Глава 2. Присоединение Крыма 3 страница

Потемкин был сильно разгневан на генерал-поручика И.А. Ганнибала, руководившего херсонским адмиралтейством, и рапортовавшего в Адмиралтейств-коллегию о том, что, согласно указу императрицы, к началу 1783 г. будут готовы семь кораблей. «Теперь выходит, что и лесу всего на корабли не выставлено, а из выставленного много гнилого», — с возмущением пишет князь. Незадолго до прибытия Потемкина Ганнибал спешно отбыл в Петербург в надежде обелить себя в глазах императрицы. «Достанет, конечно, моего усердия и сил, — раздраженно замечает князь, — чтобы все сколько можно поправить, а прошу только иметь ту милость, чтобы заметить, как было до сих пор и как пойдет у меня в руках».

Приехав в Царское Село, Ганнибалу удалось уверить императрицу в своей исправной службе. 16 мая 1783 г. он даже получил орден Св. Владимира I степени (95). Гневное письмо Потемкина еще не дошло в это время до рук Екатерины, а после пожалования она, видимо, уже не хотела подвергать казнокрада гласному служебному преследованию, обнаруживая тем самым для противника худое состояние херсонской крепости и адмиралтейства накануне ожидаемой войны с Турцией. Ганнибала тихо понудили уйти в отставку.

Беспокойство Екатерины вызывало поведение ее шведского соседа. Густав III отправился в Финляндию, где разбил военные лагеря у русской границы и предложил императрице встретиться с ним в любом удобном ей месте. Екатерина назначила Фридрихсгам. Вместо осуществления собственных угроз версальский кабинет предпочел действовать руками северного соседа России, подталкивая Швецию к военным демонстрациям на границе. 3 мая 1783 г. между Парижем и Стокгольмом был срочно возобновлен трактат 1778 г. о субсидиях. Густав III получил право на ежегодную финансовую поддержку в 1 500 000 ливров (96). Добившись выплаты этой суммы, шведский король и приступил к строительству лагерей в Финляндии. Направлять флот с Балтики в Архипелаг в подобных условиях было опасно. Потемкин мог рассчитывать только на херсонскую эскадру, которая не была готова к его приезду. Это обстоятельство затягивало начало операции.

«Как хан уедет, то крымские дела скоро кончатся, — писал Потемкин Екатерине из Херсона, — я стараюсь, чтоб они сами попросили подданства» (97). Пребывание хана Шагин-Гирея в Крыму ставило его подданных в неудобное положение. Одно дело искать нового сюзерена, когда прежний владыка покинул свой народ, и совсем другое — уходить под руку России, когда хан не выехал еще за пределы своих владений. Потемкин понимал колебания татарской знати и остальных слоев населения. Князь предпочитал терпеливо ждать, пока татары сами не подадут просьбу о вступлении в подданство России, а уж потом вводить войска на полуостров. Он не ошибся. Русская партия в среде татарских вельмож действовала весьма успешно и вскоре после отречения Шагин-Гирея обратилась к Екатерине II с адресом, в котором просила ее присоединить Крым к России (98).

В середине мая Австрия начала проявлять серьезное беспокойство: скопление русских войск на юге вызвали у венского кабинета подозрения относительно намерений России в Крыму. Стало очевидным, что Петербург интересует не Очаков с областью, как заверяла Иосифа II Екатерина в письмах конца 1782 г.

19 мая 1783 г. австрийский император направил своей русской корреспондентке письмо, в котором выразил готовность содействовать союзнице в случае войны с Турцией, надеясь на серьезные территориальные приобретения и для Священной Римской империи (99). В записке Кауницу Иосиф II точно назвал земли, на которые в данном случае претендовала Австрия: Молдавия и Валахия (100).

«Дай Боже, — восклицает Екатерина в письме к Потемкину 30 мая, — чтоб татарское или, лучше сказать, крымское дело скоро кончилось... лучше бы турки не успели оному наносить препятствия... а на просьбу татар теперь не смотреть» (101).

Императрица, как видно из этих строк, считала возможным пренебречь при занятии Крыма формальным волеизъявлением его жителей, которому такое большое значение придавал светлейший князь.

Ее беспокоили сроки осуществления операции, так как она опасалась, что Порта может, собрав войска, помешать присоединению Крыма к России. Возможности избежать войны императрица не видела.

Потемкин не считал в данном случае торопливость уместной. Он получал из Константинополя донесения русского посла Я.И.Булгакова, сообщавшего о расстройстве дел в Порте, которая уже в конце 1782 г. начала готовиться к обороне, а не к нападению на Россию. «Здесь все силы напрягают для приведения себя в оборонительное состояние, — писал Булгаков. — Несмотря на разум и расторопность визиря, трудно здесь ожидать приведения в порядок в короткое время всего того, что целым веком расстраивалось... Рейс-эфенди, по робости, а может быть, по лености своей, все из своих рук и власти выпускает» (102). Все же при определенном подстрекательстве французского и прусского послов Булгаков не исключал возможности военного конфликта.

Шагин-Гирей все еще затягивал свой отъезд в надежде, что при обострении отношений с Турцией России вновь придется обратиться к его услугам, восстановить его на ханском престоле и отказаться от присоединения Крыма (103). В это время возникают первые признаки начала новой чумной эпидемии, занесенной в Крым с Тамани.

«Сею язвою я был наиболее встревожен по рапортам из Крыма, — писал Потемкин 13 июня, — где она в розных уездах и госпиталях наших показалась. Я немедленно кинулся туда, сделал распоряжение отделением больных... и так, слава Богу, вновь по сие время нет... Не дивите, матушка, что я удержался обнародовать до сего времени манифесты. Истинно нельзя было без умножения (войск. — Авт.), ибо в противном случае нечем бы было принудить... Обращаюсь на строительство кораблей. Вы увидите из ведомости, что представлю за силу... Я считаю, что собрании всех фрегатов, которые из Дону выдут, можно будет в случае разрыва, и когда турки флотом от своих берегов отделятся, произвесть поиск на Синоп или другие места» (104).

Обеспокоенность австрийской стороны действиями России в Крыму заставила светлейшего князя вести себя еще более скрытно. Рискуя вызвать гнев государыни, он почти на месяц прекращает посылку почты ко двору, чтобы исключить возможность попадания секретной информации к союзникам.

Екатерина в продолжение июня не выражала никакого беспокойства относительно отсутствия известий с юга. Она полагала, что князь ускакал в Крым, и была уверена, что дело там уже завершено, поскольку так считали в Константинополе. «Сказывает Булгаков, что они (турки. — Авт.) знают о занятии Крыма, только никто не пикнет, и сами ищут о том слухи утушать» (105), — пишет Екатерина Потемкину 10 июля из Царского Села. Булгаков сообщал в донесении 15 июня 1783 г.:

«Министерство боится войны; разглашает под рукою, что татары крымские сами поддались, стараясь тем уменьшить клеветы на наружное свое нерадение о защищении веры. Посему, кажется, настоит одна опасность, то есть, ежели чернь взбунтуется и свергнет султана. В сем случае нет уже надежды при молодом султане сохранить Порту в миролюбии» (106).

В середине июля терпение императрицы подошло к концу. Она испытывала смешанное чувство раздражения и страха, из-за того, что ничего не знала о положении Дел в Крыму.

«Ты можешь себе представить, в каком я должна быть беспокойстве, не имея от тебя ни строки более пяти недель, — пишет Екатерина 15 июля. —...Я ждала занятия Крыма по крайнем сроке в половине мая, а теперь и половина июля, а я о том не более знаю, как и папа римский» (107).

Однако тревога вскоре сменилась радостью. Через 4 дня она получила письмо Потемкина 10 июля из лагеря при Карасубазаре о присяге татарской знати.

«Все знатные уже присягнули, теперь за ними последуют и все... — писал князь, — Со стороны турецкой по сие время ничего не видно. Мне кажется, они в страхе чтоб мы к ним не пришли, и все их ополчение оборонительное» (108).Действительно, вскоре состоялась присяга мусульманского духовенства и простого народа. Говорено было мне всегда, что духовенство противится будет, а за ними и чернь, но вышло, что духовные приступили из первых, а за ними и все.

Мусульманское духовенство Крыма было настолько раздражено пренебрежением бывшего хана к религиозным традициям, что, получив от Потемкина заверение соблюдать неприкосновенную целость природной веры татары, не только само согласилось присягнуть, но и склонило к этому основные слои населения.

Потемкин сумел достигнуть понимания с духовенством, выделив часть доходов на содержание наиболее почитаемых мечетей. Кроме того, он направил в Петербург заказ на печатание корана для крымских священников (109).

Князя беспокоила необходимость расположить к России население вновь присоединенных земель. Потемкин сообщает императрице о работах, уже начатых им в Крыму.

«Упражняюсь теперь в описании топографическом Крыма... Татар тревожит посеянной от турков очаковских в них слух, что браны будут с них рекруты. Я ныне дал им уверение, что таковой слух пущен от их злодеев, и что он пустой. Ежели, матушка, пожалуете указ, освобождающий их от сего, то они совсем спокойны будут... Ассигновать нужно, дабы угодить магометанам, на содержание нескольких мечетей, школ и фонтанов публичных».

После приведения жителей к присяге на верность в Крыму было открыто земское правительство, состоящее из татарских мурз под общим руководством начальника войск, расположенных в Крыму, барона И.А.Игельстрома. Оно составило для Потемкина камеральное (хозяйственное) описание Крыма.

Было сохранено территориальное деление Крыма на 6 каймаканств, привычное для местных жителей. Татарские поселяне оставались при новом правлении собственниками своих земель, сельские общины — джиматы — и прежде, выполняли функции мирского самоуправления, По просьбе мусульманского духовенства часть доходов была выделена Потемкиным особой статьей на содержание духовных и светских школ медресе и мектебе, в которых обучалось татарское юношество (110). Эти меры позволяли светлейшему князю расположить к себе измученное постоянными неурядицами население полуострова.

«Турки по сие время везде смирны, — сообщал князь. —...Ежели быть войне, то не нынешний год. Теперь настает рамазан; и кончится двадцатого августа, то много ли уже останется до осени?». Потемкин знал, что в рамазан мусульмане не станут воевать, а осенью кампания начаться не может, так как обычно к концу октября — началу ноября военные действия уже завершались, и армии вставали на зимние квартиры. «Что касается до занятия Крыма, то сие, чем ближе к осени, тем лучше, потому, что поздней турки решатся на войну и не так скоро изготовятся» (111).

Опасность открытия военных действий со стороны Турции продолжала сохраняться.

«Положение соседей здешних по сие время смирно, — сообщал Потемкин. — Сбирают они главные силы у Измаила... Нам нужно выиграть время, чтоб флот усилить, тогда будем господа» (112).

Еще находясь в лагере у Карасубазара, Потемкин получил письмо Екатерины от 26 июля 1783 г., которым она сообщила ему, как воспринято в России известие о присоединении Крыма.

«Публика здешняя сим происшествием вообще обрадована, цапано — нам никогда не противно, потерять же мы не любими» (113).

Получив известие о подписании 24 июля 1783 г. П.С.Потемкиным и представителями царя Ираклия II в Георгиевской крепости договора о принятии Грузии под протекторат России, светлейший князь отвечает на это письмо Екатерины так:

«Вот, мая кормилица, и грузинские дела приведены к концу. Какой государь составил толь блестящую эпоху, как Вы? Не один тут блеск. Польза еще большая. Земли, которые Александр и Помпеи, так сказать, лишь поглядели, те вы привязали к скипетру Российскому, а Таврический Херсон, источник нашего христианства (так Потемкин называет древний Херсонес, находившийся вблизи места, где был построен Севастополь, в котором князь Владимир Святой «взял все необходимое для устройства христианской церкви на Руси» (114). — Авт.), а потому и лепности, уже в объятиях своей дщери. Тут есть что-то мистическое. Род татарской — тиран России некогда, а в недавних временах стократны разоритель, коего силу подсек царь Иван Василич, Вы же истребили корень. Граница теперешняя обещает покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской. Взойди на трофеи, не обагренные кровью, и прикажи историкам заготовить больше чернил и бумаги» (115).

Если Екатерина смотрела на приобретение Крыма с трезвым цинизмом, и для нее включить бывшие ханские земли в состав империи значило сцапать чужое, то Потемкин видел в этом шаге завершение долгой борьбы с тираном России и ее стократным разорителеми.

Он не скрывает воодушевления, которое охватывает его при мысли, что истреблен корень последнего осколка Золотой Орды. Им владеет не только национальное, но и православное чувство: вместе с Крымом в состав России вошел Херсонес — источник нашего христианства, а потому и лепности, т.е. красоты.

На письмо от 29 июля 1783 г. Екатерина ответила 13 августа из Царского Села. Она несколько успокоилась после получения известий о благополучном завершении операции. Однако относительно позиции Турции императрица предпочитает не обольщаться.

«Я чаю, после курбан-байрама откроется, — пишет она, — на что турки решаться, а дабы не ошибиться, кладу за верное, что объявят войну» (116).

Сама Турция враждебности в этот момент не проявляла, однако из донесений Булгакова явствовало, что прусский министр в Константинополе Гафрон по приказу своего короля начал подстрекать Порту к открытию военных действий.

«Гафрон подал Порте мемориал, — писал Булгаков 1 августа 1783 г., — что оба императорские двора имеют неприятельские виды против Порты и совершенно намерены разорвать мир с нею... почему бесполезно ей соглашаться на их притязания; ибо, получая одно, станут они требовать от часу больше, и, наконец, Порта, сколько бы им не уступала, принуждена будет прибегнуть к отпору оружием; следовательно, лучше теперь за оное приняться, нежели, оказав соглашением на все свою слабость, решиться на войну, когда уже способное к тому время потеряно будет. Визирь, рассуждая о новом сем подвиге прусского короля, турецкой присловицею отозвался так: человек сей желает произвести пожар только для того, чтобы погреться» (117).

В следующем донесении 15 августа Булгаков сообщал, что ему, возможно, удастся склонить Турцию к признанию включения Крыма в состав Российской империи (118).

«О Крыме по-прежнему не говорят. Я готов ежеминутно на все противоборства, но осмеливаюсь всеподданейше представить, не соблаговолено ли будет удостоить меня уже теперь наставлением, каким угодно образом привести к концу сие дело? На случай, ежели здесь на то поддадутся».

Появилась надежда избежать войны.

Итак, к августу 1783 г. операция по присоединению Крыма была завершена. Расчет светлейшего князя оказался верен: затянув введение войск на полуостров до середины июля, он сумел избежать начала войны с Турцией летом 1783 г.

Осенью константинопольский диван колебался и принимал вялые оборонительные меры, наконец, в начале зимы турецкая сторона склонилась к отказу от военного конфликта с Россией. 8 января 1784 г. султан Абдул-Гамид дал Булгакову письменное согласие признать власть России над Крымом.

В январе 1784 г. Потемкин вернулся в Петербург. Срочный приезд князя был необходим Екатерине не только из-за сложной обстановки в Европе, грозившей в любой момент разразиться новым конфликтом. «Теперь ожидаю с часу на час объявления войны по интригам французов и прусаков», — сообщала она 26 сентября (119). Положение при дворе тоже нельзя было назвать благополучным. Активизировала свою деятельность прусская партия. Она через великого князя Павла Петровича довела до сведения Екатерины мнение, что европейские державы, особенно Франция, Пруссия и Швеция не станут спокойно смотреть на присоединение Крыма к России и усиление могущества империи на Черном море (120).

Екатерина II собиралась повысить положение светлейшего князя в системе официальных чинов Российской империи. Удобный момент для подобного шага наступил после приезда Потемкина в Петербург. К первым числам февраля 1784 г. двор уже был осведомлен о письменном согласии султана Абдул-Гамида I признать власть России над Крымом и о ратификации царем Ираклием Георгиевского трактата. Это была большая победа, требовавшая щедрого «воздаяния».

Момент для продвижения империи к Черному морю и на Кавказ оказался выбран светлейшим князем чрезвычайно удачно: европейские державы, втянутые в войну американских колоний за независимость, сначала не смогли активно вмешаться в назревавший конфликт, а после заключения Версальского мира 3 сентября 1783 г. были настолько истощены в финансовом отношении, что ограничились дипломатическими демаршами (121).

Стало очевидным, что мрачные пророчества противников Потемкина не сбылись, России удалось на этот раз избежать войны.

2 февраля 1784 г. Григорий Александрович получил чин фельдмаршала, стал президентом Военной коллегии и генерал-губернатором вновь присоединенных земель. В тот же день Екатерина подписала указ об образовании Таврической губернии, вошедшей в обширное наместничество Потемкина (122).

«Я сейчас подписала все касательно Тавриды, — писала ему Екатерина, — только прошу тебя не терять из вида умножение доходов той области и губернии Екатеринославской, дабы оплачивали издержки, на них употребленные» (123).

Потемкин предлагал широкую программу развития новых территорий, включавшую строительство городов, портов и верфей, заведения в Крыму пашенного земледелия, виноградарства, шелководства, элитного овцеводства, а также заселение пустынных территорий многочисленными колонистами (124).

Осуществление этих замыслов требовало серьезных финансовых вложений. Даже среди сторонников продвижения России к Черному морю мало кто верил, что «бесплодные» крымские земли способны приносить казне доход.

Противники же Потемкина называли деньги, потраченные светлейшим князем на освоение земель Северного Причерноморья, пущенными на ветер (125). Эту мысль проводила проавстрийская группировка А.Р.Воронцова-П.В.Завадовского, повторявшая скептические отзывы Иосифа II о нецелесообразности хозяйственного развития Крыма (126).

«Говорено с жаром о Тавриде, — записал 21 мая 1787 г. в своем дневнике А.В.Храповицкий. — Приобретение сие важно; предки дорого заплатили за то; но есть люди мнения противного... А.М.Дмитриев-Мамонов молод и не знает тех выгод, кои через несколько лет явны будут» (127).

Из приведенного выше письма Екатерины видно, что хотя императрица и согласилась с планами Потемкина «касательно Тавриды», у нее все же оставались сомнения на счет возможности умножить доходы «той области» и окупить издержки. Возможно, такой взгляд внушался Екатерине членами ближайшего окружения.

Лишь после посещения вновь приобретенных земель в 1787 г. императрица сама убедилась в правоте Григория Александровича, до этого она, скорее, доверяла его интуиции.

20 мая 1787 г. императрица писала из Бахчисарая московскому генерал-губернатору П.Д.Еропкину: «Весьма мало знают цену вещам те, кои с уничижением бесславили приобретение сего края: и Херсон, и Таврида со временем не только окупятся, но надеяться можно, что если Петербург приносит осьмую часть дохода империи, то вышеупомянутые места превзойдут плодами бесплодные места» (128), т.е. балтийское побережье.

Сама Екатерина, в отличие от скептиков, оказалась способна оценить выгоды «приобретения», но для этого ей необходимо было увидеть земли Новороссии и Тавриды собственными глазами.

Перспективы развития края, ясные для Потемкина, много времени проводившего на юге, были для императрицы в начале 1784 г. еще не столь очевидны. Именно поэтому она сразу после присоединения Крыма выразила желание посетить новые губернии. В исторической литературе укрепилось мнение, что путешествие Екатерины на юг было задумано в 1784 г. (129) Однако уже осенью 1783 г. в одном из писем Потемкину императрица упоминает о такой возможности.

«Вести о продолжении прилипчивых болезней херсонских не радостные. Много ли там умерло ими? Отпиши, пожалуй, и нет ли ее между посланными матросами и работниками; по причине продолжения оной, едва ли поход мой весною сбыться может» (130), — писала Екатерина 17 сентября.

Итак, уже в середине сентября 1783 г. между корреспондентами существовала договоренность о поездке императрицы на юг, намеченной на весну 1784 г. Однако чума, свирепствовавшая в Крыму, помешала этим планам.

В начале апреля 1784 г. Потемкин вновь возвращается на юг, чтобы лично руководить обустройством вверенных ему губерний и установить карантины (131). В Крыму и Новороссии не стихала эпидемия чумы. Обстановка усугублялась еще и тем, что на приобретенные Россией земли начался стихийный приток населения из-за границы с Турцией.

«Известия из Молдавии гласят, что молдаване завидуют состоянию Тавриды, и что запорожцы беглые просятся-таки к нам, также и вышедшие из Крыма татары назад идут» (132), — предупреждала князя Екатерина в письме 14 марта. Необходимо было принимать срочные меры по борьбе с распространением «язвы». Перед отъездом князя из столицы между корреспондентами существовала договоренность о перенесении путешествия Екатерины на будущий 1785 г. Однако, помимо «язвы», существовали и другие препятствия для поездки императрицы.

Переписка с Булгаковым начала 1784 г. показывает, что светлейший князь планировал совершить официальный визит в Константинополь для личного видения переговоров. Яков Иванович приветствовал эту идею, указывая, что приезд Потемкина мог бы состояться уже будущим летом.

«Здесь почитают Вашу Светлость нашим Верховным визирем... Бытность Ваша здесь принесла бы несказанную пользу нашим делам» (133), — доносил посол. Едва ли князь желал, чтобы путешествие Екатерины на юг состоялось в его отсутствие. Еще в середине 1783 г., когда Булгаков прилагал серьезные усилия к подписанию торгового договора, который связал бы Порту с Россией взаимной выгодой и удержал бы ее от военных акций, у Потемкина возникла мысль о заключении русско-турецкого оборонительного трактата, признававшего новые приобретения империи на юге. «Трактаты дружбы и коммерции полезны будут, — писала ему по этому поводу Екатерина, — но оборонительный и наступательный может впутать в такие хлопоты, что сами не рады будем» (134).

Потемкин отвечал императрице на том же листе: «Это не может быть дурно и заслуживает большого внимания. Я давно извещен от самих турков, что такое дело им желательно». 10 июня 1783 г. был заключен торговый договор России с Турцией. В донесение 15 июня 1783 г. Булгаков сообщал по этому поводу:

«До подписания почитался он невозможным... Подписание трактата произвело здесь всеобщую радость. Скорая размена ратификаций может еще больше послужить для желанного дел оборота» (135).

Видимо, Потемкин рассчитывал, опираясь на этот дипломатический успех, расширить контакты с Турцией и подвести Константинополь к заключению межгосударственного соглашения, гарантировавшего владения обеих сторон. Однако Екатерина скептически относилась к этой идее.

Весной 1784 г. недоброжелатели Потемкина в Петербурге попытались убедить императрицу, что чума в южных губерниях распространяется во многом из-за нерадения светлейшего князя.

«Княгиня Дашкова, бывшая в милости и доверенности у императрицы, довела до сведения ее через сына своего, бывшего при князе дежурным полковником, о разных неустройствах в войске, что слабым его управлением вкралась чума в Херсонскую губернию, — сообщает в своих мемуарах Л.Н.Энгельгард, служивший тогда адъютантом при Григории Александровиче, — к княгине Дашковой присоединился А.Д. Ланской» (136).

В письме Екатерины 25 апреля из Царского Села звучит плохо скрываемая тревога по поводу «херсонской язвы».

«Носится слух по здешнему народу, будто язва в Херсоне по прежнему свирепствует и будто пожрала большую часть адмиралтейских работников, — пишет она. — Сделай милость, друг мой сердечный, примись сильной рукой за истребление херсонской язвы. Употребляй взятые меры при московском несчастии: они столь действительны были, что от сентября по декабрь истребили смертельную болезнь; прикажи Херсон расписать на части, части на кварталы, к каждому кварталу приставь надзирателей, кои за истребление язвы бы ответствовали; одним словом, возьмись за дело то, как берешься за те дела, коим неослабной успех дать хочешь; ты умеешь ведь взяться за дела, установи карантины и не упусти ни единой меры» (137).

Светлейший князь в это время уже принимал энергичные меры по локализации очагов эпидемии (138). Однако борьба с чумой в Крыму, среди населения недавно присоединенных земель, не говорившего по-русски и не привыкшего соблюдать карантин, была затруднена по сравнению с Москвой. «Хорошо бы было, если б каждую татарскую деревню для пресечения язвы можно бы было до того довести, чтоб наблюдали обряд тот, который у нас каждая деревня наблюдает в подобном случае; скорее пресеклась бы зараза» (139), — писала императрица Потемкину еще в августе 1783 г.

В конце мая 1784 г. противоэпидемические мероприятия принесли первые плоды: чума прекратилась в Кизикермене. «Дай Боже то же узнать скорее и об Херсоне», — писала Екатерина 28 числа (140).

Накануне второй русско-турецкой войны (1787-1791 гг.) цели проекта Потемкина «О Крыме» были в основном осуществлены не только по части присоединения полуострова к России, но и по части его заселения и первого этапа хозяйственного освоения.

Именно результаты этой огромной работы и должен был продемонстрировать светлейший князь во время поездки императрицы на юг.

1 января 1787 г. началось знаменитое путешествие Екатерины II в «Киев и область Таврическую», как сообщалось в камер-фурьерском церемониальном журнале (141). Оно знаменовало собой окончательное включение Крыма в состав России. Императрица приехала, как хозяйка, осмотреть свою новую провинцию и показать ее Дипломатическим представителям всей Европы, демонстрируя тем самым, что вопрос о вхождении бывшего ханства в состав ее государства окончательно решен и не подлежит пересмотру.

Поездка императрицы носила характер важной дипломатической акции. Эта грандиозная политическая демонстрация имела целью показать как союзникам России, так и дипломатическим представителям европейским держав, подталкивавших Турцию к войне, что русские уже закрепились на берегах Черного моря, и изгнать их будет не так-то легко (142).

Императрицу сопровождало самое блестящее общество, состоявшее из ее собственных придворных и многочисленных иностранных наблюдателей. По дороге Екатерину II встречали высокопоставленные чиновники местной администрации, желавшие быть представленными. Главный «виновник торжества», генерал-губернатор Новороссии и Тавриды, осматривать которые и направлялась императрица, должен был присоединиться к своей царственной покровительнице по пути.

30 апреля к обеду галеры прибыли в Кременчуг, который до завершения строительства Екатеринослава был административным центром наместничества; отсюда начинались земли, вверенные попечению Потемкина. Продолжив путь вниз по Днепру и сойдя на берег неподалеку от Новых Кайдаков, Екатерина встретилась в степи с императором Иосифом II и уже вместе с ним продолжила путь к месту закладки Екатеринослава и затем в Херсон. Австрийский монарх вовсе не желал присоединяться к Екатерине во время ее путешествия в Крым, поскольку такой шаг ко многому обязывал его как союзника России, однако уклониться от встречи с императрицей ему не удалось (143).

Из Херсона путешественники направились в Крым. Симферополь, тогда еще скромная Акмечеть, встретила царский поезд английским садом и несколькими простыми домами. Зато блистательный Карасубазар утопал в восточной роскоши: он обладал не только дворцом и общественными зданиями, но и фонтаном с искусственным водопадом.

Однако главное потрясение ожидало путешественников в Севастополе. В Инкерманском дворце во время торжественного обеда внезапно отдернули занавес, закрывавший вид с балкона. Взорам присутствующих предстала прекрасная Севастопольская гавань. День был солнечный, на рейде стояла 3 корабля, 12 фрегатов, 20 линейных судов, 3 бомбардирские лодки и 2 брандера — русский черноморский флот. Открылась стрельба из пушек (144).

На этот раз Иосиф II воздержался от язвительных замечаний. Со всей очевидностью было ясно, что в надвигающейся войне Россия сумеет удержать приобретенные земли. А значит, пока было выгоднее оставаться ее союзником, надеясь на возможные территориальные приращения за счет турок, чем становиться сторонним наблюдателем чужих завоеваний. Вскоре началась вторая русско-турецкая война (1787-1791 гг.), в ходе которой Россия доказала, что способна удержать за собой Крым. Ясский мирный договор 1791 г. еще раз подтвердил, что Турция отказывается от каких бы то ни было притязаний на полуостров. Таврида осталась в составе империи.

В заключение следует сказать, что план уничтожения ханства и присоединения Крыма к России возник в процессе выработки более обширного проекта, который в исторической литературе принято называть «Греческим».

План фактически входил в один документ со знаменитым черновиком письма Екатерины императору Иосифу II от 10 сентября 1782 г. и был приложен к нему в качестве Дополнительной записки. Эта часть документа была реализована как самостоятельный проект, силами самой России, без помощи союзников.

Новое, по сравнению с прошлым, кардинальное решение вопроса о Крымском ханстве — не изгнание татар из Крыма, а присоединение полуострова к России — привело к превращению его в «регулярную» часть империи. Это позволило начать такое развитие хозяйства края, которое могло бы прокормить его жителем и не требовало бы ежегодных походов за пленниками в соседние страны с единственной целью хоть как-то свести концы с концами за счет работорговли.