Пассажи и пиаффе

Так называемый натуральный пассаж представляет собой рысь, но очень собранную, очень высокую, с выдержкой такта между выносами диагоналей.

Лошадь должна очень энергично, мягко поднимать каж­дую переднюю ногу и держать ее несколько мгновений согну­той в колене и бабке в воздухе, так же энергично и высоко поднимая и сгибая в скакательном и путовом суставах, выно­сить заднюю ногу. Словом, каждая диагональ должна подни­маться вверх и в такт настолько, чтобы в момент замены ее другой лошадь была на весу. Все движение должно быть очень медленно и высоко. Этот грациозный и блестящий ма­нежный мотив называется натуральным пассажем, и толькопри соблюдении всего вышесказанного можно признать, что лошадь действительно пассажирует. От природы лошадь идти пассажем не мо­жет и научается ему только выездкой. Лошади с врожденным высоким, протяжным и машистым ходом усваивают пассаж легче и успешнее. Лошадь на низком настильном ходу, не сгибающая энергично задних ног, а передними задевающая за землю, для пассажа не годится. Я не говорю, что лошадь с таким ходом нельзя поставить на пассаж, но ее пассаж будет натянут и некрасив.

Приемы, которыми следует ставить на пассаж и вести на нем лошадь, изложить очень трудно.

Во-первых, лошадь надо собрать. Как бы ни поставить лошадь в полные сбор и повод, надо еще добиться от нее пассажных движений, а для того, чтобы они были высоки, надо прибегнуть к шпоре.

Уравновесив хорошо лошадь, веду ее шагом. Сильными шенкелями поднимаю в рысь, а поводом в то же время не даю ей растянуться. Под таким воздействием шенкелей и поводьев лошадь, не имея возможности выкинуть ноги во­всю, должна наверстать их вынос вперед высотой подъема вверх. При шенкелях работают и шпоры, под каждым уко­лом которых лошадь при выносе каждой диагонали подска­кивает вверх. Этим намечается пассаж.

Не понимая, в чем дело, лошадь сначала горячится. Правильного такта пассажа выйти еще не может. Чтобы не вызвать у лошади сопротивления, ездок должен быть очень осторожен. Случается, что лошадь, чувствуя шпоры, но не понимая причины их ударов (сама работа для нее неизвестна), от страха перед этими ударами доходит, можно сказать, до от­чаяния. Во время выездки обыкновенно случается, что в один прекрасный день, выйдя из терпения, лошадь реша­ется на «будь что будет» и начинает бить на все лады. Если ездоку удается ее победить, а победить ее он может, толь­ко обладая энергией и чутьем, то она покорится. Хотя ло­шадь и покорилась, но она все-таки еще не выезжена.

Не следует в это время долго и сильно настаивать, так как самая кроткая лошадь, потеряв голову, способна на неверо­ятные сопротивления и развивает страшную силу. Иной раз ее невозможно победить.

Ездок, следовательно, должен сохранять полное спокой­ствие и самообладание. При малейшем намеке на такт, то есть после одного и не более двух темпов, надо отдать по­вод, погладить лошадь, дать ей успокоиться и только тогда начинать снова.

Чуткий наездник схватит этот первый такт, сдаст и погла­дит лошадь. Но чем ездок тупее, тем труднее для него схва­тить и отдать себе отчет в отбитом лошадью такте.

Не чувствуя такта и продолжая настаивать, ездок непре­менно выведет лошадь из себя.

Искусный, тонкий наездник добьется от лошади всего, чего захочет, не разрушит и не сноровит ее. Отдавая себе от­чет в каждом признаке послушания, он вовремя прекратит требования, приласкает лошадь, даст ей понять, что она ис­полнила его волю. Ездок, который обладает быстрым, острым восприятием впечатлений, тонко и точно отдает себе отчет в малейших оттенках движения лошади, не станет ее насило­вать, не выведет из терпения и не допустит ее отказа.

В каждой схватке лошади с ездоком достается и ей, и ему. Неискусный и тупой ездок, не чувствуя, исполнила или не исполнила лошадь такта, стремясь уловить из нескольких один, обыкновенно продолжает работать шпорой. Шпора сама по себе уже есть орудие наказания, а в данном случае, что хуже всего, лошадь еще и не понимает, за что ее нака­зывают. Разумеется, лошади придет в голову прибегнуть к самозащите. В конце концов при одном приступе к пасса­жу, ожидая, что ее опять будут мучить, при одном прикос­новении шенкеля лошадь начинает противиться, теряет голову. Такой исход неминуем, когда лошадь наказывают за вину, которой она не сознает.

Если лошадь не запугать шенкелем и шпорой, не настаи­вать резко и поспешно, то в конце концов она схватит такт и будет отбивать его не только легко, но и охотно, а тогда можно смело требовать от нее и большего. Раз лошадь что-либо поняла, нечего опасаться раздражить ее нервы.

Итак, вся суть заключается в том, чтобы ездок был в со­стоянии схватить малейший признак послушания лошади и умел бы довольствоваться малым.

На пассаже можно исполнять (исполнять отчетливо очень трудно) все движения в два следа. Другой вид пассажа, так называемый искусственный, в сущности, есть не что иное, как извращение испанского шага. Исполняет его лошадь, идя без сбора, поэтому этот аллюр совершенно противен основам езды. В молодости, пока я не развил еще в себе такта ездока, достаточного для того, чтобы вести лошадь естественным пассажем, ездил и я искусственным. Теперь я никогда не обучаю ему лошадей. Существует несколько искусственных манежных мотивов, которые хотя и не противоречат основам езды, но от кото­рых я давно отказался, так как не считаю их достаточно осмысленными. Вот они: испанский шаг, обратный пируэт на трех ногах, пируэт на скрещенных ногах, осаживание без поводьев, балансе на переду и на заду.

Тот же пассаж, но без движения с места, называется пи­аффе. Пиаффе исполняется или очень медленно и высоко, или быстро и не поднимая ног. Первый способ исполнения очень труден и не всякой лошади по силам. Второму можно обучить всякую лошадь.

Высокое и медленное пиаффе отличается от естественно­го пассажа только тем, что лошадь, исполняя его, не двига­ется с места. Чтобы довести лошадь до пиаффе, надо укора­чивать с каждым шагом пассаж.

Ездок должен держать лошадь в сильном сборе, но в мяг­ком поводу, и вести ее в сильных шенкелях. Если лошадь не идет пассажем, то на пиаффе ее можно поставить и с шага.

Каким бы способом ни обучать лошадь пиаффе, ее все-таки надо провести через последовательную выездку, так как только при этом условии она будет пиаффировать правильно. Если раздражать горячую лошадь шпорами, хлыстом, язы­ком, то она станет топтаться на месте. Вызвать эти порывы нетерпения можно, но научить лошадь правильно ставить ноги для пиаффе таким способом нельзя. Задние ноги ло­шадь будет поднимать и опускать вместе, и разве только случайно иной раз опустит их правильно. Но это будет толь­ко случайность, и такое движение не представит собой ни­какого аллюра.

Так как лошади можно дать понять что-либо только тог­да, когда она спокойна, то, обучая пиаффе, надо ее всегда успокаивать. Чтобы поставить лошадь на пиаффе, надо ее собрать, и собрать так круто, что шенкелями приходится нажимать до. последней возможности, усиливая их даже шпорами. Ког­да в подкрепление шенкелю должна явиться шпора, в кни­ге определить нельзя, так как это — дело чутья. (Только в манеже можно указать, напрасно или нет всадник взял ло­шадь в шпоры.) Я говорил раньше, что шпора должна яв­ляться тогда, когда бессилен шенкель, но для поддержки лошади в сборе необходимо давать ей чувствовать шпору независимо от шенкелей. Много было говорено о том, что такое шпора, помощник ли она для всадника или орудие наказания для лошади? По моему мнению, она и то и дру­гое, судя по обстоятельствам. Во время выездки шпора должна являться помощником всадника, и только в случае упрямства лошади она должна служить орудием наказания. Но и тут следует разобраться в том, упрямится ли лошадь по своему желанию или вследствие ошибки всадника. Ко­нечно, за капризы лошадь должна испытать шпору, но не мешает помнить, что англичане называют шпоры «persu­aders», то есть убедители.

На пиаффе нужно удерживать лошадь на месте. Без уси­ления шенкеля шпорой лошадь непременно прорвет шен­кель и закинется направо или налево.

Итак, хотя при пиаффе шенкель должен делать свое дело до последней возможности, но, чтобы держать лошадь в ру­ках, нужно, чтобы она чуяла и шпору.

Для того чтобы довести лошадь до пиаффе, надо ее все время подталкивать шпорой. Ля Гериньер превосходно опре­делил: «тонкое пощипывание шпорой». Как к медленному, так и к быстрому пиаффе лошадь приучают одними и теми же приемами.

На первый случай достаточно, чтобы она делала только два темпа.

Трогаю лошадь правой и левой шпорами почти одновре­менно. Если бы я тронул только один бок, то лошадь бросилась бы в сторону. Правая шпора заставляет лошадь подать правую заднюю ногу под центр тяжести, отчего ее левая пе­редняя нога должна подняться вверх, а в то же время левая шпора уже заставляет правую диагональ, пока еще левая в воздухе, вынестись в свою очередь. Таким образом я добива­юсь первых двух темпов пиаффе. Оба эти темпа должны сле­довать один за другим быстро, как бы сливаясь в один, по­добно тому, как при фехтовании боец выкрикивает: une, deux, tres serre. Если их растянуть, то вышел бы перевал направо и налево в стороны. Очевидно, что оба эти темпа составят бы­строе пиаффе. Начиная пиаффе, нельзя знать заранее, каким оно выйдет. Лошадь, теряя терпение под шпорами, всегда старается ускорить пиаффе, и, кроме того, быстрое пиаффе легче для нее, чем медленное, которое заставляет ее высоко поднимать ноги. Когда лошадь стала делать какое-либо пи­аффе, наездник должен его урегулировать. Тут-то и проявля­ется его чуткость. Трудность состоит в том, чтобы замедлить пиаффирование, сделать его высоким, что возможно только при сборе. Чем полнее сбор лошади, тем выше будет выхо­дить пиаффе. Чтобы быть в состоянии тонко противопостав­лять одни помощники другим, наездник должен владеть силь­ными шенкелями, мягкой рукой и острой чуткостью шлюсса. На скором пиаффе лошадь вытягивает ноги. На медлен­ном пиаффе каждая диагональ, поднимаясь, сгибается тем сильнее, чем выше она идет вверх. Опускаясь на землю, диа­гональ должна выгибаться так сильно, чтобы сесамовидные косточки касались земли. Такое сокраще­ние суставов дает при их раздаче высокий подъем. Если вес­ти лошадь к пиаффе через пассаж, постепенно его укора­чивая, то такт установить легче, так как он уже установлен на пассаже, но опять вся суть в чуткости ездока.

Случается часто, что при первых толчках шпор лошадь дает скачок. Если она дала скачок вперед, то это докажет, что вы принялись слишком строго. Особенной беды в этом нет, но начинать сызнова надо помягче. Лошадь, вполне подготовленная выездкой, после более или менее частого повторения двух начальных темпов пиаффе поймет, в чем дело. Когда она станет, не отделываясь, отбивать эти начальные темпы, вы можете заставлять ее де­лать четыре, шесть и более темпов. Увеличивать число тем­пов можно до тех пор, пока лошадь держится совершенно верно. Но все-таки не следует злоупотреблять.

Лишь только вы чувствуете, что лошадь хочет начать от­делываться (подает в сторону зад или поднимается на дыбы), то отведите шпоры и подайте ее вперед. Если тем не менее лошадь занесла в сторону зад, то сильным ударом соответ­ствующей шпоры надо заставить ее поставить его на место. Удар шпоры для нее будет исправительным наказанием.

Если лошадь поднялась на дыбы, то хотя и приходится отдать повод, но отводить шпоры от боков ее не только не следует, но, напротив, работать ими небольшими толчками надо до тех пор, пока она волей или неволей успокоится в поводу. Если от лошади и этого не добиться, то она будет ежеминутно подниматься на дыбы.

Лошадь может начать осаживать, а бороться с этим видом отказа и труднее и опаснее. Я говорил уже много раз, что никакой работы со шпорой на месте не следует начинать до тех пор, пока лошадь при прикосновении ее не подается сме­ло. Тогда борьбы с ней бояться нечего, так как справиться с лошадью будет нетрудно. Шпорами надо сыпать удары, как барабанные палки выбивают дробь. Если лошадь оказалась недостаточно выезженной и при первых слабых толчках шпор стала осаживать, то следует, оставив другие соображения, начать шпорить изо всех сил. Против ударов шпор, сыплю­щихся градом около подпруги, не устоит никакая лошадь. Если вы не в состоянии долго работать шпорой, то берите хлыст, палку, зовите кого-нибудь с бичом. Велите жечь ло­шадь огнем, но во что бы то ни стало подайте ее вперед.

В этом случае борьба бывает роковой. Вы ни за что не должны уступить. Если вы не пересилите лошадь и не победите ее в этой борьбе, то она останется норовистой. Конеч­но, все, что я говорю, уместно только до тех пор, пока ло­шадь продолжает осаживать. Победить ее во что бы то ни стало — единственное средство.

Если лошадь узнала, что, осаживая, она может отделаться от работы, авторитет ваш пропал, не вы будете ее повелите­лем, а она вашим. Каждый раз, когда для чего-либо понадо­бится шпора, она будет непременно осаживать.

Если, пока лошадь осаживает, не наказывать ее безоста­новочно и не переупрямить, то придется отказаться от ее выездки и, что еще благоразумней, от самой лошади.

Как бы жестоко ни завязалась борьба с лошадью, наездник никогда не должен терять хладнокровие. Все время, пока ло­шадь осаживает, наказывайте ее, и наказывайте до тех пор, пока она не сообразит, что чем более она пятится, тем ей больнее, и бросится вперед. Если вы выйдете из себя, то из сил вы выбьетесь раньше, чем лошадь.

Лишь только лошадь уступила, ее надо погладить, слезть и кончить урок. Когда бы ни началась борьба с лошадью, в конце урока или в начале его, но кончить его непремен­но нужно тотчас после уступки, так как, продолжая его и возобновив требование, нельзя быть уверенным, что лошадь не станет опять отказываться и что вы опять добьетесь от нее уступки (особенно если лошадь упрями­лась долго).

Кроме того, так как в борьбе устают и всадник и ло­шадь, то она может упереться на месте, а ничего не может быть хуже этого рода сопротивления. Раз лошадь уперлась на месте, то, значит, она выбилась из сил и, хоть убейте ее, она не сдвинется.

Если вы все-таки будете настаивать, то сноровите лошадь навсегда.

Лошадь только тогда поймет, что она поступила хорошо, если мгновенно прекратите наказание, лишь только она тро­нулась вперед. У меня была очень хорошая чистокровная лошадь Негро. Она была очень щекотлива и при прикосновении шпоры визжала и мочилась. Когда я начал ее выезжать, она пятилась при малейшем прикосновении шенкеля. Первые два месяца каждый урок она пятилась минут по двадцать. Никто из наездников не мог думать, что я добьюсь от нее хода вперед. Она все-таки уступила, и я давал на ней пред­ставления в продолжение четырех или пяти лет. Мало того, из нее вышла превосходная дамская лошадь, и ей никогда не приходило в голову возобновить свою повадку. Много труда стоило мне отучить ее, а отучил я ее только быстры­ми покалываниями острых шпор у подпруги. Удар шпоры только в это место вызывает посыл. Только от удара в это место лошадь подводит зад под центр тяжести. У меня под­пруги всегда изорваны в клочья. Чем ближе к пахам, тем бока лошади щекотливее, и от ударов шпоры ближе к заду лошадь прыгнет вперед, но не подастся, а это не посыл. Конечно, после каждой подачи вперед я ее гладил. Должен, однако, сознаться, что после двадцати минут борьбы и Негро и я выбивались из сил. Выездить такую лошадь мож­но только будучи молодым, сидя в седле непоколебимо и имея сильную поясницу. Пояснице больше всего и доста­ется.

Шпоря лошадь, не следует, всадив их ей в бока, давать им замирать на месте. Под живой шпорой лошадь подается впе­ред оттого, что боль ежесекундно повторяется. На мертвую шпору лошадь ложится и, конечно, сноравливается. Я гово­рил уже не раз, что, когда лошадь упрямится, держать ее на месте отнюдь не следует, даже если это и нужно по ходу дела. В таких случаях я подаю лошадь вперед во что бы то ни ста­ло, а добившись своего, замыкаю ее в шенкелях и поводьях и начинаю снова. Повторю еще раз, что ездок, который может подать лошадь вперед, всегда справится с нею.

Во все время, пока приходится работать шпорой на мес­те, всякая лошадь противится таким образом. Так как всечто, когда ее повернут кругом, она не исполняет и этого искажения пиаффе. Лошадь обращается в машину. (Лошадь, которую выезжали шпорами и поводьями, пиаффирует все­гда и везде.)

Для всякого приема езды последователи новой школы применяют приемы в том же роде. В подробности вдавать­ся не берусь и ограничиваюсь только приведенным описа­нием одного из этих приемов.

Приемы эти приняты теперь почти везде. Лошадей вы­езжают не садясь на них, а дрессируют, как собак и коз. В Вене эти приемы называют в насмешку «Pudeldressirung» (пудельная выездка). Сюда можно отнести советы некото­рых авторов приучать лошадь пиаффировать под музыкаль­ные мотивы. Под музыку я не выезжал лошадей никогда. Мой оркестр — мои шпоры. Когда лошадям моей выездки впервые приходится слушать музыку, то они смущаются, но ненадолго, и скоро к ней привыкают.

Что пиаффе, выученное таким образом, лошадь хорошо делать не может, понять легко: развивать его, усовершен­ствовать нельзя, а хлыст и бич приучают лошадь поднимать зад выше переда (пиаффируя и пассажируя правильно, ло­шадь должна держать перед выше зада, каковую поставку можно дать лошади только шенкелями, подавая зад под центр).

Новая школа не выезжает, в настоящем значении этого слова, лошадей. Ее последователи выпускают из своих рук не лошадей, а автоматы. Первый встречный, сев на лошадьих дрессировки и справившись, где и когда нужно ее тро­нуть, может заставить ее исполнять разные движения. Хо­рошо или дурно она их будет исполнять, вопрос другой. Зная, что чистокровные лошади, могучие, энергичные, не­рвные, не дадут себя крутить, ездоки новой школы выезжать их не берутся. Желая вывернуться, они утверждают, что чи­стокровная лошадь не гибка. Чистокровная лошадь — на самом деле самая гибкая лошадь, но зато и самая неподат­ливая.

Под эгидой новой школы народилась плеяда наездниц. Не будучи в состоянии или не желая учиться ездить, эти дамы считают более простым сразу купить лошадь-машину. Усевшись на нее, они хлещут ее хлыстом по голове, ногам, по чему попало и проделывают на ней, хотя и некрасиво и неграциозно, разные приемы. Их езда обычно состоит в том, что лошадь под ними ползает на коленях, вытягивает шею, как баран под нож, ходит по барьеру и т. п. Истинные зна­токи такое кривляние за езду не признают, но невежественная публика, конечно, аплодирует. Прискорбно видеть, как низко пало искусство езды.

По лошади виден и ездок. Если лошадь легка, стоит по­стоянно верно, все время идет в посыл, движение исполня­ет охотно, как бы с удовольствием, то будьте уверены, что» сидит на ней не ездок новой школы и что сама лошадь — не автомат.

Скажу еще раз: наездник должен ездить всегда без хлыста, а наездница должна пользоваться им только с правой сторо­ны, заменяя им правый шенкель. Трогать лошадь хлыстом она должна немного за подпругой.

Приемы новой школы, если к ним приглядеться в про­должение нескольких дней, доступны всякому, поэтому тот, кто не желает работать, конечно, предпочтет их. Настоящий наездник работает так тонко, плавно и незаметно, что зри­тель, сколько бы ни присматривался, мало что может под­метить. Новая школа не выезжает лошадей, а приучает их ксноровкам. Стоит лишь узнать эти сноровки, и кто угодно может кое-как справляться с лошадью.

Скажу в заключение, что старая школа езды относится к новой, как фортепиано к шарманке. Для того чтобы владеть фортепиано, надо предварительно долго и упорно порабо­тать. Шарманку может вертеть всякий. Пианист может быть артистом, а шарманщик производит только шум и треск.