Чем отличается это лето

Ещё одной чертой этого лета были облака исполинских размеров. Они закрывали взбитой пеной голубое небо, и в такие дни казалось, что весь этот дикий пляж находится на дне яичной скорлупы, в куполе которой проделана дырочка для солнца.

Если сосчитать все дни, проведённые на пляжах за последний месяц, можно будет сбиться. Но святая лень развиться этой мысли не позволила. Этим летом она берегла его лицо от вертикальных складок между бровей, напряженного взгляда и сомкнутых в ниточку губ. Святая лень была ещё одной чертой этого лета, и следствием другого, более сокровенного, чувства.

Сначала они проводили на пляжах почти каждые выходные. Потом он стал забирать её с работы пораньше или во время обеда. Иногда они выбирали такие пляжи, где много людей, иногда такие, где можно было позволить себе загорать обнаженными. Там можно было позволить себе всё, что люди делают обнаженными.

И к сегодняшнему дню они оба покрылись ровным бронзовым загаром, словно жили на французском побережье средиземного моря, книги и кино о котором так любили.

Иногда, накупавшись, она вставала над ним, дремлющим на солнце, и смотрела, как он морщился, когда капли срывались с её золотых волос, обнаженной груди, кончиков пальцев. Она вставала так, чтобы тень закрывала его лицо, а потом резко отклонялась в сторону и смеялась. Иногда она забирала его темные очки, потому что свои постоянно забывала дома. Он делал вид, что это раздражает.

Поначалу, когда он смотрел, как девушка выходила из воды, его лицо принимало удивленное и рассеянное выражение, как у человека, который только что пробудился, но еще минуту назад жил совершенно иной жизнью в своем сне, и пока не может точно понять, что настоящее на самом деле, а что - нет.

Иногда они покупали на пляж легкое белое вино, хотя и без него всё было светлым и приятным. Этим летом всё было легким, как песни группы «Mana Island», с которой тоже она его познакомила.

В то время у него появилась новая традиция. Каждый раз, на каждом пляже, куда они приезжали, бросать в воду иностранные монетки, которые годами и крупицами привозили ему друзья из путешествий, и которые он любил иногда рассматривать. Теперь монетки были похожи на звезды и сверкали со дна обратной стороны неба. Бывало, их собирали дети, и, уезжая, он оставлял новые.

- Их всё равно кто-нибудь подберет, - как-то сказала она. - Я даже знаю, кто. Сегодня это будет вон та девушка. Видишь? Она весь день смотрит на нас.

- Тогда даже несколько кину.

- Зачем оставлять их здесь, если знаешь, что кто-то все соберет?

- Из фонтанов их тоже вылавливают. - Он остановился, и вода не добралась до закатанных брюк. - Но, ничего, люди продолжают бросать.

- А зачем оставлять здесь такие редкие? - Девушка обняла его сзади за плечи. - Мммм?

- Не знаю. Чтобы наверняка? И чтобы никто не смог их потратить. - Бульк!

- Поехали?

- К тебе или ко мне?

- Без разницы. - Она взяла его за руку и повела на берег.

Когда пара прошла мимо девушки, которая весь день на них смотрела, он сказал:

- Интересно, она запомнит нас, если заберет монетку?

Липкий-липкий playlist

Две девушки сидят в кафе и смотрят в окно. У одной из них звонит телефон. Девушка отключает звук и кладет телефон на стол возле чашки с остатками чая.

- Это новый?

- Это Яны. Отдала на хранение.

Подруга удивленно поднимает брови:

- Зачем?

- Ты не знаешь? Это её бзик. Забежала вчера, даже не прошла. Отдала телефон, сказала, что уже прошло три месяца, и это значит, что всё-таки пора.

Экран разделяется на две половины черной полосой. Общий план девушек в кафе оказывается в правой части. Слева появляется изображение цифровой панели эквалайзера. Его столбики легонько дрожат от шипения пленки. В это время девушки продолжают:

- И всё?

- И всё.

- Не понимаю.

- Сейчас объясню.

Начинают звучать ударные – зеленые столбцы эквалайзера взметаются вверх и отбивают ритм. Композиция Love And Rockets – So Alive. После второго такта половина экрана с подругами в кафе медленно уходит вправо, половина с эквалайзером сдвигается на ее место ровно в конце четвертого такта. Движение экранов продолжается.

В это время левую часть занимает крупный план верхней половины бутылки с красным вином, которая стоит на пустой полке. Вид на бутылку – изнутри холодильника.

К концу шестого такта экран с бутылкой занимает место эквалайзера и движение прекращается. Слева – еще одна бутылка красного вина, стоящая рядом с первой. Мы понимаем, что это один экран, один кадр, один ракурс, но черная разделительная полоса между бутылками остается.

Позади них появляется размытое лицо девушки, которая заглядывает в холодильник. Музыка Love And Rockets – So Alive продолжает играть.

Крупный план: стройная женская попка в обтягивающей черной юбке – девушка стоит в наклоне перед открытой дверцей холодильника и медленно виляет бёдрами в такт.

Яна смотрит на вино отсутствующим взглядом, затем словно просыпается. На её лице появляется легкая улыбка. Девушка берет первую бутылку. По дороге из кухни она снимает трубку домофона и оставляет её болтаться на проводе.

При свете нескольких свечей Яна открывает выдвижной ящик стола, где лежит какой-то хлам, новенькая закрытая коробка с дешевым телефоном, штопор и монетка, играющая на потолке ярким солнечным зайчиком.

Пританцовывая, покачивая бёдрами и обнаженными плечами, девушка вворачивает штопор в пробку. Одухотворенно, словно молитву, она повторяет одновременно с вокалистом слова: «I’m alive… o-ho… so alive…»

«Tu-tu…tu-tu…tu-tu…tu-tu…uuuuuu…», - подпевает она.

Бокал вина держится на самых кончиках пальцев с бардовым маникюром. Яна водит кистью из стороны в сторону, легко и непринужденно устраивая шторм гранатового цвета в высоком бокале на тонкой ножке. Она делает первый глоток, и на секунду вино сливается с губной помадой цвета марсала. Яна улыбается, закрывает глаза и медленно покачивает головой. Она ёжится и жмурится, но не понятно: от удовольствия ли.

Экран снова разделяется на две части. На правой половине общий план: в комнате с мягким приглушенным светом стройная девушка в черном бюстгальтере и короткой обтягивающей юбке пританцовывает с бокалом вина.

На левой половине экрана тоже общий план, на котором две подруги по-прежнему сидят в кафе.

Музыка, под которую танцует девушка становится чуть тише и появляется второй звуковой ряд:

- У неё есть система трех дней, которая помогает перетерпеть расставание с парнем.

- Она рассталась с парнем?

- Бросила. Как и того, который был до этого, и еще предыдущего. Она их всех бросает.

- Сволочи попадаются?

- Нет. Просто сначала влюбляется, а потом через три месяца бросает.

Экран снова начинает двигаться. Левая часть с подругами в кафе медленно занимает место экрана с танцующей девушкой. Слева появляется экран, на котором зритель видит слайд-шоу: черно-белые фотографии пар, где меняются только мужчины. Движение продолжается.

- Зачем?

- Не знаю точно. Не понимаю. Говорит, что, когда влюбляется, чувствует себя живой. Тоже самое она чувствует, когда расстаётся и переживает.

Весь экран занимает крупный план глаз с красивым макияжем. Между ними проходит вертикальная разделительная полоса. Веки чуть опущены, а зрачки расширены. Взгляд выглядит не то усталым, не то затуманенным.

Яна рассматривает себя в зеркало. Отражение медленно моргает, глядя, как опускаются и поднимаются веки. Это выглядит сексуально. Яна выглядит сексуальной. Она вспоминает большие глаза своего последнего мужчины – она всегда смотрела в них в упор, когда они занимались любовью. Эта привычка появилась у нее только в последние три месяца. Глядя ему в глаза, Яне казалось, что так их взгляды замыкают круг, по которому движутся и беспрерывно меняются местами их души. В то время, когда они занимаются любовью.

«I’m alive… o-ho… so alive…»

Желтый свет настольной лампы мягко ложится на спину Яны, стоящей перед зеркалом. В этом освещении изгибы её тела выглядят ещё более плавными. Вертикальная тень на спине очерчивает желобок вдоль позвоночника. На нём лежат темные длинные волосы Яны, ниже – черная застежка бюстгальтера, потом – маленькие светлые волоски, покрывающие нежную кожу. Когда на них падает свет, волоски отливают золотом. Когда Яна ведет монеткой по шее, придерживая ее одним пальчиком, волоски приподнимаются вверх.

- Система трех дней?

- Да.

- Это работает?

- Ещё как. Она довела ее до совершенства.

- Ну, так что там?

- В первый вечер после расставания нужно лежать и ничего не делать. Ни читать, ни слушать музыку, ни смотреть фильмы или общаться с кем-то. Ты должна лицом к лицу столкнуться со своими переживаниями, исчерпать их.

- Так с ума сойти можно.

- Тем не менее. Во второй вечер нужно напиться с кем-нибудь из подруг. Ни в коем случае не одной. При этом нужно спрятать куда-нибудь телефон и ноутбук – чтобы не звонить пьяной бывшему. Пить надо очень много, можно реветь.

- То есть, сегодня у нее второй вечер?

- Да, видимо.

- А в третий вечер?

- А в третий у тебя будет такое сильное похмелье, что любые душевные переживания на его фоне потеряют всякую значимость. Ты будешь мечтать только о том, чтобы поскорее пережить этот день, и утром чувствовать себя хорошо. Так ты и вылечишься.

На минуту подруги замолкают, обдумывая систему. Затем вторая спрашивает:

- Если сегодня у нее второй вечер, то с кем она пьет? Ты ведь здесь, со мной.

Первая подруга ничего не отвечает.

Яна плачет. Она плачет навзрыд, звуки застревают в горле, заставляя трястись плечи, а слезы размывают косметику. Яна больше не сидит прямо и не двигается плавно. Она старается отодвинуться подальше к стене, рядом с которой зеркало ее уже не увидит.

Единственное, на что она смотрит - иностранная монетка, которая блестит, как солнце, и так же сильно слепит. Точно так же монетка блестела под водой на пляже, где Яна подобрала её, как символ чего-то прекрасного и почти недостижимого.

Но медленно и понемногу Яна приходит в себя, перестаёт дрожать. Какое-то время она сидит, обхватив колени, как маленький ребенок. Затем встает и подходит к выдвижному ящику стола.

Вторая бутылка вина так и остается в холодильнике.

«I’m alive… o-ho… so alive…»

Да, не учит

- Ну и нахрен она такая нужна тогда? – подытожил Куртка, опрокидывая рюмку.

- Примерно так я и подумал. Зачем тратить силы и мысли на человека, который всем своим видом показывает, что ты ему не интересен. Я только сегодня понял, насколько это очевидно. Может пройти четыре дня, неделя, и, если я не позвоню или напишу, от нее так и не будет вестей. Бывало с тобой такое? Зато, когда мы встречаемся, она говорит, что очень рада меня видеть.

- Это сбивает с толку.

- Именно. Только подумай, а! Конечно, это сбивает с толку. Одно дело говорить, а другое – не делать никаких шагов, чтобы мы увиделись снова.

- Как будто ты у нее один из вариантов.

- Как будто так. Я хотел встретиться и поговорить. Разъяснить все – спокойно, без истерик или претензий. Просто понять, что она делает. Я же не школьник, чтобы тихо дуться. – Он посмотрел на Куртку, тот кивнул: «Да, не школьник». - В итоге три гребаных дня я звонил и напрашивался на встречу, а она все не могла, да не получалось.

- И чем все кончилось?

- Позвонил сегодня снова. Утром. И она снова не захотела встретиться. Тогда я сказал, что больше не буду искать встреч и проявлять вообще какое-либо внимание.

- А она что?

- Ну что за глупости, говорит.

- Больше не звонил?

- Нет. И не буду.

Тот, кто больше не будет звонить, опрокинул рюмку и взъерошил свою густую шевелюру. Потом протер глаза и заговорил:

- Какая-то ирония. Помнишь, сколько я бегал за бывшей? Когда все закончилось, я думал, что больше точно в это не вляпаюсь. А потом, через месяцы, стало так одиноко. А потом ещё сильнее. Настолько, что я взвыл.

Густая шевелюра замолчал, глядя в сторону. Куртка развел руками и склонил набок голову, понимающе поджав губы и закрыв глаза.

- И дело не в сексе. С этим проблем не было. – Куртка снова качнул головой. – Человеку нужен человек. Видимо, все действительно происходит в свое время. Когда я понял, что готов, что снова набрался храбрости, и что мне это действительно необходимо, появилась она. Отражение того, что уже было в моей душе.

- Но и в этот раз херня получилась.

Шевелюра ничего не ответил.

- И что, ты теперь ей точно не будешь звонить? И писать пьяные смски?

- Даже пьяные не буду писать.

- Решил всерьез?

- Нет. Просто знаю, что не буду.

После этих слов у Шевелюры загорелся телефон. Бедный парень растерянно посмотрел на экран, потом на Куртку. Друг пожал плечами.

Заиграла легкая лирическая мелодия звонка, и Шевелюра потянулся к трубке. Он подержал телефон, всматриваясь в незнакомый номер, затем замедленно встал и вышел на улицу. Когда он вернулся с сияющим лицом, все уже было понятно.

- Все? Полетел? – уточнил Куртка.

- Завтра расскажу, ладно?

И все. Полетел, оставив друга допивать ликер в одиночестве.

И ведь, наверное, Шевелюра сейчас самый счастливый человек на Земле. И, наверное, не так уж и важно ему, что будет завтра. Когда Куртка испытывал что-то подобное, он чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле, и ему тоже было совершенно всё равно, что произойдет дальше. Глупость.

По крайней мере, Шевелюра заснет сегодня, обнимая девушку, которую любит, несмотря на то, что она сука. А Куртка – обнимая подушку.

Да, ни черта человека жизнь не учит.

- Что-нибудь ещё?

- Нет, только счет.

- Ваш друг так быстро убежал. У него что-то случилось?

- Да. - Куртка снова развел руки и, улыбаясь, склонил голову – Человек влюблен.

Девушка постояла чуть-чуть, будто хотела что-то сказать, но отошла. Затем вернулась.

- А у нас сегодня акция: вторая рюмка «Амаретто» – в подарок.

- Эта уже, наверное, пятая.

- Значит, пятая в подарок. Хотите аскорбинку? - Она пожала плечами.

Куртка невольно улыбнулся. Да, и какого черта? Пусть не учит.

Четверо танцоров по 12 лет

- Потанцуй со мной.

- Неее, я объелся, я ленивый.

- Ну коооот! Пойдем!

- Ну Йоланди! У меня даже для торта уже места нет.

- Слушай, а ты правда похожа на Йоланди, - сказала Яна. – Из этой группы, как её?

- Из Die Antwoord, - ответил парень Яны, и вернул руку девушки в свою густую шевелюру.

- Я это ещё в нашу первую встречу, кстати, подметил, - отозвался ленивый Кот, всё также полулёжа на диване, куда все переместились из-за стола.

- А ты знаешь, на кого похож? Я это тоже в нашу первую встречу подметила. – Йоланди залезла на Кота сверху, от чего тот ухнул. – На героя Де Ниро из «Старперцев» - такой же неподъёмный.

- Ну и ладно.

- Если бы я с тобой тогда не заговорила в кафе, мы бы и не познакомились, да?

- Познакомились бы. Только не так быстро.

- Не познакомились бы конечно. – Йоланди снова встала. - Так что слушай будущую жену, и вставай танцевать.

- Я стесняюсь.

- Да ну не стесняйся, - заговорил Густая Шевелюра. - Даже Костя в парке не стесняется.

- Потому что Костя самый счастливый человек на свете. – Кот, кряхтя, как старик, начал подниматься с дивана.

- По-моему Костя просто дурачок, - сказала Яна.

- Если для того, чтобы отбросить всё своё стеснение, нужно стать дурачком, вроде Кости, я бы всерьез задумался.

- Серьёзно?

- Конечно.

- Не тот это человек, кому можно завидовать, по-моему.

- Нет. Он самый счастливый человек на свете. Он каждые выходные танцует с этими бабушками под оркестр, пока все идиоты города ухмыляются и смотрят на него. Он ни о чем не беспокоится. Ты видела, с каким счастливым лицом он танцует? Я всегда ему завидую, и мне всегда хочется ни о чем не беспокоиться хотя бы три минуты, точно так же станцевать. Но я не умею и стесняюсь.

- Да ну, глупость какая-то. Что ты, не можешь пересилить себя и потанцевать с Йоланди точно также в этом же парке.

- Могу. Но я не буду так раскрепощен, как Костя. Серьезно. У меня в голове будет куча лишних мыслей! Я приглашу Йоланди, мы покружимся в вальсе, но один, да ещё настолько раскрепощено и трезвым, я не смогу. Я видел, как он один раз сделал шикарный пируэт, подплыл к какой-то девчонке, поцеловал ей руку и уплыл обратно. Я бы – честно – хотел быть так же открыт и не переживать, что обо мне могла бы подумать эта девчонка.

- Поддерживаю, - проснулся Шевелюра, приподняв голову с колен Яны. – Такое поведение позволено только дурачкам, детям или старикам. Одним позволено по определению, другие пока ни о чем не задумываются, а третьим уже по барабану, кто и как на них посмотрит.

- Да, - воодушевился ещё сильнее Кот. – Если бы я попробовал так себя вести, так беззаботно танцевать, то меня автоматически бы посчитали дурачком или просто типом, который накидался. Потому что я не ребенок и пока не старик.

- Ну и пусть тогда думают, что хотят.

- Пусть думают, разумеется. Но одно осознание того, что на меня смотрят, и как они обо мне думают, меня уже сковывает. Я буду стесняться, как ни крути. И я не смогу от этого освободиться – серьёзно. Поэтому я таким людям завидую. Их статус местных дурачков позволяет им быть счастливыми. И даже умилять других людей.

- Тебе ведь двадцать семь лет, господи!

- Но в глубине души - там же, где прячется желание танцевать, - мне ещё двенадцать.

- Ну, тогда, - заговорила Йоланди, уже давно переместившаяся на диван и внимательно слушавшая друзей, - поехали в парк, потанцуем с Костей.

- Слушай невесту, мужик, она дело говорит, - поднялся Шевелюра. – Четверо танцоров по 12 лет каждому - это 48. Считай, полтинник - стесняться уже нечего!

Так! Так-так-так!

Оркестранты раскладывают свои ноты, а дверь подъезда открывается рывком. Сегодня они начнут с композиции Insurrection от The Souljazz Orchestra, но для Кости всё одно.

Так! Так-так-так!

Плавной походкой с легкой пританцовкой Костя идет, словно герой французского фильма по солнечному Сен-Тропе. Он одет в легкую рубашку, расстегнутую до неприличия беззаботно. А бежевые брюки - словно паруса!

Так-так-так!

Барабанщик на сцене отбивает бойкий ритм, подстраивая игру под Костину походку. Медные отполированные трубы блестят, словно солнце, играя бликами на беззубых улыбках старух.

Костя встает напротив сцены с оркестром, словно герой, которого все ждали. Так оно и есть. Ведь правда?

«Так!» - приветствуют Костю трамбоны. «Так-так-так», - вторит им нетерпеливый оркестр.

Костя пишет плавно круг, обводя зрителей горящим взглядом. Он расправил плечи, он смеется, точно Бельмондо! Он делает элегантный выпад, поцеловав ручку напуганной девушки, и продолжает танцевать, оставив её очарованной на всю жизнь.

Так-так-так!

Костя подхватывает старушку, которая смеется, как девочка, а двигается, как покойник. Костя достает из-за уха сорванный с клумбы цветок и дарит его сморщенной кокетке.

Костя двигается, словно крадется, его взгляд горит, заставляя краснеть одну из молоденьких зевак. И вот она уже пятится, но отступать ведь некуда, не так ли? Толпа обступила танцора плотным кольцом.

Так!

Костя вскидывает руки и падает перед ней на колени.

Так-так-так!

Костя вспархивает вверх, разворачивается прочь, но на секунду подмигивает, послав воздушный поцелуй. Толпа взрывается смехом.

Костя улыбается так, будто ещё никогда не грустил, он танцует, как самый искренний ребенок. Люди смеются над ним или с ним, они воротят носы или крутят пальцем, но Костя этого не видит, потому что в том мире, где играет оркестр, не существует больше ничего. И нет другого мира, кроме того, который просит станцевать…

Так! Так-так-так!

Чья-то странная фраза

И вот я сижу на лавке в парке со своим дипломом грязно-красного цвета и всё пытаюсь понять, откуда он и зачем, не до конца сознавая, что это – материальное воплощение отсутствия моей молодости, которой, вероятно, уже и не случится больше.

И вот мысли разрываются бомбой, получив выход, дождавшись момента, когда всё сделано и думать оказалось больше не о чем. Теперь они, освободившись, разрывают меня на куски.

И вот я вижу свое детство, которое проносится совсем быстро, потому что я его практически не помню, а за ним почти также – школьные годы. Потом институт с его бесконечными лекциями и ещё более бесконечными попытками понять то, о чем на них рассказывали, чтобы избавить себя от механической зубрёжки, которую так ненавижу.

И ту последнюю лекцию, где никому не нужный старик исполнял арию Маски. И бесконечная череда невысказанных вопросов о том, зачем он жил, если в нем сейчас столько боли и одиночества, и откуда на фоне всего взялось это очарование в то время, когда он пронзительно пел?

И какую арию я буду исполнять под старость лет, или хотя бы сейчас?

Неужели? Неужели с этого момента и кончается молодость, счастливая жизнь, которой и без того было не особенно много, да и она проходила за умными книгами и лекционными тетрадями?

Может, стоило хотя бы эти пять лет провести, как те другие, которых мать называет дранью, но которые вели более чем насыщенную жизнь, получая от нее опыт, и в конечном счете – нежданных детей?

Я знаю, что если поделюсь этим с родителями, они скажут только, чтобы я не волновалась, а как я могу не волноваться? Как?! Как не волноваться, когда понятия не имеешь, почему именно эта специальность вписана под красной коркой, когда не понимаешь не только то, что же с ним теперь тебе делать, но и что ты хочешь делать вообще?

И почему именно этому-то меня никто и не учил – пониманию того, чем я хочу заниматься на самом деле. Если забыть о зарплате и престиже. К чему лежит душа.

А совсем рядом со мной издевательски играет оркестр какую-то солнечную и пижонскую музыку. Он точно надо мной смеется. И он, и этот полоумный танцор в своих нелепых носатых туфлях, шортах и майке.

И вот этот дурачок оказывается рядом со мной, кривляется как будто элегантно, наклоняется ко мне и целует мою руку, тут же исчезнув. А я уже реву, и мое горло рвет на чертовы куски огромный ком обиды, который вот-вот вырвется стоном или рыком.

Я смотрю на идиота через водянистую ширму слез, и меня скручивает на лавке от незнакомой боли так, будто внутри всё порвалось.

И как тут… не волноваться?!

Я понимаю, что это зависть тоже. Да – зависть. Я завидую дурачку, которому позволено быть беззаботным и делать, что захочется, хоть танцевать у всех на виду. Потому что его диагноз – это дар и освобождение.

И ещё, когда слезы закончились, я понимаю, что уже пуста. Что внутри теперь ничего почти не осталось, даже мыслей. От этого мне становится легко. Хорошо, наконец-то становится.

И я почти смеюсь, когда в голове всплывает чья-то безумная фраза о том, что мысли – это камни.

Я чувствую потребность сделать что-то безумное, не свойственное для меня. В ближайшие дни. Хоть как-то пожить. Уехать. Да! Уехать куда-нибудь, где никогда бы не побывала нарочно, хоть в чертову степь, хоть куда-то, хотя бы на день! Чтобы запомнить хоть что-то, запомнить себя свободной.

Но все почувствовали что-то

После того, как он снял свои темные очки, стало так тихо, что даже настенные часы, показалось, замерли.

- Я приношу извинения за свой внешний вид, - заговорил он тонким скрипучим голосом. – Вчера я вступился за свою соседку, и этот подлец меня ударил. Ударил пожилого человека.

- Хоть кто-то…

Пожилой человек молчал еще какое-то время, стоя у преподавательского стола, словно давая время разглядеть получше свой древний костюм, театрально уложенные седые волосы и гордое лицо старого коммуниста.

Внимание аудитории разрывалось между сложенными на краю стола зачетными книжками и синяком под глазом профессора.

- Я… хотел провести этот зачет по всем правилам. Проверить, насколько вы усвоили предмет. Но решил поступить иначе. Послушайте меня, пожалуйста.

Сегодня – последний день, когда я вижу вас, вот-вот вы выпуститесь, и я хотел бы, чтобы вы запомнили этот день. Я приготовил для вас три подарка. - Он надел темные очки в роговой оправе. - Прошу вас, постарайтесь быть внимательны сейчас, отдайтесь этому моменту. - Студенты стали переглядываться.

– Я хочу сказать, - повысил он голос, - что этот момент – ваша жизнь. Прошлое больше не повторится, а будущее случится позже, и живете вы именно сейчас.

Оглянитесь по сторонам. Постарайтесь запомнить то, что вас окружает в эти минуты. Посмотрите на своего соседа, загляните ему в глаза. Посмотрите на свои руки и запомните, как они выглядят сейчас, потому что однажды вы будете разглядывать их и поймете: это тело постарело.

Обратите внимание, как красиво блестят пылинки в лучах солнца – видите? Они похожи на то, как падает снег в свете уличного фонаря. Правда?

- Да…

- Прислушайтесь к звукам, к тому, как идут часы на стене. – Он замолчал на несколько секунд. – Почувствуйте запахи. Может быть, вы услышите духи соседа – запомните их.

Эти минуты не повторятся больше никогда - ни у вас, ни у кого-то другого в том сочетании деталей, которые сейчас окружают вас. Эти минуты не случались именно так никогда и ни у кого раньше.

И так – с каждым мгновением вашей жизни.

Я искренне желаю вам вспоминать об этом и точно также останавливаться, чтобы всё это запомнить. Потому что именно в такие моменты, когда вы замираете и смотрите на мир, вы живете. Цените их.

Если вы чувствуете, что в эту секунду должны что-то сделать, и все само собою ведет к этому, делайте. Не бойтесь и не стесняйтесь.

Именно сейчас, пока вы молоды, вы должны рисковать, потому что позже вы на это не отважитесь, и будете возвращаться в мыслях к той минуте, когда почему-то не сделали то, к чему вас подталкивал мир.

И будете думать, как бы пошла ваша жизнь, наберись вы храбрости на нужный поступок. Я искренне желаю вам, чтобы в старости вы об этом не сожалели и не гадали, потому что в нужное время вы поступили бы так, как чувствовали.

Профессор снова снял очки и медленным движением достал из кармана пиджака что-то красное.

- Эти пожелания – мой первый подарок. Я искренне надеюсь, что они принесут вам пользу. – Дрожащими руками он развернул красную галстук-бабочку и повязал ее на шее.

– Мой второй подарок – это ария Мистера Икс из оперетты Кальмана «Принцесса цирка». Я исполняю ее уже около двадцати лет.

Всё замерло вокруг.

Снова туда, где море огней,

Снова туда с тоскою моей…

Светит прожектор, фанфары гремят,

Публика ждет, будь смелей акробат.

Он покачивал из стороны в сторону поднятой рукой со сложенными в щепотку пальцами. Чуть приподнимая подбородок и открывая дрожащие провисающие складки шеи, «Старый коммунист» мелодично тянул:

Со смертью играю –

Смел и дерзок мой трюк,

Все замирает,

Все смолкает вокруг.

Слушая скрипку,

Дамы, может, вздохнут,

Скажут с улыбкой:

«Храбрый шут»

Он плавно поднимал и разводил руки, покачивался в такт. Полный достоинства, пожилой человек наполнял незнакомой, неясной зрителям атмосферой замшелую аудиторию, которую освещали полосы яркого света с замеревшими в нем пылинками.

Да я шут, я циркач, так что же?

Пусть меня так зовут вельможи,

Как они от меня далеки, далеки,

Никогда не дадут руки.

Что-то странное происходило с миром, в тишине которого звонко пел свою арию Мистер Икс. Иначе выглядели стены и парты, до противного неуместными казались привычные закостенелые жвачки, которыми были облеплены сзади спинки стульев и лавок. И трогательно хрупким казался старый человек, чьи плавные движения отражались в распахнувшихся глазах зрителей.

Смычок опущен, и мелодия спета,

Мой конь, как птица,

По кругу мчится.

Дождем душистым на манеж летят букеты…

Но номер кончен и гаснет свет,

И никого со мной рядом нет.

И все вспыхло вокруг, окрасившись в цвет марасала! Акробаты и трюкачи, ловкие фокусники и дрессированные звери закружили по краю манежа, в красном центре которого, в маске, раскинул руки Мистер Икс. Купол цирка сотрясали звуки оркестра и горящих, как солнце, раструбов труб, и краски нарядов сверкали блестками, как звезды, а зрители были не в силах что-либо сказать!

Цветы роняют лепестки на песок,

Никто не знает, как мой путь одинок.

Сквозь боль и ветер мне идти суждено,

Нигде не светит мне родное окно,

Устал я греться у чужого огня,

Ну где же сердце, что полюбит меня,

Живу без ласки, боль свою затая,

Всегда быть в маске - судьба моя.

… дрожащий голос затих. Он стоял в круге света посреди манежа, слегка наклонив голову вбок. А тёмное бесконечное пространство за пределами кольца восхищенно молчало. И взорвалось аплодисментами - одновременно со вспыхнувшими огнями рампы, которые вернули зрителей в летнюю аудиторию.

Никто не понял, что произошло, но все почувствовали: что-то изменилось.

Содержание:

Запомни всё это ……………………………………………………………………….. 2

Старее, чем океан ……………………………………………………………………... 4

Чем отличается это лето ………………………………………………………………. 6

Липкий-липкий playlist ………………………………………………………………… 7

Да, не учит ……………………………………………………………………………… 10

Четверо танцоров по 12 лет …………………………………………………………… 12

Так! Так-так-так! ……………………………………………………………………….. 14

Чья-то странная фраза …………………………………………………………………. 15

Но все почувствовали что-то …………………………………………………………. 16