… ну вы хоть скажите, за что?

Ч и ч у а: Это – могу… Этот юноша назвал Варвару Мульпямяну «чуркой» и еще, не буду говорить, как!

Л и т в и н е н к о: (от окна, азартно) Вот дела. А он долго жил после этого, этот юноша?

К о в а л ё в: (растерянно) Не понял… И он – извинился?! Перед Мульпямяну извинился?

Ч и ч у а: (твердо) Да! И передо мной! А ребятам я сказала, что национализма и расизма вообще, в нашей школе, не будет!

К о в а л ё в: (разводит руками) Ну, тут не убавишь, ни прибавишь…

Шуртис вскакивает с дивана, вырывается на середину.

Ш у р т и с: (кричит) А я так скажу: Мульпямянку эту, молдаванку чортову, надо гнать поганой метлой! В столовой она поварих материт, меня материт, дворника избила, лопату об его сломала! И вот еще с этим босиком… Вы тут смотрите, как она вышла, которая эта… не запомню фамилию, никак! Я пожилая женщина, ветеран труда, а они передо мной пятками маячат! И матерят! Алкоголизм, наркомания, шприцы везде вон валяются, в песочницах, а тут она ходит и босячит, значит, я думаю, гнать, потому что мы вам не тут, по головке не погладят и доиграимся…

К о в а л ё в: (пытаясь остановить ее знаками) Стелла Матвеевна! У вас все очень сумбурно! Давайте по существу… кто кого материт?

Ш у р т и с: (кричит, оборачивается к нему и грозит кулаком) Не дам я, чтобы меня, заслуженного работника, всякие сявки тут ухайдокивали! С репетиции она! ДИкарации свои, грязная, как свинья! Последила бы за своим языком! Они тут бордель устроили, а мы им подавай?! Гнать надо или я сама уйду. Вот уйду и все!

Л и т в и н е н к о: (от окна, азартно) Тогда свои ржавые плиты из технологии забирайте, Стелла Матвеевна? Вы их как раскочегарите – так вонь на всю школу!

К о в а л ё в: (встревожено) Ну, что это за цирк…

Ш у р т и с: (оборачиваясь теперь к Литвиненко и грозя кулаком ей) А ты у меня еще покричи! Покричи у меня! Я с тобой каши не ела, а ты пешком под стол, когда я в сельской школе пахала-то. И в детдоме! А щас они хуже детдомовских. С пупками ходят, в носу носят, босячат и хамством огрызаются, слова им не скажи! Довели до ручки!

А н д р е е в: (из зала, громко) Надо им запретить с пупками ходить! Все пупки – под нож!

И г н а т ь е в а: (в ужасе) Стелла Матвеевна, что вы несете…

Ш у р т и с: Не-ет, меня вам не так! Я до товарища министра дойду! Вы у меня вот тут где сидите, босячество ваше, ханорики ваши и бычки в туалетах. Развалили школу, истуканы! Бордель завели!

Коломенская, которая махала рукой Шуртис с дивана, встает. Выходит, берет за плечи начавшую всхлипывать Шуртис и тихонько отправляет ее на диван, передавая в руки Шиллер. Затем улыбается «американской» улыбкой, одергивает безупречную юбку. Поправляет золотую цепочку, закладывает руки за спину.

К о л о м е н с к а я: (хорошо поставленным голосом) Уважаемые коллеги! Стелла Матвеевна, как всегда, чересчур эмоциональна. Позвольте мне предложить вам взгляд на ситуацию с другой стороны… у меня есть пять минут, Владимир Владимирович?

К о в а л ё в: (торопливо) Конечно, Зинаида Леонидовна!

К о л о м е н с к а я: (спокойно) Дело, конечно же, не в том, что уважаемая Юлия Фирузовна находится на официальном деловом мероприятии в мягко говоря, не совсем подобающем виде…

И г н а т ь е в а: (робко) Но она же не в лифчике пришла, Зинаида…

К о л о м е н с к а я: (жестко, наотмашь) А вы - помолчите. Сейчас я говорю! Еще придет, не волнуйтесь… и дело не в том, что наши детки кому-то грубят. Они не ангелы, мы это знаем. И других у нас нет, как правильно заметил Владимир Владимирович…

Л и т в и н е н к о: (дерзко) Можно, короче, Зинаида Леонидовна? Я вот в фитнесс-клуб опаздываю!

К о л о м е н с к а я: (строит ей ненавидящую гримасу) Итак, в первой части нашего педсовета я докладывала вам, дорогие коллеги, о нашей успеваемости за прошлый год. Чтобы освежить память… Я все эти цифры помню наизусть, но дабы не было сомнений… (выдергивает из кармана жакета маленький листок) Так вот! Только за первый месяц первой четверти эти показатели за аналогичный период прошлого года – упали на 67 – слышите?! – процентов. Количественная и качественная успеваемость снизилась на сорок три – на секундочку! – процента. Я уже не говорю о втрое выросшем количестве мелких дисциплинарных поступков. А я вам напомню, коллеги – это наши показатели. По ним нас оценивают. По ним мне и вам платят заработную плату, которую вы кладете в карман, а некоторые (взгляд в сторону Литвиненко) умудряются откладывать и на фитнесс-центры. И я так предполагаю, что со следующего года она значительно снизится. Не надо, Владимир Владимирович, я финансовую механику знаю, позвольте, я договорю? Вот и хорошо. Это объясняется, дорогие коллеги, только тем, что у нас в прошлом году не было такой замечательной практикантки, как Юлия Фирузовна Чичуа. Вот справка: по причине ее так называемых репетиций пропущено на сегодня восемнадцать часов английского языка в старших классах, шесть дополнительных занятий, три факультатива…

К о в а л ё в: (раздраженно стучит по столу костяшками пальцев) Зинаида Леонидовна! Вы у нас заместитель по воспитательной работе, напоминаю!

К о л о м е н с к а я: (мило улыбается ему) Хорошо, исправлюсь. Дорогие коллеги! Случай с непонятным «незапланированными антрактом» позавчера, с загадочным возгоранием за сценой – это из той же серии. Удивительно, как мы все живы. Потому, что я вам напомню фразу из классического английского стишка: «Враг вступает в город, пленных не щадя – оттого, что в кузнице не было гвоздя!». Дьявол, как говорят, кроется в мелочах! Итак, сначала наша Юлия Фирузовна не отправляет на урок сбежавших учеников в количестве четырех человек. Потом мило сбрасывает туфельки и начинает там отплясывать с ними в актовом зале…

Ч и ч у а: (из зала, возмущенно) Да мы в мяч играли, что вы говорите такое?

К о л о м е н с к а я: (улыбаясь печально, разводит руками) Вот видите?! В мяч! Взрослая учительница и юные оболтусы. Не знаю, как там в Англии, а у нас в мяч играют на физвоспитании в урочное время. Дальше. (стальным голосом) Не перебивайте! Потом мне докладывают, что наша уважаемая Виктория Марковна Глинская возлежит на уроке на столе в полуголом виде…

Г л и н с к а я: (из зала, охнув) Ой! Ну вы с чего это взяли?

К о л о м е н с к а я: (сухо) Из объяснительных. У нас есть ученицы, у которых вид нагого учительского тела вызывает, простите, здоровое отвращение. Нагих ступней тоже, простите, они у вас не идеальны… ну, а потом госпожа Глинская устроила этот стриптиз во время так называемой «постановки»…

Г л и н с к а я: (из зала, не сдержавшись) Вот дура малохольная!

К о л о м е н с к а я: (улыбаясь) Ну, я это не услышала. Но в протокол занесите, Светлана Игнатьевна! (смотрит вслед пробирающейся к выходу Глинской) Вы идите, Виктория Марковна, идите… Москва слезам не верит, департамент – тоже! И я поэтому совсем не удивляюсь, что некие ее ученики через несколько дней устраивают дебош в ее кабинете, оставляют банку спиртосодержащего коктейля, что зафиксировала вызванная охрана, портят оборудование и служебные документы, и бьют стекла. Мне только интересно, кто там возлежал – и в каком виде, не в голом ли? Мульпямяну, которую так защищает Юлия Фирузовна, соплячка Ковригина или – даже боюсь подумать! А потом вы уже сами знаете: пожар, дым, школа под угрозой эвакуации…

Л и т в и н е н к о: (нахально и зло) Мы бы вам персональный вертолет вызвали, товарищ завуч!

К о л о м е н с к а я: (стальным голосом) Хамство этой так называемой женщины – в протокол, пожалуйста. Да не волнуйтесь, коллеги, я закончила! Так что мы обсуждаем не отдельные случаи и не глупейшее новомодное сектантство наших учащихся – знаете, без обуви вообще нельзя ходить в помещении, это провоцирует плоскостопие, каждвй ортопед знает! – так вот, не его обсуждаем. И даже этот мерзкий шабаш с карикатурным «советом старшеклассников», которые возомнили о себе… Ладно, это не сейчас. Мы обсуждаем систему! Систему анархии и беспредела, которую привезла нам из своего Северна дорогая наша Юлия Фирузовна. С ее сброшенных туфелек, этого демонстративного пренебрежения обувью и формой деловой одежды, начался этот ад кромешный. И это только цветочки!

(перекрикивает поднявшийся общий гомон)

Не надо мне рот затыкать. Я договорю до конца. Я собрала досье по всем этим фактам. Я и я представлю его на этой неделе в департамент районного образования. Я думаю, школу закроют на недельки и перетряхнут хорошенько. Давно пора. Так что готовьтесь к выходным, коллеги. Вон какая погода – рекомендую на барбекю!

Литвиненко обсуждает что-то с Ковалевым горячо; Игнатьевна с ужасом листаем протокол; Глинская скромно стоит у дверей, вернувшись и промакивает глаза полаточком – разговаривает с Дебенгоф. Ковалев встает, одергивает пиджак.

К о в а л ё в: Очень хорошо сказала Зинаида Леонидовна. А теперь я прокомментирую…

Ш и л л е р: (вскакивает, рвется на середину) Нет, я еще скажу…

К о в а л ё в: (растерянно) Елена Владимировна, ну вы меня как-то совсем пододвигаете…

Ш и л л е р: (возбужденно) И подвину! Имею право! Я заслуженный работник и доктор педагогических наук!

Л и т в и н е н к о: (сжимаясь в струну и вдруг резким жестом скидывая с ног туфли – так чтобы все заметили; остается стоять у стола, сложив пуки на груди) А вы у нас тоже в ортопеда перекрестились, Елена Владимировна?!

Ш и л л е р: (смотрит на нее поверх очков, гневно) А вы вообще помолчали бы, милочка. Уже наговорились! (к залу) Коллеги! Товарищи! В-общем, ребята… и девчонки. Послушайте меня! Я, может быть, последний раз тут выступлю, но я выступлю…

К о л о м е н с к а я: (ободряюще, с дивана) Елена, говорите! Мы вас в обиду не дадим! Все говорите!!!

Ш и л л е р: (благодарно улыбаясь) Я хочу сказать, мне в этом году пятьдесят пять. Я простая пожилая баба, разведенка, сын меня не любит, со мной не живет… я, кстати, из рабочего поселка Черемошники Скурихинского района области, это глушь страшная. Педучилище закончила и всю жизнь учусь. Но это не важно. (набирает полные легкие воздуха, как перед прыжком в воду) У нас вот что происходит… у нас большие перемены. И вы сами это видите. И эти перемены… (снова останавливается, снова глубоко вдыхает) Они к лучшему! Да, я знаю, они к лучшему.

Мертвая тишина. Только из рук Коломенской, сидящей на диване, падает бутылочка с водой и катится по полу.

Ш и л л е р: Для меня тоже было сначала дико поведение Юлии Ираклиевны. Я подумала, что она роняет свой авторитет, мой авторитет, звание учителя! Но потом я пришла на репетицию… я поварилась в этой каше. Я поговорила с Таней Арнольди, она умница. С Наташей Михайловской. Вы знаете, я первый раз заплакала в классе… ото радости. И то, что они эту моду взяли пока – босоножить, это ничего. Надо просто ремонт хороший сделать! Я что хочу сказать: у меня дом был – школа. Но я себя ощущала, как на работе. И дети, я знаю, как на каторге. А сейчас я иду в школу, как домой… и в классе они у меня сидят, как дома, на перемену не выходят, чай пьем…

К о л о м е н с к а я: (зловеще, с дивана) Вы там с чаем своим доиграетесь! СЭС придет – будет и чай, на чай в довесок! Остановитесь, Елена!!!

Ш и л л е р: (грустно улыбаясь) А вы на меня не давите, Зинаида Леонидовна… долго я под вами проходила. «Шиллершей», или «Эсэсовкой», как дети говорят. Все, хватит. Я видела, как вы ребят наушничать заставляете, доносы эти собираете. Планируете, кого «завалить», кого «выкинуть»… И то, что вы меня втянули в ваши планы по смещению Владимира Владимировича, это грустно. Я просто старая дура была… Теперь я вам – не подчиняюсь! И дети – они не ваши, они не «придурки», не «сопляки», не «змееныши», не «оторвы», не «ублюдки», не «клопы»… как вы там их, у себя, в кабинете еще называете, а? Когда никто не слышит?!

Коломенская сидит с прямой спиной, сведя колени вместе.

Лицо как маска. Руки дрожат.

Ш и л л е р: (оборачиваясь) Всё! Я закончила… Можно к окну?! Точно, душно у нас в школе. И душно – все эти годы было. Гнилью пахло!

В наступившей тишине Ковалев выбирается из-за стола, выходит, а потом внезапно опускает на этот стол, судорожно опирается на него руками.

К о в а л ё в: (глухо) Ну вот, почти все и сказали… Даже неинтересно. Зинаида Леонидовна, я вас об одном спрошу: это вы дали Мульпямяну и Раевских ключи от пожарного выхода, от кабинета Виктории Марковны и еще какие-то?! Чтобы те испортили декорации и костюмы, сорвали постановку?

К о л о м е н с к а я: (писклявым севшим голосом) Бред!

К о в а л ё в: (снимает очки, трет рукой глаза) Бред, изложенный в официальном заявлении учащегося – пока не от них, правда, уже не совсем бред… А это было бы вам как раз на руку: пьеса провалена, учебные часы прогуляны, во всем виновата Юлия Фирузовна, гнать ее из школы поганой метлой, да? (грустно улыбается) Второй вопрос: это вы вышли в местную соцсеть и написали грязную анонимку про Юлию Чичуа, а также Викторию Глинскую – с аккаунта учащейся Софии Барбаш? Узнав ее логин-пароль?

Коломенская издает невнятный писк. Она начинает раскачиваться на диване,

Шуртис со страхом отодвигается от нее.

К о в а л ё в: (устало) Ну, это тоже легко проверить… Последнее: рецепт изготовления дымовой шашки на мобильный телефон Виктории Ковригиной с вашего телефона пришел?! Не отвечаете? Ну, и это можно проверить. Ни у Раевских, ни у Варвары, ни у Виктории, квалификации бы на поиск в Интернете не хватило… вы им помогли! Мне только интересно, Зинаида Леонидовна, зачем вам это? Если вы метили на мое место – вот оно, за мной (оглядывается) …пусто. Идите, садитесь. Правьте. Вы будете просвещенной императрицей, как Екатерина Вторая. Будете первой! Отличник народного образования, своя рука в департаменте. Ну? Согласны?! Так надо было вам мне это сказать просто…

Л и т в и н е н к о: (зло и беспощадно) А не впутывать детей! Кстати, может поделитесь секретными сплетнями про нас из своего журнала?!

Коломенская вдруг встает. И чуть не падает на каблуках.

Пошатывается – ее ловит оказавшийся рядом Андреев.

К о л о м е н с к а я: (устремляя палец в Ковалева) Вы… вы… вас просто раздавят… Неизбежно… Так нельзя. Вы – против Системы… а Система – это мы!

Коломенская идет вперед, к двери, невидяще глядя в перед, толкая сидящих, стулья.

Л и т в и н е н к о: (в тишине) Дорогой позора… Интересно, а кто у нас Полоний?

Шуртис, несколько секунд еще сидевшая, оторопело вскакивает:

Ш у р т и с: (вопит) Убили ее… угробили! Такого человека! Она ж за нас! Не прощу этого! Тиран! Фараон! Истукан проклятый!!!

Шуртис вылетает из зала.

К о в а л ё в: (устало подходит к окну, даже хромает; не одевая очков, рассеянно смотрит в окно, на парк, оборачивается с тихой улыбкой) Коллеги! А погодка-то и вправду аховая… До двадцати додавливает! Может, в воскресенье всем коллективом… дружным – и на шашлычки, а?!

[ЗАТЕМНЕНИЕ]

Телефонный разговор. Разговаривают Ковалев и Литвиненко.