Глава 8 Эмоциональные аспекты бесплодия и их лечение

Опубликовано в International Journal of Psycho-Analysis, 1990 г.

За мою долгую профессиональную жизнь, сперва — врача в лондонской больнице для женщин, потом — психоаналитика, работающего с пациентами обоих полов, мои бесплодные пациенты заставили меня понять, какое глубокое душевное страдание они испытывают. В прошлом бездетные пары могли выбирать только из двух возможностей: постепенно смириться со своей бездетностью (хотя мой клинический опыт говорит, что к этому смирению так никто и не приходит) или же усыновить чужого ребенка. Доступность аборта резко уменьшила число подобных детей, и потому пары с огромным облегчением устремились лечиться от бесплодия — этот выход становится все доступнее в течение последних десяти лет. Лечение приносит как надежду, так и разочарование многим парам, так как уровень успешного излечения еще сравнительно низок.

Однако даже если процедура искусственного оплодотворения оказывается успешной, паре еще предстоит примириться со своей неудачей зачать ребенка так же, как их родители. Они должны изжить скорбь об утрате их изначальной надежды и ожиданий, что нормальная гетеросексуальная половая жизнь физически здоровых взрослых людей приведет к зачатию и рождению ребенка, как это было в предшествующем поколении. Так как бесплодие — это неудача, которую пара не может отрицать, стыд и вина — неизбежная часть их эмоционального настроя: стыд, что они не смогли зачать, как смогли многие их друзья, и вина за то, что они не могут подарить внуков своим родителям, продлить род и укрепить родство своих семей.

Мой клинический опыт убедил меня, что депривация бесплодия особенно больно ударяет по женщине. Мы знаем из наблюдений над детьми, что у обоих полов идентификация с первичным объектом, могущественной доэдипальной матерью, ярко проявляется в детских играх и фантазиях (Кестенберг, 1974, с. 156). Идентификация по полу устанавливается в раннем детстве и закрепляется родительской установкой в качестве сердцевины полоролевой идентичности (Столлер, 1968). Сексуальная идентичность во многом определяется отрочеством. В пубертате физическое созревание впервые делает возможным для обоих полов исполнение их детских желаний и фантазий. Мальчик-подросток может уже оплодотворить девушку, а она может заполнить внутреннее пространство своего тела живым и растущим плодом. Сложно переплетенные физиологические и психологические влияния раннего детства вносят вклад в основание и развитие индивидуальности ребенка и в установление у него или у нее образа своего тела и представления о Собственном Я; этим последним и надлежит измениться: я был ребенком с детским телом, а теперь я физически зрелый человек с половыми органами, способными к репродукции. Это означает, что для мужчин и женщин осознание своей репродуктивной способности и уверенность в ней являются частью их образа Собственного Я. Перед женщиной стоит дополнительная задача взросления, ибо тело зрелой женщины повторяет тело ее матери, и женщина оказывается перед двойственной и противоречивой необходимостью: идентифицироваться с возможностями матери-женщины и отделиться от нее эмоционально, принять на себя ответственность за свою сексуальность и свое тело. Беременность — заключительная стадия идентификации с матерью, укорененная в телесной идентификации с ней — участвует в достижении Эго-Идеала девочки, который включает ее взрослое Собственное Я, идентифицированное с фертильной матерью. Таким образом, можно видеть, что для маленькой девочки вера в свою будущую способность родить ребенка, как родила ее мать, является решающей для уверенного развития ощущения своей женственности, ценности и сексуальной идентичности. Когда ее тело достигнет физической зрелости, придет время для рождения ребенка. Фантазии о беременности и желание ее можно, таким образом, рассматривать как нормальную часть будущей идентичности маленькой девочки, цель, которую предстоит достичь во взрослой жизни (Пайнз, 1982).

Сегодня многие женщины, заботящиеся о том, чтобы сделать карьеру, откладывают беременность и деторождение «на потом», уверенные в своей способности к репродукции. Столкнувшись с болезненной реальностью (если зачатия так и не происходит), они чувствуют себя потерпевшими бедствие, особенно если на глазах уходит физиологическое время, когда беременность еще возможна. Отсутствие контроля за репродуктивной способностью собственного тела — чудовищный личный кризис, убийственный удар по нарциссизму, по гордости образом своего взрослого тела, по отношению к Собственному Я и по сексуальным отношениям, так как они начинают казаться механическими, особенно если техника зачатия накладывает ограничения на их спонтанность. Дело даже не столько в технике, сколько в том, что ее предписывают врачи-специалисты, разрешая или запрещая половой акт. Важным лицом в самой сокровенной сфере жизни пары становится посторонний. В постель укладываются трое, да еще аналитик за ними присматривает, и эмоциональная жизнь пары, у которой и так уже упало ощущение собственной зрелости, осложняется, вдобавок, осознаваемым или бессознательным регрессивным переносом на врача-жизнедателя и аналитика — могущественных родителей прошлого.

Работа с бесплодными женщинами позволила мне понять, с какой силой стремятся женщины к выполнению своего детского желания зачать и носить ребенка в своем теле, чтобы достичь тем самым своего Эго-Идеала для взрослого Собственного Я. С моей точки зрения, кризис бесплодия усиливает фиксацию на самой ранней стадии развития. То, что женщина получила от своей матери, от ее способности быть матерью и женщиной — самое важное в установлении зрелой женской идентичности у дочери. Винникотт (1975) подчеркивает важную роль воспитывающего окружения, которое создает ребенку мать (или ее заместитель) на первичных стадиях развития его Эго. Если потребности ребенка не встречают адекватно, тогда чувство ярости, разочарования в матери, ненависти к ней приводит к порочности и опустошению его внутреннего мира, к базальному неверию в добро. Продолжительная депривация на этом этапе, когда ребенок ощущает, что не получает и не приносит удовлетворения, может привести к низкой самооценке и к тому, что ему в дальнейшем будет трудно проявлять и принимать любовь и заботу. Как я отмечала в других статьях, если первый опыт отношений с доэдипальной матерью не позволил девочке интернализовать чувство их с матерью взаимного телесного удовлетворения, тогда только с большим трудом сможет она на позднейших этапах жизни восполнить это базальной отсутствие первичного устойчивого ощущения телесного благополучия и образа своего тела, приносящего удовлетворение другому.

У большинства бесплодных женщин, которых я наблюдала, были трудные, конфликтные и фрустрирующие отношения с матерью. Многие из них добились в жизни многого—сознательно или бессознательно в пику матери. И однако большинство этих матерей, легко и естественно зачали и родили детей, что не удалось их бесплодным дочерям. Мой клинический опыт работы с бесплодными пациентками убедил меня, что они глубоко страдают от этой нарциссической раны и регрессируют к базальному образу тела и состоянию сознания, ощущая себя при этом неудовлетворенными и неудовлетворяющими своих сексуальных партнеров, как ощущали в младенчестве в связи с матерью. Они кажутся бессознательно фиксированными на ранней стадии их женского развития, на которой они ощущали, что им еще не дано материнского позволения родить собственного ребенка. Отчаяние и зависть к фертильной матери бессознательно толкает их на новые и новые безнадежные попытки зачать, несмотря на предыдущие неудачи. Из-за напряженного стремления забеременеть, центром их внимания становятся превратности менструального цикла. Это обедняет другие сферы жизни. Приняв тот факт, что они не могут зачать, они смогли бы оплакать свои разбитые надежды и вернуться к жизни, но эта задача, видимо, им не по силам, пока физиологические изменения менопаузы не положат неизбежный конец надеждам на материнство.

Новые методики оплодотворения могут помочь многим женщинам. Однако эти новые методики, а также перенос на донора спермы и врачей, несколько осложняют (как до зачатия, так и в период беременности) нормальное взаимодействие фантазии и реальности, которое стимулируется взрослым желанием иметь ребенка (Пайнз, 1972).

Первый случай, который я выбрала как иллюстрацию к моей теме, это случай молодой незрелой женщины, чей муж был стерилен, так что она предприняла попытку оплодотворения донорской спермой, но потерпела неудачу.

Второй случай, на котором я остановлюсь более подробно, — это случай женщины постарше и более зрелой. У ее мужа было низкое количество активных сперматозоидов, которое, как и ее собственную фертильность, удалось повысить с помощью новых методов. Поскольку отец был известен, то проблема анонимности донора не осложняла зачатие, но техника фертилизации и перенос на акушера на каждой стадии осложняли эмоциональные аспекты беременности.