Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Ноября, среда
Среда третьего ноября начиналась великолепным утром. Небобыло совсем чистое и синее, Я вышел на крыльцо и буквальнозахлебнулся этой свежестью, чистотой, утренним солнцем. Вы знаете это состояние, когда утром глядишь на небо, ихочется хорошо прожить этот день, а если это выходной, тотянет спешно собираться, делать бутерброды, заворачивать их вгазету и двигать на рыбалку или просто бродить. Это был день решающего боя за Киев, и сейчас, сновапереживая его начало, я опять и опять, хоть убейте меня, немогу понять, почему на этой прекрасной. благословенной земле-- с таким небом и таким солнцем, -- в среде людей, одаренныхумом, размышлением, не просто животных с инстинктами, но всреде мыслящих, понимающих людей возможно такое предельноеидиотство, как агрессия, война, фашизм. Да, да, конечно же, все это понято, объяснено политически, экономически, психологически. Все много раз разобрано, доказано, и все ясно. Но я все равно НЕ ПОНИМАЮ. Герман и водитель черпали воду из бочки, умывались, хохотали, плескались... Рыжий Франц ходил помятый, у него, должно быть, после вчерашнего трещала голова; ночногопроисшествия будто и не было, так он хотел показать, Мама разложила щепки под кирпичами, стала готовить. Придневном свете вездеход выглядел не страшно, обыкновенный себевездеход, спереди колеса, сзади гусеницы, кузов под брезентом.Он мирно стоял у дома, глядя на мирвнимательно-вопросительными фарами, пахнущий бензином ипропыленный. Франц и Герман подняли брезент, принялись выгружать изкузова мешки с картошкой. Я крутился рядом и с интересомнаблюдал, стараясь угадать, зачем им столько картошки. Но оказалось, что под картошкой лежат снаряды. Илиинтендант заставил их возить эту картошку, или они сами где-топрихватили это добро, уж, во всяком случае, не собирались жеони торговать ею! Они выгрузили все дочиста, попросили веник иподмели в кузове. Герман развязал мешок, высыпал на землю пудаполтора, подмигнул мне; бери, мол, это вам! Вдруг затряслась земля. Это было так странно и неуместно, что я не успелиспугаться. Земля просто заходила ходуном под ногами, как, наверное, бывает при землетрясении, в сарае повалились дрова, захлопали двери. Несколько секунд длилось это трясение землипри чистом небе и ясном утре, и тогда со стороны Пущи-Водицыдонесся грохот. Это был даже не грохот, это был рев -- сплошная лавина, море рева. Никогда в жизни больше не слы шал ничего подобного: словно разрывалась и выворачивалась наизнанку сама земля. Каким-то толчком меня выбросило на середину двора, я непонимал; что это, отчего, рушится ли мир, идут ли оттуда валыпо земле, как цунами? А немцы тоже заметались, тревожно глядяв ту сторону, но за насыпью было только синее небо. Водитель быстро вылез на кабину, вытянул шею, но тоженичего не увидел. Тут немцы перекинулись двумя-тремя короткимифразами и быстро-быстро, деловито стали загружать картошку иснаряды обратно. Герман побежал в дом, вынес автоматы. Францдостал каски и роздал всем. Мама, побледневшая, затопталась вокруг кирпичей, не зная, продолжать ли варить, или она уже не успеет. Далеко в небе за насыпью, там, над Пущей-Водицей, показались черные точки самолетов. Из-за грохота их не былослышно, только ползли по небу точки, как комарики. Небо вокругних сразу покрылось белыми хлопьями. Они быстро прошли надПущей-Водицей, и едва они скрылись, как из-за Днепрапоказалась вторая волна -- чуть ближе. Они прошли средиразрывов зенитных снарядов такой же стремительной дугой, а заними шла третья волна -- еще ближе. Волна за волной онибомбили Пущу-Водицу, захватывая новые и новые дуги, точно ипоследовательно. Франц, Герман и водитель оставили вездеход и в касках, савтоматами стояли у сарая, хмуро, собранно наблюдая. Вот дугапрошла по краю леса, вот уже в районе " Кинь грусть", ещеближе, еще две-три таких дуги -- и придет наш черед... Я подошел и стал рядом, прислушиваясь. Артиллеристы тихопереговаривались, не отрывая глаз от клокочущего, захватывающего представления в небе: -- Ильюшин. -- Да. -- Там есть окоп, -- Поставь прицел. Рыжий Франц взял меня за плечо и очень серьезно, озабоченностал говорить, показывая на огород, на мать и махая рукой, мол, бегите, прячьтесь: -- Пиф-паф. Совет Ильюшин... " Шварцер Тод"! (" Шварцер Тод" -- " Черная смерть" -- так немцы называлинаши штурмовики " ИЛы".) Я покивал головой, но, не знаю почему, не ушел. Во мне всебыло напряжено до предела. В этот момент загорелся один из самолетов. Он медленно, косо пошел и пошел и скрылся за насыпью. В небе вспыхнул куполпарашюта -- это пилот выбросился, и его понесло ветром на лес.Точечка человека висела под белым кружком парашюта, вопиющебеззащитная среди зенитных хлопков и трасс. Не думаю, чтоб ондолетел до земли живой, а если долетел, то попал к немцам.Артиллеристы отнюдь не радовались, глядя на него. Они так же, как и я, хмуро смотрели, как он спускается и скрывается. Черные, отчаянно ревущие, почти на бреющем полетештурмовики тройками прошли за насыпью. Они и бомбили истреляли -- в общем, шквал огня, -- и там взлетели какие-тообломки, доски, земля. Небо было все рябое от разрывов.Следующая волна должна была прийтись на нас. И она пришлась. Они вынырнули из-за садов и домов, отчаянно низкие, чудовищно низкие, прямо достать рукой. Они ревели так, что неслышно было голоса, мчались тройка за тройкой, у каждогосверкал впереди огонь, и последнее, что я запомнил, -- этоприжавшийся к сараю в неестественно распластанной позе рыжийФранц, который направлял вверх трясущийся от стрельбы автомат, но это было, как в немом кино: автомат трясся, а звука небыло, потому что стоял сплошной рев, и все закачалось. Меня швырнуло, повалило, я пронзительно закричал, не слышасебя; " Бомбы! " -- но вышло что-то вроде " Бо-а-у-ы! ", сталочерно, стало светло, земля перекинулась, земля встала наместо, я обнаружил, что бегу на четвереньках, сейчас ударюсьголовой о крыльцо. И самолетов не стало. Из-за сарая вышел, весь в песке с головы до ног, Герман сперекошенным лицом, схватил из машины новую обойму, чтобыперезарядить автомат, но он не успел. Из-за садов и домов черными стрелами вырвались новыесамолеты. Герман полез под гусеницы вездехода. Я кинулся вдом, успел только забежать, прислониться спиной к печке, прямовлип в нее -- и дом вместе с печкой качнулся, я увидел черезокно перед собой, как у ворот в кусте сирени ослепительновспыхнул огонь, полетели куски ворот и забора, одновременностекло в окне треснуло, на меня посыпалась известка и пыль, ишевельнулись волосы на макушке. Самолеты, как молнии, исчезли, и слышен стал звон осыпающихся стекол. Я как-то автоматически-деловито стал чиститься, потрясголовой, чтобы с нее осыпалась штукатурка, взглянул на печку иостолбенел: в ней, ровно на один палец выше моей макушки, зияла идеально круглая дырка. Я не поверил, прислонился кпечке спиной, щупал у себя над головой, и палец мой просунулсяв дырку. Я обошел печку и посмотрел с другой стороны.Противоположная стена была цела, осколок застрял внутри печки. Тут я наконец понял, что нужно спасаться в " окопе". Японятия не имел, куда девалась мать. Вышел, оглядываясь, подумал: " Может, она уже там". -- и в этот момент из-за садови домов показались самолеты. Я был в шоке, потому что, как заяц, побежал по ровному иоткрытому огороду к " окопу", в то же время отлично понимая, что я прекрасная цель и что я не добегу. Краем сознания отметил, что самолеты уже передо мной, что вогороде рядом с хатой -- огромнейшая яма, и все вокруг усыпанослоем пушистого песка, по которому я мягко топотал, оставляяцепочку следов. Самолеты были уже -- вот я увидел головы летчиков и накрыльях красные звезды, тем же краем сознания машинальноотметил, что вокруг меня взлетают песчаные столбики, и мнестало очень обидно, что они меня, такого дурака, принимают занемца. Это была больше обида на себя и судьбу, потому что натакой скорости, конечно, некогда разглядеть, что я не немец, ипотом они знали, что населения в городе нет. Песчаных столбиков было довольно много, но опять в меняничто не попало. Самолетов уже и след простыл, а я все бежал к" окопу". Ввалился в него, кинулся в самый темный и дальнийугол, сильно ударив мать. Радость! Она была там и была жива...Но снова зарокотало. Из-за садов и домов вырвались самолеты, затряслась земля, словно какой-то разъяренный великан барабанил по ней, ходуномзаходили балки перекрытия, посыпались струи земли, мать грубозатолкнула меня в глубину, упала сверху, накрывая меня собой, а когда грохот стих, она выглянула, бормоча, словно молилась: -- Голубчики, так их! Она схватила меня, обезумевшая, раскачивалась и говорила нестолько мне, сколько " им": -- Пусть и мы погибнем, но сколько можно -- бросайте! Бейтеих! Так их! Пусть нас, но чтобы и их! Боюсь, что вы этого не поймете или не поверите. У менявнутри скопились истерические рыдания. Я любил эти самолеты, этих НАШИХ, которые в них сидели и знали, что здесь тольконемцы, и чесали, что надо. Вот, значит, как их гонят, мерзавцев. -- Чешите, голубчики, чешите! Так это началось. Приспособляемость человека удивительна. К обеду я уже позвуку определял, куда, где, как летят самолеты, велика лиопасность. Стал привыкать к такой жизни. В интервалах бежал вдом. Он выглядел живописно: стены побиты осколками, все доединого стекла вылетели, на крыше -- словно кто лопатойнабросал кучи песка, валяются обгорелые кирпичи, хотя трубацела. Яма от бомбы рядом с хатой была таких размеров, что внее свободно вошли бы два грузовика. Повсюду много мелкихворонок. Артиллеристы сидели в щели за сараем, прижавшись друг кдругу, обсыпанные землей, они уже не строчили, а, видно, думали лишь об одном: как бы спастись. Автоматы валялись подвору. Франц замахал мне рукой: -- Уходить! Уходить, малчик! Я отмахнулся, про себя посмеиваясь. Смотрел вокруг и думал: " Жаль, эта бомба не долетела метров десять, а шла точно навездеход с пушкой". Через проломанный забор пришел озабоченный солдат, позвалнаших артиллеристов, они вылезли, но тут показался самолет, они, как кролики, кинулись обратно в щель. Я подумал: " Ага, теперь вам уже и одиночного самолета достаточно". Переждав, они все-таки вылезли и побежали за солдатом. Я заними, посмотреть, в чем дело. Третьего от нас домаКорженевских не было. Вместо него зияла яма, частью заваленнаядосками и забрызганная кровью, Рядом стоял, весь ободранный осколками, тополь, и дверьдома висела высоко на его макушке, зацепившись за ветки. Вототкуда к нам на крышу прилетели кирпичи. Солдат и артиллеристы принялись растаскивать доски в яме. Много раз я наблюдал, что при сильной непрерывной канонадепогода портится. Может, это случайно, но под грохот изПущи-Водицы небо, утром такое чистое, к обеду сталозатягиваться тучами, и они, низкие и седые, сделали деньунылым, нехорошим. Штурмовикам они не мешали. " Ильюшины" летали почти над землей. Артиллеристы отмывали руки от крови, окружив бочку, когдапо улице проскакал на коне связной, что-то резко, гортаннопрокричал. Они бросились в вездеход. Зарычал, заплевался дымоммотор, машина выехала из ворот, круто вырулила, только пушкамотнулась, и где-то еще зарычали вездеходы, помчались, лязгаяпо мостовой, на север, к Пуще-Водице. В пекло.
Данная страница нарушает авторские права?