Пугливая лошадь

Когда вид какого-нибудь предмета или звук так удивил лошадь, что она замялась, остановилась или повернула на­зад, ее сейчас же называют пугливой. К счастью, не все ло­шади пугливы, но испугаться, в зависимости от степени впечатлительности, может всякая лошадь.

Впечатлительность лошади может и должна быть ослаб­лена и даже притуплена выездкой. Если во время выездки не обращаться с ней жестоко, не заставлять ее грубо во чтобы то ни стало идти на испугавший ее предмет, а, напро­тив, ободрять и успокаивать, то лошадь привыкнет видеть во всаднике защитника, установится обоюдное доверие и она все менее и менее будет поддаваться испугу.

Надо взять за правило никогда не бить лошади, когда она чего-нибудь боится, но напротив, надо предупредить испуг, успокоить и ободрить ее.

Лошадь мало соображает, но хорошо помнит. Она запом­нит, что ее побили, когда она увидела и испугалась такого-то предмета. И предмет, ее испугавший, и наказание сольются в одно, и когда она снова увидит тот же предмет, то, ожидая наказания, она не только будет пугаться, но ста­нет бояться и постарается как-нибудь отделаться от наказа­ния. Не все пугливые лошади пугливы в одинаковой степени и выражают испуг одинаково. Иная пугается больше с од­ной стороны, чем с другой. Принято говорить: лошадь пуг­лива справа или пуглива слева. Какерлаки большей частью пугливы.

Иногда считают лошадь пугливой, а на самом деле она только играет. Лошадь чувствует необходимость размять мускулы, расправиться. Она, как ребенок при перемене уро­ка, резвится, сама не зная отчего. Ни ласкать, ни наказы­вать тут не за что, а просто надо промять ее хорошим ходом. Пройдя километра три-четыре, она утихнет. Бывают лоша­ди, которые от природы всегда чем-нибудь, так сказать, оза­бочены, ко всему приглядываются, прислушиваются, от каждого пустяка делают прыжки — жмутся в сторону. Такой лошади надо задать хорошую работу, от которой она утих­нет, а во время работы следует ее как можно чаще ласкать, от чего она ободрится.

Об испугах лошадей говорят бесконечно, но я еще кое-что прибавлю: некоторые лошади боятся всего, что выше их головы, то есть омнибуса, высоких перил, ворот и т. п., а на все, что ниже их головы, не обращают внимания. Точно они боятся за свою голову. Другие, наоборот, боятся тени илисолнечного луча на земле, лужи, ручья, кучи камней. Иная боится всего, что у нее сзади, то есть чего она не видит, но чувствует или слышит за собой: собаки, экипажа, лошади, ребенка. И для таких лошадей советую одно и то же — обо­дрять их и не выходить из терпения.

Когда вы замечаете что-нибудь, чего лошадь должна ис­пугаться, не заставляйте ее силой идти на страшный для нее предмет, но, напротив, сначала отъезжайте от него и затем, так сказать убеждая ее, подводите к нему потихонь­ку, не спеша. Иногда на это может потребоваться и не­сколько дней. Близко к предмету испуга подъезжать не надо, так как лошадь может закинуться и повернуть назад, а раз она повернула назад, то ее придется наказать. Нака­зание в этом случае будет тем более неуместно, что лошадь наказана за закидку, которую ни под каким видом нельзя допустить, а не за испуг. Разобраться лошадь будет не в состоянии и станет не только пугаться, но уже и бояться. При этом опять повторяю, что никогда не следует наказы­вать лошадь за испуг.

Есть лошади, которые только притворяются пугливыми, а на самом деле они норовисты. Всякая лошадь привязана к конюшне и всегда охотнее возвращается домой, чем выез­жает из дому. У иной лошади конюшня всегда на уме. Вос­пользовавшись каким-нибудь пустяком, лошадь начинает заминаться, и если всадник оплошает, то она разыгрывает испуг и поворачивает кругом. Та же самая лошадь, возвра­щаясь домой и идя по той же дороге, ни на что не обращает внимания и ничего не пугается. Заметив эту уловку лошади, надо ее строго наказать и взять и вести твердо в поводу.

Когда лошадь закинулась или повернулась назад, то ста­вить ее на место и направлять надо поводом и шенкелем одной стороны. Положим, лошадь закинулась вправо. Что­бы поставить ее на место, надо натянуть и нажать влево правый повод и нажать правый шенкель. В данном случае натянутый правый повод, поворачивая голову лошади вправо, задерживает ее правое плечо, а нажатый в то же время правый шенкель не дает ей валиться вправо. При закидке лошади вправо корпус всадника отбрасывает вле­во. Для удержания равновесия он должен сильнее опирать­ся на правую ногу. Обыкновенно большинство ездоков прибегают к левому поводу, чем еще более облегчают ло­шади возможность отваливать зад вправо. Лошадь, не видя, куда она валится, может или натолкнуться на что-нибудь, или куда-нибудь свалиться.

Если лошадь закидывается, то закидывается всегда в одну и ту же сторону и перед закидкой сначала поворачивает в эту сторону голову. В этот момент я советую размашисто ударить ее по носу стеком. Испытав несколько хороших и верных уда­ров, лошадь не только перестанет закидываться, но будет бояться одного вида стека. Я не люблю хлыста вообще. Уве­ренного удара из-за гибкости его, особенно по левой сторо­не, нанести нельзя, а в данном случае можно попасть и по глазу. Стек длиной от сорока до пятидесяти сантиметров куда лучше. В моих руках был один жеребец, норовистый и чер­товски кусавшийся, неприятнее которого никогда не встре­чал. В продолжение первых шести недель выездки я с ним кое-как ладил. Когда пришло время ставить его в сбор, то есть трогать шпорой, он со всего размаха падал на колени, поворачивал голову и старался схватить меня зубами за ноги. Приходилось убирать ноги назад; шпорой нельзя было дей­ствовать, и кусака торжествовал надо мной. Придумал я вста­вить в поводья железные прутья сорока сантиметров длиной. Теперь, думал я, он меня не достанет и я с ним справлюсь. Как ни в чем не бывало, лошадь бросилась на колени, но, увидя, что достать меня не может, в бешенстве стала кусать себя за грудь. Кусай, думал я. В конце концов тебе станет больно, и ты утихнешь. Но ничуть не бывало, лошадь выры­вала на себе куски мяса, и если бы ей удалось сбить меня с седла, то она несомненно растерзала бы меня. Я надел на грудь жеребца толстый кожаный нагрудник. Через несколько дней от него остались клочья. Наконец я додумался надеть на него железный намордник. Кусаться ему стало невозможно, и он начинал стонать. Я продолжал его выезжать в манеже. Много раз хозяин манежа был свидетелем моей борьбы с этим жеребцом, борьбы, которую я вел один на один; рабо­таю я всегда один, без помощников; у меня даже нет настоя­щего конюха для моих лошадей. Это можно проверить в конюшнях Latuy' Rucent, Quarteron и de l'Etoile, где стояли мои лошади.