Явление второе

Откуда-то сверху, в сиянии лучей плавно спуска­ется в камеру сгорбленный, оборванный жалкий старец — это Бог.

Бог. Ну, вот он я. Раз уж ты так настаиваешь. (Кашляет.) Должен признаться, это было не так уж легко — тут вокруг полно солдат.

Жанна (обескураженно смотрит на него). Кто ты? Кто ты такой?

Бог. Свинья, стервятник, скопец — это еще куда ни шло. Но педераст — это уж слишком! Я все-таки творец! (Кашляет.) А вообще-то сейчас так принято — если ты среди власть предержа­щих, то будь ты хоть сам Господь — тебя

представят чернее дьявола! Как это называется? Номенклатура, верно?

Жанна (резко). Да ты дьявол! (Осеняет его крест­ным знамением.) Изыди, сатана!

Бог. Какое там... (Кашляет.) Как тут, однако, сыро, все тело ломит. (Опять кашляет.) А тот живет себе не тужит, вот такое пузо отрастил...

Жанна. Кто?

Бог. Да, дьявол, кто ж еще. По нынешним вре­менам нет ничего лучше, как быть дьяволом, — перекрестишься, и давай грабить во имя господне.

Жанна (с возмущением). Ты слышишь, Господи, что он говорит?

Бог. Да слышу я, слышу, уже полчаса слышу, как ты зовешь меня, но я не знаю, куда прежде податься — отовсюду меня зовут. (Каш­ляет.) И Буш меня зовет, и Тэтчер с Мейджором, и Миттеран зовет, и даже Ельцин — верит или не верит, а имя Божье поминает. (Шмы­гает носом.) И этот тоже — у нас, говорит, даже мыла нет, Господи...

Жанна. Это кто же так?

Бог. Этот... Желю Желев.

Жанна. Кто-кто? Келью?

Бог. Да не француз он! Катастрофа, говорит, Господи, сорок пять лет прошло, погибает Болгария! (Шмыгает носом.)

Жанна. Болгария? Какая Болгария?

Бог. А другие говорят — нет, не погибает... Кому верить, кому угодить? Лучше возьму-ка я табле-точку аспиринчика... (Роется в карманах.) Ну, а Гавел? (Кашляет.) И тот зовет меня, и часто.

Жанна. А кто это такие?

Бог. Как кто такие?

Жанна. Я ничего про них не слышала.

Бог. Да ты где живешь, девушка? (Кашляет.)

Жанна. Где живу? Не видишь, что ли?

Бог (осекся). Эта сырость доконает меня. Дай во­дички таблетку запить.

Жанна. Воды нету.

Бог. Как это? Как это нету?

Жанна. А вот так — нету, и все. Так и живем здесь — без воды.

Б о г. А хлеб?

Жанна. И хлеба нет.

Б о г. А что вы едите?

Жанна. Плетку!

Бог. А, это инквизиция, что ли?

Жанна. Она самая. Да еще какая!

Бог. А христиане молчат, да?

Жанна. Молчат.

Б о г. И сжигают их на кострах, верно?

Жанна. Сжигают.

Бог. Именем Христовым, так?

Жанна. Так, именем Христа.

Бог. Погоди-ка, погоди... Сейчас какой век, какой год?

Жанна. Пятнадцатый век, тысяча четыреста три­дцать первый год — как отдать.

Бог. Ой, ё моё, куда это я попал? (Шмыгает носом.) Ненавижу я это средневековье, чтоб ты знала.

И у них то же самое. Горбачев, значит, был прав, когда говорил, что с именем вождя Маркса уко­кошили двадцать или тридцать миллионов маркси­стов!

Жанна. Сколько миллионов? Двадцать или тридцать?

Бог. Вот именно — двадцать или тридцать! А ты из-за какой-то ерунды орешь на всю округу.

Жанна. Ну, знаешь, если бы тебя завтра отправляли на костер, ты бы еще не так заорал!

Бог. На костер, говоришь?

Жанна. А ты как думаешь? И вообще, не мешай, мне нужно репетировать.

Бог. Репетировать? Что репетировать?

Жанна. Если я не сыграю завтра как следует эту сценку — с приветом на костер!

Бог. Значит... значит, я не ошибся.

Жанна. Ошибся? В чем?

Бог. Ты, Жанна, да? Дева Жанна?

Жанна молчит.

Я — Господь, Жанна. Я снова явился тебе.

Жанна. Еще чего! Ты такой же Господь, как я —

Жанна, но продолжай дальше, по крайней мере,

мне хоть веселее будет. Осточертело сидеть здесь

одной двенадцать месяцев.

Бог. Обижаешь меня, Господа, Жанна, я, пожалуй,

уйду.

Жанна. Да какой ты Господь, черт возьми? Ты погля­ди — на кого ты похож?

Бог (оглядывая свои лохмотья). Вообще-то да... По­этому я последнее время не так уж часто пока­зываюсь на людях. Вот до чего мы дошли с этим равенством...

Жанна. Равенство? Да те, кто громче всех кричит о равенстве... Епископ Кошон, например, — ты видел, как он одет? Народ голый, а он весь в серебре и золоте. Народ голодает, а он разбух от жратвы, как боров! Однако орет в храмах и на площадях: «Братья и сестры! Мы все равны перед Богом!» Слышал — равны! А резиденции его ви­дел как обставлены? После этого верь ему и его Богу!

Бог. Ну а Иисус?

Жанна. А что Иисус?

Бог. Но ведь и он говорил о равенстве... Ты помнишь ли о нем?

Жанна. А чего его помнить. Он вот он. (Показы­вает на распятие.) Голый и босый.

Бог. Да, он мне подражает, парень мой, ходит босиком.

Жанна. Зато ему уже никто не подражает.

Бог. Да, ты права. Вот так прерывается традиция. Связь с народом. А потом — будто и не было ее, веры-то. Да и как верить! Я, я сам... Я сам уже почти не верю...

Жанна. Как говорит наш бедный народ — сытый голодному не верит.

Бог. Умный народ.

Жанна. Ну да уж. Был бы он умный, не был бы бедным. Вот мне, например, наплевать на то, что сытый голодному не верит, но если голодные

верят сытому — значит, они полные дураки!

Бог. Точно, точно! Поэтому, если человек хочет, чтобы ему верили, он должен жить бедно, как народ.

Жанна. Пожалуй, еще беднее.

Бог. Правильно, еще беднее, а не как эти там, которые сами живут, как цари, а кричат...

Жанна. А кричат: «Народ! Мы ночи не спим...»

Бог. «Ночи не спим и все думаем...»

Жанна, «...думаем, как улучшить твое тяжелое поло­жение...»

Бог. «...твое тяжелое положение». Точно так!

Жанна. Ну? И какой же идиот им поверит?

Бог. Правильно — какой идиот им поверит? Браво, Жанна! Именно так!

Жанна. Ты согласен? Именно так?

Бог. Да-да, конечно. Какой идиот поверит тебе, если ты не живешь так же бедно, как народ?

Жанна. Даже беднее.

Бог. Да-да, конечно, даже беднее.

Жанна. Вот как? Значит, ты для того замаскиро­вался, чтобы тебе поверили? Так, что ли?

Бог. Что? Да подожди ты...

Жанна. Нечего мне ждать — с тобой все ясно! Давай дальше!

Бог. Что дальше?

Жанна. Болтай дальше! Очень я люблю, когда меня за дуру держат!

Бог. Жанна...

Жанна. Никакая я не Жанна!

Бог. Неужели ты не помнишь меня? Неужели не помнишь, как мы явились тебе с Михаилом?

Жанна. Каким Михаилом?

Бог. Да архангелом же... Неужто забыла?

Жанна. Это какой же? С крылышками?

Бог. Да, с крылышками.

Жанна. И с мечом?

Бог. И с мечом.

Жанна. Ага. Ну и что было дальше?

Б о г. Я говорю ему, Михаилу то есть: «Оставь девушку в покое», а он: «Нет и нет, она одна, говорит, спасет нас!» А какую державу ты собралась спасать? Россию? Или Болгарию?

Жанна. Какую еще Россию? Или Болгарию?

Бог. Да, ты права, ее и Бог не спасет... Так какую же?

Жанна. Францию.

Бог. Вот это хорошо. Францию спасти легче. А от кого ее надо спасать?

Жанна. Как от кого? От англичан, конечно!

Бог. Вот я ему и говорю: «Как же может спасти Францию от англичан такая пигалица, такая ма­ленькая, пугливая девчушка, которая ни верхом ездить не умеет, ни войском командовать? Давай, Михаил, лучше выберем какого-нибудь храброго и сильного мужчину!..»

Жанна. Ну и чего же не выбрали? Меня бы тогда не жгли на костре...

Бог. А он мне: «Смотри, Господи, большую ошибку мы совершим, если поставим во главе войска храброго и сильного мужчину, ничего из этого не выйдет!» «Это почему, Михаил? — спрашиваю.

Жанна. Да, действительно — почему?

Бог. «А потому, — отвечает, — что если поведет народ храбрый и сильный, все скажут ему: раз ты такой храбрый и сильный, так и дуй вперед, а мы тут в стороне поглядим на тебя, и если ты победишь, крикнем тебе ура, а если нет — так тебе и надо, нечего хвастаться!»

Жанна. Да, это ты прав, народ — он любит зрелища...

Бог. «А теперь, — говорит мне дальше Михаил, — пред­ставь себе, если во главе войска окажется обыкно­венная малявка, пугливая девчушка, и взмахнет она мечом... «Ой, Господи, срам-то какой! — закричат солдаты.— Этой маленькой пугливой де­вочке не страшны...» Англичане, что ли, там были?

Жанна. Англичане...

Бог. «А что же мы, взрослые мужики?..» — И пойдут за ней. Так и было, верно? Пошли?

Жанна. Вся Франция будто с цепи сорвалась...

Бог. Вот так он и говорил — со стыда пойдут, со стыда станут храбрыми!

Жанна. Как это? Как это — со стыда? Любовь к Франции — вот что звало их на бой!

Бог. Не смеши меня, Жанна. Где раньше была их любовь? Почему она раньше не звала их сражать­ся? Почему они тянули сто лет, а? Нет, девочка, стыд — это великая сила. Устыдится, например, народ, да так крепко захлестнет его стыд, что ты только свистни — он вскочит, как тигр, и вперед ринется!.. Однако что-то в последнее время все меньше стыда у народов. Это так Михаил гово­рит.

Жанна. Это архангел, что ли?

Бог. Он самый.

Жанна. С крылышками?

Бог. С крылышками.

Жанна. И с мечом?

Б о г. С мечом.

Жанна. Так где же он? Почему не является? Бог у нас уже есть, пусть бы и архангел его явился, тогда у нас будет видение в полном составе.

Бог. А он сердит на тебя. Ты ведь знаешь, какой он вспыльчивый. «Она, — говорит, — собирается от­речься, не хочу ее больше видеть».

Жанна. А он откуда знает?

Бог. Что знает?

Жанна. Что я собираюсь отречься.

Бог. А-а, ну мы все знаем.

Жанна. Ишь ты, от вас ничего нельзя скрыть, да?

Бог. Низзя!

Жанна. Понятно.

Бог. Вряд ли тебе все понятно.

Жанна. Мне понятно, что за птица твой Михаил, да и ты тоже. И вообще — может, вы оба соавторы Ладвеню?

Бог. Ладвеню? (Задумывается.) А кто такой Ладвеню?

Жанна. Монах Ладвеню, из твоих людей. Он и сочинил всю эту историю.

Бог. Какую историю?

Жанна. Да вы же с архангелом Михаилом все знаете!

Бог. А, ну да. Но мы с ним стоим на разных позициях

по этому вопросу. Жанна. По какому вопросу? Бог. По вопросу о твоем отречении. «Как ей только

не стыдно отрекаться!» — это он так говорит.

Жанна вздрагивает. Пауза.

Жанна. Откуда он знает, что мне не стыдно?

Бог. Вот я и говорю ему: «Стыдно девушке, стыдно, конечно, но что же делать — такова жизнь!» А он свое твердит: «Нет и нет — не стыдно ей! Что такое жизнь по сравнению с миссией, которую мы ей определили? Мы же решили сделать из нее святую, так?» А я ему говорю: «Да, святую, конечно, святую, только для этого она должна умереть!» «Совершенно верно, — отвечает он, — именно для этого она и должна умереть! Иначе что получится? Этак каждый начнет отрекаться от своих идеалов ради живота своего, так? Да это же удар по всей нашей теологии! Я, говорит, про­тив!»

Жанна. Это как же он тебе противоречит, тебе?

Бог. Не то слово.

Жанна. Да как же он смеет противоречить Господу Богу своему?

Бог. Что делать — плюрализм. Такие времена...

Жанна. И демократия.

Бог (грустно). И демократия. Как на земле — так и на небе. Процесс необратим.

Жанна. Но ты... ты поосторожнее с ней-то, с демокра­тией.

Бог (с тревогой). А что?

Жанна. Последи за этим... (Глазами указывает вверх.)

Бог (тоже смотрит вверх). За кем?

Жанна. За Михаилом.

Бог. Архангелом?

Жанна. Архангелом.

Б о г. С крылышками?

Жанна. Именно. С крылышками.

Бог. И с мечом?

Жанна. Именно с мечом. Поэтому ты смотри — как бы он тебе не устроил какой-нибудь перево-ротик!

Бог (после паузы). Ты думаешь?

Жанна. Запросто. Ведь у него же меч.

Бог. А у меня слово!

Жанна. А, ерунда какая... Это вначале бывает слово, а в конце — меч.

Бог (нервно). Да я... как я мог не дать ему меч? Он ведь мне покоя не давал! Два века я света белого не видел, он все плелся за мной и канючил: «Вот Георгию, хоть он и обыкновенный святой, ты дал меч? А я — архангел, и мне дай! Я буду мечом освобождать души умерших!» «Да ты что, — говорю, — умершему человеку зачем меч?» «Это — символ», — говорит. И с тех пор пошел размахи­вать мечом по всему этому чертовому Космосу... Вот тебе и символ! Вот зачем ему нужен был меч,

гекачепист паршивый, хунтарь поганый! Тоже

мне, архангел! Да я его разжалую сейчас же!

Канна. Если он уже не разжаловал тебя, пока ты

шляешься тут по земле... > ог. Запросто! Но и я хорош, болван, оставил его

одного на небе без присмотра. Канна. Вот я и удивляюсь тебе.

• о г. Вообще-то мы всегда вдвоем ходим. Небось пом­нишь?

! < а н н а. А что я должна помнить? о г. Ну, как мы явились тебе. < а н н а. Когда? о г. Ну, в первый раз. (анна (вроде вспомнила). А, да... о г. Помнишь, что я тебе сказал тогда? (а н н а. А что ты мне сказал? о г. Ну, как это... что я сказал тебе? Неужели не

помнишь? А то я что-то разнервничался... (анна (подражая голосу Бога). «Жанна! Иди в аб­батство Сент Катрин де Фьербуа, там за алтарем зарыт ржавый меч с пятью крестами на нем. Это меч Провидения, выкопай его и прогони англичан с французской земли!» о г. Кто тебе такое сказал? ^ а н н а. Как это кто? Ты! о г. Я не говорил тебе ничего такого.; а н н а. Вот так здорово! Да про это весь мир знает! о г. Да нет, скорее всего это Михаил сказал тебе.

Он специалист по мечам, а н н а. Ага, значит, сперва он зарядил меня этим

мечом, а теперь и видеть не хочет? Да? о г. А ты что же? Выходит, ты поверила этому?.. Выкопала меч и пошла рубить англичан? Вжик-вжик?

а н н а. Это я-то? зг. А кто же? Я, что ли? а н н а. Чепуха! Я муху убить не могу... з г. И я. И я тоже, анна. Однако Михаил...) г. Шут с ним, с Михаилом! Я не для того создал их,

чтобы убивать, анна. Кого?) г. Мух.

анна. А людей? > г. Шут с ними, с людьми!

анна (с иронией). Ты что такое говоришь, Господи? Ведь ты же все делаешь для человека, ради человека и во имя человека, не так ли? (Г. Разочаровал меня человек, Жанна. Любимое мое создание! Мой образ и подобие. Какое там подо­бие... Если бы я был похож на человека, я бы тут же застрелился! Ну, вот ты, ты скажи мне — я похож на человека? Ты прямо скажи мне, не жалей меня, в глаза мне скажи — похож я на человека?

)нна (нерешительно). Слегка... г (сокрушенно). Жаль. Так у меня все хорошо шло на шестой день. Я сотворил зверей, создал циви­лизацию волков. И прекрасно получилось, пото­му что волки человечны, не так, как люди, —

ведь волк волка не убьет, верно? Так нет же, ве­чером напрягся, надулся и сотворил человека... От скуки я сделал это, от скуки, чтобы пого­ворить было с кем... Только руки в грязи извозил, а ты посмотри только до чего дошли эти мои выс­шие создания?! Они и сына моего Иисуса убили... Я говорю парню: «Не ходи ты к этому зверью...» А он: «Нет, папа, я спасу их, они изменятся, я сде­лаю их людьми». Как бы не так! Я не смог, неужто он смог бы! А потом шепчет мне с креста: «Лама, Лама, савах тани?» Это значит — зачем я оставил его... Да они и меня... ежели схватят... (Огляды­вается в страхе.)

Жанна (с сарказмом). Ничего страшного — ты же бессмертен и свят.

Бог. Для них нет ничего святого и бессмертного. (Оглядывается, прислушивается, шепчет.) И ты идешь ради этих... (с презрением) людишек на костер? Не заслуживают они этого!

Жанна (резко) Вот что — говори прямо: кто послал тебя сюда?

Бог. Меня послал? Меня? Ты что — кто может меня послать?

Жанна. Кошон или Ладвеню? Говори, кто из них? Или эти профессоришки из Сорбонны? Они что — испугались, не выкину ли я в конце какой-нибудь фортель, верно? Например, возьму и встану на площади — не на колени, а во весь рост! И как закричу: «Не отрекаюсь! Я, Жанна д'Арк из Дом-реми, Дева Франции! Бог послал меня, чтобы я освободила порабощенный свой народ! Ведите ме­ня на костер, предатели! Выше голову, мой народ! Не предавайтесь страху и отчаянию! (Все более воодушевленно.) Вы сожжете меня — и я стану бессмертной! Дух мой взлетит из пламени костра и снова поднимет народ на бунт! (Кричит.) Хва­тайте мечи! У кого нет меча, пусть возьмет дубину! Народ мой! Отомсти предателям за смерть твоей Жанны! Смерть английским оккупантам! Да здравствует свободная Франция! Разжигай ко­стер, палач!»

Скрипит ржавая решетчатая дверь. Бог быстро прячется под нары.