Патернализм

в области трудовых отношений (от лат. paternus — отцовский, pater — отец), в буржуазных государствах форма показной предпринимательской благотворительности, мнимой заботы о нуждах трудящихся, особая форма осуществления власти капиталиста над наёмными рабочими. Буржуазная пропаганда сравнивает власть нанимателя с властью отца над находящимися на его попечении детьми; капиталист изображается как лицо, заботящееся не только о своём деле, но и нуждах занятых на его предприятии рабочих. В ответ на эту показную заботу от рабочих требуют безусловной «верности, преданности и послушания» по отношению к своему «благодетелю». Любой акт протеста против предпринимательского произвола считается нарушением «обязанности верности» и грозит увольнением.

Концепция П. — одна из наиболее старых буржуазных доктрин, отражающая элементы ещё полуфеодальных отношений. Сознательная пропаганда идей П. идеологами буржуазии относится к концу 19 — началу 20 вв., что связано с растущим сопротивлением трудящихся капиталистической эксплуатации.

«Благотворительная деятельность» предпринимателей развернулась в Германии, США, России и др. странах. Особо широкое распространение и в специфических формах система П. получила в Японии, где в начале 20 в. среди работающих был высок процент женщин и, кроме того, очень сильны феодальные традиции.

В. И. Ленин разоблачал мнимую предпринимательскую благотворительность, критиковал тех «человеколюбцев» («Menschenfreunde») на Западе, которые «... восхищаются добрыми отношениями капиталиста к рабочему, с упоением передают случаи, когда фабрикант печется о рабочих, устраивает для них потребительные лавки, квартиры и т.п.» (Полн. собр. соч., 5 изд., т. 1, с. 249—50).

В ходе общего кризиса капитализма П. активно используется буржуазией для ослабления рабочих организаций и смягчения классовой борьбы, с его помощью капиталисты стремятся убедить трудящихся в том, что действенное улучшение условий труда может быть достигнуто путём «сотрудничества» с предпринимателями. Дополнительное вознаграждение, некоторые льготы, выплата пособий оставившим работу по старости, строительство детских садов и т.д.— всего этого рабочие добиваются в результате упорной классовой борьбы. Такие «добровольные» меры, применяемые и отменяемые капиталистом по его собственному усмотрению, усиливают зависимость трудящихся от него.

В современный период П. в чистом виде сохранился в Испании, Италии, Японии. Во многих капиталистических странах П., ранее характерный лишь для мелких предприятий, активно используется крупными компаниями и носит определённую антипрофсоюзную направленность. Так, на предприятиях этих компаний либо вообще не допускаются профсоюзы, либо создаются «жёлтые» компанейские профсоюзы, проводящие в жизнь политику предпринимателя. По подсчётам экспертов Международного института по вопросам труда, системой такого «заводского корпоративизма» в капиталистическом мире в 1972 были охвачены около 78 млн. рабочих и служащих, в том числе в Японии — более 30 млн. (около 60% всех наёмных работников), в Северной Америке — около 18 млн. (20% наёмных работников), в Западной Европе — около 13 млн. (9% наёмных работников). Своеобразной формой П. является так называемый «булверизм» — обход капиталистом профсоюза и вступление в непосредственный контакт с работниками. Впервые эта политика была применена в 50-х гг. 20 в. в американской компании «Дженерал электрик» её вице-президентом Л. Булвером (отсюда название).

Трудящиеся капиталистических стран выступают против политики П. Коммунистические партии и прогрессивные профсоюзы выдвигают требования об устранения любых проявлений П., о юридическом закреплении завоёванных рабочими прав, об установлении действенного контроля над «социальной» деятельностью предпринимателей. См. также «Человеческих отношений» теория (См. Человеческих отношений теория).

Патернализм как форма взаимоотношений государства и общества, выражавшаяся в «отеческой» опеке власти по отношению к своим подданным, характерен для тех стран, где сильная государственная власть стоит над слабым и по сути дела неразвитым гражданским обществом.

Советский вариант патернализма возник не на пустом месте – он имел глубокие исторические корни. Российская монархия, в течение столетий опиравшаяся на общество традиционного типа с явным доминированием аграрного сектора, при отсутствии свобод для населения, объективно способствовала формированию типа ментальности, ориентированного на поиск защиты сверху, на царя-батюшку, на справедливого барина. Миф защищенности упрочивался век от века, а в условиях разросшейся в ХVIII-ХIХ вв. до размеров империи страны, когда отдаленность субъекта власти и ее объекта стала необычайно велика, этот миф возрос до явной идеализации власти и, прежде всего, царя. Ментальная основа общества была благоприятной для упрочения во власти поведения отеческого покровительства. Патернализм постепенно и прочно стал концептом идеологии, пронизанный устойчивым вектором ментального и социального взаимодействия как снизу, так и сверху.

После революции 1917 г., уничтожившей монархию, идеи патернализма оказались несколько поколебленными, но они сохранились и, трансформировавшись, были адаптированы новой властью к изменившимся условиям. Когда авторитарный, а затем и тоталитарный характер политического режима в стране обрел черты культа личности, патернализм как форма «опеки» по отношению к подвластному населению стал непременным условием тотального контроля. Патернализм проявил себя частью оформившегося тоталитарного режима. Одним из проводников «опекунской» политики в советский период становятся конституции.

Советские конституции с точки зрения либеральных критериев были фиктивными и несостоятельными, отрицая основные параметры либерального конституционного права – принцип разделения властей, ответственное правительство, защита прав и свобод гражданина и т. д. Первоначально большевики отрицательно отно­сились и к идее конституции как выражению буржуазной системы ценностей. В.И. Ленин писал: «Мы ничего частного не признаем». Но позже советские лидеры пересмотрели свой взгляд на конституцию и стали использовать ее для укрепления своей системы. При этом была деформирована сама суть конституции, поскольку на первое место были поставлены не права человека, а статус государства и его идеология. Общественные интересы постепенно затмили личные, а общечеловеческие ценности были вытеснены социалистическими. Большевики считали, что советские конституции не должны содержать перечня прав человека, поскольку трудящиеся, захватив власть, будут использовать ее в своих интересах.

Все конституции, принятые советской властью (1918, 1924, 1936, 1977 гг.), главный акцент делали на значимости государства как инструмента в перестройке всех общественных отношений на пути к построению коммунизма. Они должны были выполнять роль орудия «в борьбе за осуществление социализма». Именно эти конституции закрепили всевластие государства.

Конституция 1918 г. была по сути дела революционным законом, отражающим переходный период от капитализма к социализму, а также ожидание мировой революции. В силу этого конституция несла в себе агрессию, направленную на борьбу с врагами социализма. В ней открыто признавалось применение насилия для укрепления нового режима.

Конституция 1924 г. сохраняла политический режим в форме диктатуры пролетариата и была посвящена образованию нового союзного государства.

Следующий этап в развитии политической системы нашел отражение в Конституции 1936 г. Она законодательно закрепляла построение социализма и осуществляла переход к новому режиму – советской демократии. Конституция декларировала основные демократические институты, но это было фасадом, за которым скрывалась не меняющаяся классовая сущность государства, его усиление и постепенное перерастание в тоталитарную стадию.

Конституция 1977 г. отражала новый период в истории социализма – «развитой социализм». Специфику этой стадии развития социализма идеологи партии объясняли глубокими изменениями во всех сферах общества, позволившими приступить к осуществлению главной задачи партии – построению коммунизма. Парадокс этой конституции заключался в том, что тезис о «развитом социализме» провозглашался на фоне вступления страны в глубокий системный кризис. Советская экономика находилась в состоянии стагнации, уровень жизни населения падал, нарушались права человека. Поэтому конституция отразила двойствен­ность политики правящей партии. Так, на фоне декларируемой дальнейшей демократизации системы, Конституция 1977 г. впервые официально определила место и роль КПСС в государстве как «руководящую и направляющую силу советского общества, ядро его политической системы, государственных и общественных организаций» (ст. 6).

Конституции социализма являлись отражением тоталитарной системы, они подавляли формирование, как гражданского общества, так и личности.

Так, государство сверху определяло, кто может быть гражданином. Например, по Конституции 1918 г. гражданами были только «трудящиеся», а это была очень ограниченная категория населения – рабочие и крестьяне. Конституция 1936 г. расширяла состав граждан. В связи с построением социализма произошли изменения в социальной структуре общества: эксплуататорские классы были уничтожены, и общество состояло теперь из однородных социалистических элементов (рабочие, крестьяне, интеллигенция, служащие). Конституция 1977 г. провозгласила создание «общенародного государства». При этом Конституция сохраняла классовую направленность. Так, в ее преамбуле провозглашалась ведущая роль рабочего класса в политической и общественной жизни страны. Понятие «трудящиеся», которое содержалось в предшествующих конституциях, было заменено на «народ», что должно было придать государству более демократический характер.

Права и свободы граждан также защищались не от государства, а самим государством. Более того, свободы предоставлялись гражданам исключительно «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя» (ст. 125 Конституции 1936 г.). Сами свободы тоже регламентировались. Например, очень своеобразно решался в конституциях вопрос о свободе совести. В Конституции 1918 г. за всеми гражданами признавалась свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды (ст. 13). Однако в условиях агрессивной политики советского государства в отношении церкви и священников тезис о свободе религиозной пропаганды представлялся неосуществимым.

В Конституции 1936 г. свобода совести трактовалась уже по-другому: за всеми гражданами признавалась «свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды» (ст. 124). Коррекция положения о свободе вероисповедания в этой Конституции соответство­вала установлению в стране тоталитарного режима. «Брежневская» Конституция дополнила эту статью тезисом о том, что «возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается» (ст. 52).

Все советские конституции даровали гражданам основные политические свободы: свободу слова, печати, собраний, но ни одна из них не предусматривала процедуры реализации гражданами их прав и свобод. Поэтому они становились мнимыми, и государство могло их легко нарушить.

Даруя сверху гражданам права и свободы, тоталитарное государство представлялось патерналистским, проявляющим заботу о гражданах. Именно конституции декларировали модель идеального социального устройства, законодательно закрепляли ожидание социальной справедливости. Поэтому из всех прав в конституциях наиболее разработанными были социальные права: право на труд, на отдых, на бесплатное образование и медицину. При этом все советские конституции декларировали социальные права не человека вообще, не отдельной личности, а трудящихся, советского народа.

В европейских конституциях социальные институты формировались в результате борьбы граждан, профсоюзов. В советской системе они были октроированы властью. Социальные права были представлены в качестве отеческой заботы о советских людях со стороны государства и партии. Государство полностью принимало на себя заботу о материальном благополучии трудящихся, но взамен забирало у него личную свободу. Справедливости ради надо сказать, что советское государство добилось многого в социальной сфере – были созданы условия для труда и отдыха трудящихся, была создана мощная система санаториев, домов отдыха, профилакториев, пионерских лагерей и тому подобное.

Советское конституционное право развивалось в направлении расширения социальных прав. Если Конституция 1918 г. декларировала только предоставление «рабочим и беднейшим крестьянам полного, всестороннего и бесплатного образования» (с. 1), то Конституция 1936 г. уже гарантировала гражданам материальное обеспечение в старости, в случае болезни и потери трудоспособности (с. 120). Это право обеспечивалось широким развитием социального страхования, аналогов которому тогда не знала мировая практика. Трудящиеся получали бесплатную медицинскую помощь. Огромные права советские граждане получали и в сфере образования. Это бесплатность и вариативность всех видов образования – среднее специальное и высшее образование, профессионально-техническое, вечер­нее и заочное и т. д. (с. 121). Большое внимание уделялось государственной охране интересов матери и ребенка, государственной помощи многодетным и одиноким матерям (с. 122).

Конституция 1977 г. существенно расширяла права трудящихся, что должно было соответствовать идее «развитого социализма». Советские граждане получали право на справедливое распределение жилой площади, содействие кооперативному и индивидуальному жилищному строительству. Конституция декларировала невысокую плату за квартиру и коммунальные услуги (с. 44). В области образования появляются льготы учащимся и студентам, бесплатная выдача учебной литературы и т.д. (с. 45). Гражданам СССР Конституция 1977 г. гарантировала право на пользование достижениями культуры. Это право обеспечивалось обще­доступностью ценностей отечественной и мировой культуры (с. 46). Статья 47 Конституции обеспечивала свободу научного, технического и художественного творчества. Причем, эти права давались не самим гражданам, а «в соответствии с целями коммунистического строительства».

Советское государство выступало проводником и гарантом социальной политики, конституции носили явную социально-опекунскую направлен­ность и создавали иллюзию нового совершенного общества. К примеру, это нашло отражение в реакции рабочей одного из уральских заводов на Конституцию 1936 г.: «Что же будет дальше, когда жизнь уже сейчас так красочна и радостна!».

Социальное обеспечение, представленное конс­титуциями, отражало идеологию государственного патернализма и было ориентировано на всеобщее попечительство и всестороннюю защиту от социальных рисков.

Несомненно, советские конституции во многом были формальными, несли в себе идею всевластия государства, но они были правовой основой общества, Основным законом. В дальнейшем именно расхождение между фиктивной конституцией и реальной жизнью стимулировало общество к движению за истинные права человека и за установление реального механизма ограничения власти правом.

Идеологи российских реформ принципиально отвергли государственный патернализм как одну из сторон социального порядка. Эта установка сохранилась и после ухода Ельцина, что подчеркнул В.В. Путин в своем Послании 2000 года: «Политика всеобщего государственного патернализма сегодня экономически невозможна и политически нецелесообразна».
Прежде чем перейти к сути, отметим, что это утверждение нелогично. Патернализм всегда экономически возможен, он не определяется величиной казны или семейного бюджета. Разве в бедной семье отец (патер) не кормит детей? Во время Гражданской войны советское государство изымало через продразверстку примерно 1/15 продукции крестьянства, выдавало 34 млн. пайков и тем самым спасло от голодной смерти городское население, включая дворян и буржуев. Это и есть патернализм в крайнем выражении. Сегодня Российская Федерация имеет в тысячи раз больше средств, чем Советская Россия в 1919 году, а 43% рожениц подходят к родам в состоянии анемии от плохого питания.

Утверждение, будто государственный патернализм «политически нецелесообразен», никак не обосновано. Так говорят, да и то на практике не выполняют, только крайне правые политики вроде Тэтчер. А, например, русский царь или президент Рузвельт никогда такого бы не сказали. В чем же тогда сама цель государства в России, если сохранить разрушающееся общество считается нецелесообразным?

Регулярные обещания «адресной помощи» как альтернативы патернализму – это не что иное, как социальная демагогия. Добиться «адресной помощи» даже в богатых странах удается далеко не многим из тех, кто должен ее получать, – примерно трети от общего числа. Например, жилищные субсидии в США получали в середине 80-х годов лишь 25% тех, кто по закону имел на них право. Проверка «прав на субсидию» и ее оформление очень дороги и требуют большой бюрократической волокиты, даже при наличии у чиновников желания помочь беднякам. На деле именно наиболее обедневшая часть общества не имеет ни достаточной грамотности, ни навыков, ни душевных сил для того, чтобы преодолеть бюрократические препоны и добиться законной субсидии.

Поэтому, как говорил премьер-министр Швеции Улоф Пальме, если доля нуждающихся велика, для государства дешевле оказывать помощь всем на уравнительной основе (например, через цены или дотации отраслям). Всеобщий патернализм государства (например, общее бесплатное здравоохранение) соединяет общество связями «горизонтального товарищества» и значительно снижает противостояние по линии «бедные – богатые».
Строго говоря, без государственного патернализма не может существовать никакое общество – государство и возникло как система, обязанная наделять всех подданных или граждан некоторыми благами на уравнительной основе (или с привилегиями некоторым группам, но с высоким уровнем уравнительности). К таким благам относится, например, безопасность от целого ряда угроз. Богатые сословия и классы могли в дополнение к своим общим правам прикупать эти блага на рыночной основе (например, нанимать охрану или учителя), но даже они не могли бы обойтись без отеческой заботы государства. Государственный патернализм – это и есть основание социального государства, каковым называет себя Российская Федерация.
Формы государственного патернализма определяются общим социальным порядком и культурой общества. Они специфичны в разных цивилизациях. Например, хлеб как первое жизненное благо уже на исходе Средних веков даже на Западе был выведен из числа других товаров, и торговля им перестала быть свободной. Она стала строго регулироваться властью. В XVI веке в каждом крупном городе была Хлебная палата, которая контролировала движение зерна и муки. Дож Венеции ежедневно получал доклад о запасах зерна в городе. Если их оставалось лишь на 8 месяцев, выполнялась экстренная программа по закупке зерна за любую цену (или даже пиратскому захвату на море любого иностранного корабля с зерном – с оплатой груза).

В Венеции около собора Св. Марка каждый горожанин по хлебным карточкам получал в день два каравая хлеба. Если уж нашим реформаторам так нравится Запад, то почему же они этого не видят? Ведь это – один из важнейших его устоев и источник силы. Попробовали бы там сказать вслух, что патернализм «политически нецелесообразен»!

Наши реформаторы учатся у Запада приватизации, но в упор не видят того, как на Западе богатые научились уживаться со своим народом. Наши либералы не привержены очень важным либеральным ценностям. Или не вникли в их смысл. Ведь при современном капитализме расходы на патернализм огромны. В среднем по 20-ти развитым странам (они входят в ОЭСР) субсидии, с помощью которых регулируют цены на продовольственные продукты, составляют половину расходов населения на питание. А в отдельных странах (например, Японии) дотации в иные годы составляют 80% расходов на питание. И это именно политически целесообразно.

Советское общество было устроено по типу семьи, в которой роль отца (патера) в отношении доступа к базовым благам выполняло государство. Это осуществлялось посредством планового производства и ценообразования, субсидирования определенных производств и полного государственного финансирования производства некоторых продуктов и услуг. В этом заключался советский патернализм, который изживается уже двадцать лет. Изживается вовсе не маленький винтик в социальном механизме, который можно оценить по критерию «затраты/эффективность». Устраняется один из важных признаков цивилизации вообще. А если говорить о России, то речь идет о ее специфическом цивилизационном признаке.

А.С. Панарин в своей последней книге делает принципиальный вывод: «Сегодня не может быть сомнений в том, что большинство людей, некогда составлявших советский народ, ни за что не отдало бы свою страну в обмен на тот строй и тот социальный статус, которые они в результате получили». Зачем же власти противопоставлять себя этому большинству? Ведь созревание такого раскола – тяжелая цивилизационная угроза.

Она определяется вовсе не шкурными интересами большинства, она нацелена на мировоззренческую матрицу России как цивилизации. Западные консерваторы видят в государственном патернализме заслон против разрушительного для любого народа «перетекания рыночной экономики в рыночное общество». В любой культуре есть священные (сакрализованные) ценности, наделение которыми не должно регулироваться рынком. Их распределяет государство как отец семьи.

Консерватор А. де Бенуа цитирует поэта Шарля Пеги: «Все унижение современного мира, все его обесценивание происходят из-за того, что современный мир признал возможным выставить на продажу те ценности, которые античный и христианский миры считали в принципе непродаваемыми».

Как же можно не понимать этой опасности и для России? Но ведь не понимают! Или делают вид, что не понимают.

В.В. Путин, отвергая политику патернализма, приводит такой довод: «Отказ от нее диктуется… стремлением включить стимулы развития, раскрепостить потенциал человека, сделать его ответственным за себя, за благополучие своих близких».

Вера в то, что погрузить человека в обстановку жестокой борьбы за существование значит «раскрепостить его потенциал», есть утопия. На деле все наоборот! Замечательным свойством советского патернализма была как раз его способность освободить человека от множества забот, которые сейчас заставляют его крутиться, как белка в колесе. Эта непрерывная суета убивает все творческие силы, выпивает жизненные соки. Это и поражало на Западе, когда удавалось поехать туда еще в советское время.

Спокойствие и уверенность в завтрашнем дне позволяют человеку плодотворно отдаться творческой работе и воспитанию детей – вот тогда и раскрывается его потенциал. Об этом говорит не только советский опыт. По этому пути с опорой на государственный патернализм пошли Япония и страны Юго-Восточной Азии.

А опыт Российской Федерации показал, что стресс и гонка ведут к росту числа заболеваний, смертности и преступности, – и потенциал человека съеживается.

СССР был обществом, в котором ушли в прошлое страхи, порожденные экономическими и социальными причинами. Люди чувствовали себя под надежной защитой государства, хотя и ворчали на него. Это чувство надежности – следствие государственного патернализма. Произошло «большое» разделение труда между человеком и государством: оно взяло на себя множество тягостных, суетных функций, создало для них специализированные структуры и считало это своей обязанностью. Это было цивилизационным достижением, великим изобретением России.
Граждане нынешней РФ живут в атмосфере нарастающих страхов: перед потерей работы или ремонтом обветшавшего дома, перед разорением фирмы или техосмотром старенькой машины, перед болезнью близких, для лечения которых не найти денег. И уж самый непосредственный страх – перед преступным насилием.

Установка на искоренение патернализма – едва ли не самая устойчивая в правящей верхушке России. В статье «Россия, вперед!» (10.09.2009) Д.А. Медведев изложил «представление о стратегических задачах, которые нам предстоит решать, о настоящем и будущем нашей страны». Он сказал: «Должны ли мы и дальше тащить в наше будущее примитивную сырьевую экономику, хроническую коррупцию, застарелую привычку полагаться в решении проблем на государство… Считаю необходимым освобождение нашей страны от запущенных социальных недугов, сковывающих ее творческую энергию, тормозящих наше общее движение вперед. К недугам этим отношу широко распространенные в обществе патерналистские настроения. Уверенность в том, что все проблемы должно решать государство».

С коррупцией и сырьевой экономикой все ясно (вопрос только в том, как ухитриться «не тащить их в наше будущее»). В данном стратегическом заявлении, видимо, главный смысл как раз в том, чтобы отказаться от патернализма – «застарелой привычки полагаться в решении проблем на государство».

Власть настойчиво представляет «патерналистские настроения» большинства граждан России как иждивенчество. Это – поразительная деформация сознания. Как может быть народ иждивенцем государства? Похоже, что наши правители всерьез представляют власть каким-то великаном, который пашет землю, добывает уголь, кормит и греет народ, как малое дитя. А ведь «все проблемы решает» именно народ, а государство выполняет функцию организатора коллективных усилий. И предметом нынешнего конфликта в России является перечень обязанностей, которые, согласно сложившимся представлениям большинства, должно взять на себя государство. А оно от этих обязанностей отлынивает!

Власть неприемлемо сужает понятие патернализма, распространяя его только на отношения государства и населения. В действительности народ всегда ожидал от государства отеческого отношения ко всем системам жизнеустройства России – к армии и школе, к промышленности и науке. Всё это – творения народа, и им в России требуется забота и любовь государства. В этом срезе отношений государства и народа произошел столь глубокий разрыв, что он нанес почти всему населению культурную травму. Разоружение армии, демонтаж науки, деиндустриализация и купля-продажа земли – все это воспринималось как уход государства от его священного долга. Это не просто потрясло людей, это их оскорбило. Возник конфликт не социальный, а мировоззренческий, ведущий к разделению народа и государства как враждебных этических систем.

Но высшие руководители государства этого, похоже, просто не чувствуют. Тяжело слышать, например, такие рассуждения В.В. Путина о критерии, которому будет следовать Правительство, оказывая поддержку предприятиям во время кризиса: «Право на получение поддержки получат лишь те, кто самостоятельно способен привлекать ресурсы, обслуживать долги, реализовывать программы реструктуризации».

Разве так поступают в семье? Бывает, что в трагических обстоятельствах нет возможности поддержать всех детей. Но поддерживать лишь сильных и богатых - критерий не просто странный, но небывалый. Обычно государство, заботясь о целом, поддерживает те системы, которые необходимы для решения критически важных для страны задач. Но именно такие коллективы обычно неспособны «самостоятельно привлекать ресурсы», поскольку ориентированы на проекты с высокой степенью риска и низкой экономической рентабельностью. Можно ли было, следуя изложенному выше критерию, осуществить в США или СССР атомные программы? Можно ли было развить мощную фундаментальную науку? Мы видим, что и здесь государство принципиально снимает с себя обязанность быть главой семьи.

Уход государства от выполнения сплачивающей функции, ценностный конфликт с большинством населения разрывают узы «горизонтального товарищества» и раскалывают ту моральную общность, которая только и может создать «умную экономику». Это – фундаментальная угроза для России.