Стратегия

Шесть мудрецов в Джампи пришли,
На гору залезли, а вниз не сошли.
Плоть обретя за долгие дни,
На каменных крыльях взлетели они.
Пять мудрецов в Джампи пришли,
Не вверх и не вниз по дороге брели.
На части распались, стали одним
И, дела не сделав, исчезли как дым.
Четверо мудрых в Джампи пришли,
Без слов говорили и скрылись вдали.
Им королева отпуск дала,
Вот и пропали. Такие дела.
Три мудреца в Джампи пришли,
Помочь королю своему не могли,
Полезли на гору, свалились вниз,
Им вряд ли понравился этот сюрприз.
Два мудреца в Джампи пришли
И там подружек себе нашли.
Забыли о деле, жили в любви —
Мудрее прочих были они.
Мудрец пришел в Джампи, оставив семью,
Свою королеву, корону свою.
Закончил работу и крепко уснул
И спит до сих пор, ожидая весну.
И больше в Джампи никто не ходил,
На гору не лазил, не тратил пыл.
Всего мудрей и всего смелей
Навеки уснуть в постели своей.

— Фитц? Ты проснулся? — Шут склонился надо мной, приблизив свое лицо к моему. Он казался взволнованным.

— Думаю, да. — Я закрыл глаза. Мысли и образы разрывали мое сознание. Я никак не мог решить, которые из них мои.

— Фитц! — Кетриккен трясла меня.

— Заставьте его сесть, — предложила Старлинг. Кетриккен схватила меня за ворот и усадила. От внезапной перемены у меня закружилась голова. Я не мог понять, почему они хотят разбудить меня глубокой ночью. Так я им и сказал.

— Сейчас середина дня, — жестко ответила Кетриккен. — Буря не прекращалась с прошлой ночи. — Она пристально посмотрела на меня. — Ты голоден? Не хочешь чашку чая?

Пытаясь решить, хочу или нет, я забыл, о чем она спрашивала. Столько людей тихо разговаривало вокруг, что я не мог отделить мои мысли от их.

— Простите, — вежливо сказал я женщине, — о чем вы меня спрашивали?

— Фитц! — раздраженно прошипел бледный человек. Он протянул руку мне за спину и вытащил сверток. — У него есть эльфовая кора. Чейд оставил. Это может вернуть ему разум.

— Кора не требуется, — отрезала старая женщина. Она подползла ко мне, протянула руку и схватила меня за ухо. Она сильно ущипнула меня.

— Ой, Кеттл! — взвыл я и попытался вырваться. Она продолжала больно сжимать мое ухо.

— Проснись, — твердо сказала она. — Немедленно!

— Я не сплю, — горячо сказал я. Пристально посмотрев на меня, она отпустила мое ухо.

Пока я смущенно озирался, она пробормотала:

— Мы слишком близко к этой проклятой дороге.

— Буря еще не кончилась? — озадаченно спросил я.

— Тебе только что повторили это шесть раз, — сердито сказала Старлинг, но я слышал тревогу в ее голосе.

— У меня были… кошмары прошлой ночью. Я плохо спал. — Я посмотрел на людей, толпившихся вокруг маленькой жаровни. Кто-то отважился выйти наружу и принести дров. На треножнике над жаровней висел котелок, доверху наполненный тающим снегом. — Где Ночной Волк? — спросил я, как только заметил, что его нет.

— Охотится, — сказала Кетриккен.

И почти безуспешно — это было эхо со склона горы над нами. Я чувствовал, как ветер бьет ему в глаза. Он прижал уши, защищаясь. Ничто не двигается в этой буре. Не знаю, зачем я дергаюсь.

Возвращайся и сиди в тепле, — предложил я. В это мгновение Кеттл наклонилась и с силой ущипнула меня за руку. Я с криком отдернул ее.

— Оставайся с нами! — резко сказала она.

— Что мы делаем? — спросил я и сел, потирая руку. Я не видел никакого смысла в поведении этих людей.

— Ждем, пока кончится буря, — сообщила Старлинг. Она наклонилась и заглянула мне в лицо. — Фитц, что с тобой случилось? У меня такое ощущение, что тебя здесь нет.

— Не знаю, — признался я. — Мне кажется, что я у сна в ловушке. Если я не сосредоточусь на том, чтобы бодрствовать, то снова засну.

— Так сосредоточься, — грубо заявила Кеттл. Я не мог понять, почему она так сердится на меня.

— Может быть, ему лучше поспать? — предположил шут. — Он выглядит усталым, а судя по тем прыжкам и воплям, в которых он провел ночь, вряд ли ему удалось отдохнуть.

— А раз так, он больше отдохнет, если будет бодрствовать. Незачем ему возвращаться к этим снам, — безжалостно возразила Кеттл. Она внезапно толкнула меня локтем в ребра. — Разговаривай с нами, Фитц.

— О чем? — удивился я. Кетриккен быстро перешла в атаку.

— Тебе снился Верити прошлой ночью? — спросила она. — Это из-за Скилла ты сегодня такой одурманенный.

Я вздохнул. Человек не может лгать в ответ на прямой вопрос своей королевы.

— Да, — сказал я. Глаза ее загорелись, и я вынужден был добавить: — Но этот сон вряд ли утешит вас. Он жив, и там, где он, холодно и ветрено. Больше он ничего не дал мне увидеть; а когда я спросил, как до него добраться, он просто велел найти его.

— Почему он так себя ведет? — спросила Кетриккен. Лицо ее исказилось от боли, как будто Верити выгнал ее.

— Он очень сурово приказал мне не пользоваться Скиллом. Я… наблюдал за Молли и Барричем. — Мне было трудно говорить об этом. — Верити пришел и забрал меня оттуда. Он предупредил, что наши враги могут найти их через мой Скилл и причинить им вред. Он объяснил, что именно поэтому скрывает от меня, где находится. Он опасается, что, если я узнаю его местонахождение, его точно так же смогут узнать Регал и его группа.

— Он боится, что они все еще ищут его? — удивилась Кетриккен.

— Так мне показалось. Хотя я не ощущаю даже тени их присутствия, он, по-видимому, верит, что они могут найти его Скиллом или во плоти.

— Зачем это нужно Регалу? Все ведь и так считают, что Верити мертв? — спросила меня Кетриккен.

Я пожал плечами:

— Может быть, они хотят быть уверенными, что он никогда не вернется и не обличит их предательство. Но на самом деле я не знаю, моя королева. Я чувствую, что король многое скрывает от меня. Он предупредил меня, что группа Регала очень сильна.

— Но Верити же сильнее? — по-детски наивно спросила Кетриккен.

— Я никогда не видел мощи, подобной той, которую он продемонстрировал мне этой ночью, моя леди. Но требуется вся его воля, чтобы контролировать эту мощь.

— Такой контроль — это только иллюзия, — пробормотала Кеттл. — Ловушка, в которую легко попадает неосторожный.

— Вряд ли король Верити неосторожен, госпожа Кеттл, — начала сердиться Кетриккен.

— Да, он осторожен, — примиряющим тоном заверил ее я. — И это были мои слова, а не Вер… короля Верити, моя леди. Я просто хотел объяснить вам, что его нынешние занятия выше моего понимания. Все, что я могу сделать, это довериться ему. Он знает что делает. А я буду выполнять его приказ.

— Искать его, — согласилась Кетриккен. Она вздохнула: — Хотелось бы мне выйти немедленно, сию же минуту. Но только глупец может бросить вызов такой буре.

— Пока мы находимся здесь, Фитц Чивэл в постоянной опасности, — сообщила нам Кеттл. Все посмотрели на нее.

— Почему вы так говорите, Кеттл? — спросила Кетриккен.

Старуха помедлила.

— Каждому ясно, что это так. Если не заставлять его говорить, его мысли уплывают, глаза становятся пустыми. Он не может спать по ночам, им овладевает Скилл. Очевидно, виной тому дорога.

— Все это так, но для меня вовсе не очевидно, что проблема в дороге. Может быть, во всем виновата лихорадка от ран или…

— Нет, — я рискнул перебить свою королеву, — это дорога. У меня нет лихорадки. И я никогда прежде не чувствовал себя так, пока не ступил на нее.

— Объясни это мне, — приказала Кетриккен.

— Я сам не все понимаю. Я могу только предположить, что для постройки этой дороги был каким-то образом использован Скилл. Она прямее и ровнее любой дороги, которую я когда-либо видел. Ни одно дерево не вторглось на нее, хотя сейчас дорогой практически не пользуются. На ней нет следов зверей. А вы заметили дерево, мимо которого мы прошли вчера? Ствол, упавший поперек дороги? Корневище и верхние ветки до сих пор целы. Но та часть ствола, которая лежит на дороге, истлела. Какие-то силы до сих пор движутся по этой дороге, поддерживая ее в чистоте. И я полагаю, что они имеют отношение к Скиллу.

Кетриккен на мгновение задумалась.

— И что, ты думаешь, нам теперь делать? — спросила она.

Я пожал плечами:

— Ничего. Пока. Палатка хорошо укреплена. Было бы глупо пытаться перенести ее в такой ветер. Я лишь должен остерегаться грозящей мне опасности. А завтра или тогда, когда ветер стихнет, я пойду вдоль дороги, а не по ней.

— Это тебе мало поможет, — проворчала Кеттл.

— Вероятно. Но поскольку дорога ведет нас к Верити, глупо уходить с нее. Верити прошел здесь, а он был один. — Я помолчал, думая, что теперь лучше понимаю некоторые отрывочные сны Скилла, которые видел раньше. — Как-нибудь справлюсь.

Круг с сомнением рассматривавших меня людей не очень-то успокаивал.

— Делать нечего, — скорбно заключила Кетриккен. — Если мы можем как-нибудь помочь тебе, Фитц Чивэл…

— Я ничего не могу придумать.

— Мы должны все время держать его сознание занятым, — предложила Кеттл, — не давайте ему сидеть без дела и слишком много спать. Старлинг, у тебя ведь есть арфа, верно? Не можешь ли ты сыграть и спеть для нас?

— Что-то вроде арфы у меня есть, — кисло поправила ее Старлинг. — Это довольно жалкая вещь в сравнении с той, которую у меня отняли в Мунсее. — На мгновение лицо ее сделалось отрешенным, глаза потемнели. Я подумал, так ли я выглядел, когда мое сознание начинало блуждать. Кеттл протянула руку и бережно погладила ее по колену, но Старлинг вздрогнула от прикосновения, — Ну, что есть, то есть, и я сыграю на ней, если вы думаете, что это поможет.

Она порылась в своей сумке и вытащила завернутую в ткань арфу. Когда Старлинг развернула ее, я увидел, что это просто рамка из сырого дерева с натянутыми на ней струнами. У нее была форма арфы, но не было никакой грации и отточенности. По сравнению со старым инструментом это было все равно что тренировочные мечи Ходд рядом с настоящим клинком; вещь, которая выполняет свои функции, не более того. Но она положила арфу на колени и начала настраивать. Старлинг уже взяла первые аккорды старой баккской баллады, когда ее вынудил остановиться облепленный снегом нос, появившийся во входном клапане палатки.

— Ночной Волк! — приветствовал его шут.

Могу поделиться мясом! Это было гордое заявление. Более чем достаточно, чтобы хорошо поесть.

Это не было преувеличением. Когда я выполз из палатки, чтобы посмотреть на его добычу, то обнаружил нечто вроде кабана. Клыки и грубая шерсть были такими же, как у тварей, на которых я охотился в Бакке. Но у этого животного были более крупные уши, а шерсть была пятнистой. Когда Кетриккен присоединилась ко мне, она восхищенно вскрикнула и сказала, что видела таких свиней и прежде, но у них репутация опасной дичи, с которой лучше не связываться. Она почесала волка за ухом и хвалила его храбрость и ум, пока он не упал на снег, в восторге от собственных достижений. Я смотрел на него, лежащего в снегу на спине, и не мог не улыбнуться. В одно мгновение он вскочил на ноги и куснул меня за руку, потребовав, чтобы я вспорол для него брюхо свиньи.

Мяса было много, и оно было жирным. Мы с Кетриккен освежевали большую часть, поскольку холод безжалостно мучил шута и Кеттл, а Старлинг умоляла пощадить нежные пальцы менестреля. И работа, и ледяной ветер не давали моему сознанию блуждать, и было странное удовольствие в том, чтобы даже в таких обстоятельствах находиться наедине с Кетриккен. Мы оба забыли о своем положении и о прошлом и стали просто двумя замерзшими людьми, радующимися предстоящей трапезе. Мы нарезали длинные полосы мяса, которые быстро приготовятся на маленькой жаровне. Ночной Волк забрал себе внутренности и вгрызался в сердце и печень, а потом получил еще и переднюю ногу и с огромным удовольствием хрустел костями. Он притащил свою хрящеватую добычу в палатку, но никто не упрекнул заснеженного, окровавленного волка, который лежал, привалившись к стене палатки, и громко грыз кости. Его только хвалили. Я подумал, что он ужасно доволен собой, и сказал ему об этом. Но он сообщил, что мне никогда не приходилось убивать такое чудовище в одиночку, не говоря уже о том, чтобы тащить его по глубокому снегу, чтобы разделить добычу со всеми. И все это время шут чесал у него за ушами.

Скоро вкусный запах стряпни наполнил палатку. Прошло уже много дней с тех пор, как мы в последний раз ели свежее мясо. Еда подняла наш дух, и мы почти забыли о завывании ветра снаружи и о холоде. После того как все наелись мяса, Кеттл приготовила чай. Я не знаю ничего более согревающего, чем горячая еда, чай и хорошая компания.

Это стая, — удовлетворенно заметил Ночной Волк из своего угла. И мне оставалось только согласиться.

Старлинг вытерла жирные пальцы и забрала свою арфу у шута, который рассматривал ее. К моему удивлению, он склонился над арфой, провел по раме бледным ногтем и сказал:

— Если бы со мной были мои инструменты, я мог бы подточить дерево вот здесь и здесь и смягчить изгиб с этой стороны. Думаю, тогда арфа была бы тебе в самую пору.

Старлинг пристально смотрела на него, колеблясь между подозрительностью и надеждой. Она изучала его лицо в поисках издевки, но не обнаружила таковой. Тогда она медленно проговорила, как бы обращаясь ко всем нам:

— Человек, который учил меня играть, очень хорошо умел делать арфы. Может быть, даже слишком хорошо. Он пытался научить меня и этому, но ему было невыносимо смотреть, как я «щупаю и царапаю хорошее дерево», как он говорил. Так что мне так и не удалось научиться отделывать раму. А теперь, когда эта рука все еще плохо гнется…

— Если бы мы были в Джампи, я бы позволил тебе щупать и царапать сколько угодно. Это единственный способ научиться. Но здесь даже нашими ножами я смогу придать этому дереву более изящную форму, — откровенно признался шут.

— Если бы ты это сделал! — тихо сказала она.

Я задумался о том, когда же они отбросили взаимную настороженность, и понял, что уже несколько дней не обращал внимания ни на кого. Я смирился с тем, что Старлинг не хочет иметь со мной никакого дела, кроме как присутствовать при том, когда я буду совершать удивительные подвиги. Я не делал по отношению к ней дружеских шагов. Положение Кетриккен и ее горе воздвигли между нами преграду, которую я не смел разрушать. Сдержанность Кеттл тоже мешала откровенности. Но я не нашел ни одной уважительной причины, по которой я мог бы исключить из своих мыслей шута и волка.

Когда ты строишь стены против своих врагов, ты закрываешь внутри не только свой Скилл, — заметил Ночной Волк.

Я сел, раздумывая об этом. Мне казалось, что мой Уит и мои чувства к окружающим людям каким-то образом померкли в последнее время. Может быть, мой волк прав? Кеттл внезапно резко толкнула меня.

— Не блуждай в мыслях, — прикрикнула она.

— Я просто думал, — защищался я.

— Что ж, тогда думай вслух.

— У меня нет мыслей, которыми я хотел бы поделиться.

Кеттл сверкнула на меня глазами.

— Тогда читай стихи, — велел мне шут, — или пой что-нибудь. Что угодно, чтобы сосредоточиться.

— Это хорошая идея, — согласилась Кеттл, и теперь была моя очередь сверкать глазами на шута. Но все взгляды были направлены на меня.

Я набрал в грудь воздуха и постарался вспомнить, что я мог бы прочитать. Почти у всех есть в памяти какая-нибудь любимая история или стихотворение, но большая часть того, что знал я, имело отношение к ядовитым травам и прочим искусствам убийцы.

— Я знаю одну песню, — признался я наконец. — «Жертва Кроссфайер».

Теперь Кеттл нахмурилась, но Старлинг с восхищенной улыбкой ударила по струнам. Я замялся, но потом ринулся в песню и справился достаточно хорошо, хотя Старлинг и вздрогнула пару раз, когда я особенно сильно перевирал мотив. Неизвестно по какой причине, мой выбор песни не понравился Кеттл. Она сидела мрачная и смотрела на меня вызывающе. Когда я закончил, наступила очередь Кетриккен, которая спела горскую охотничью балладу. Потом пел шут, и он очень развеселил нас непристойной народной песней об ухаживании за молочницей. Я видел, что Старлинг, хоть и с неохотой, вынуждена была одобрить этот номер. Оставалась Кеттл, и я думал, что она откажется. Но она спела старую детскую песенку про то, как «Шесть мудрецов в Джампи пошли, залезли на гору, а вниз не сошли». При этом она все время смотрела на меня, как будто каждое слово было персональным уколом в мою сторону. Но если в песне и было скрытое оскорбление, я его не уловил, так же как и причину ее плохого настроения.

Волки поют вместе, — заметил Ночной Волк, и Кетриккен предложила:

— Сыграй что-нибудь, что мы знаем, Старлинг. То, что придало бы нам мужества.

И Старлинг спела древнюю песню о том, как собирают цветы для возлюбленной, и мы пели все вместе, хотя для некоторых из нас ее простые слова означали больше, чем для других. В наступившей затем тишине Кеттл заметила:

— Ветер слабеет.

Мы прислушались. Потом Кетриккен вышла из палатки. Я последовал за ней, и некоторое время мы стояли молча на ветру, который действительно стал немного слабее. После того как ветер стих, начался сильный снегопад.

— Завтра мы можем двинуться в путь, — тихо сказала Кетриккен. — О, если бы я послушалась своего сердца год назад и дошла до края нашей карты! Но тогда я боялась рисковать его ребенком. Ребенка я все равно потеряла — и снова предала его.

— Предали его? — воскликнул я. — Потеряв его ребенка?

— Его ребенка, его корону, его королевство. Его отца. Что из доверенного им мне я не потеряла, Фитц Чивэл? Даже теперь, когда я мечтаю воссоединиться с Верити, я не знаю, как посмотрю ему в глаза.

— О, моя королева, в этом вы ошибаетесь. Уверяю вас. Он будет только бесконечно сожалеть, что оставил вас в величайшей опасности.

— Но Фитц, как ты можешь говорить о том, что он чувствует, если не знаешь даже, где он?

— Где он, это всего лишь точка на карте, моя королева. Но то, что он чувствует… это то, чем он дышит. И когда мы вместе в Скилле и наши сознания соединены, я узнаю об этом, хочу я этого или нет.

Я вспомнил прежние времена, когда невольно становился свидетелем чувств Верити к королеве, и был рад, что ночь скрывает от нее мое лицо.

— Если бы я могла научиться этому Скиллу… Ты не представляешь, как часто и как сильно я сердилась на тебя только потому, что ты с легкостью мог дотянуться до того, к кому я стремилась! Ревность — безобразная вещь, и я всегда старалась отогнать ее, но иногда мне кажется такой чудовищной несправедливостью, что ты соединен с ним, а я нет.

Мне не приходило в голову, что она может испытывать такие чувства. Я неловко заметил:

— Скилл не только дар, но и проклятие. По крайней мере для меня. Даже если бы я мог одаривать им, я не уверен, что пожелал бы что-то подобное другу.

— Почувствовать его присутствие и любовь хотя бы на мгновение, Фитц… за это я бы приняла любое проклятие. Чтобы снова ощутить его прикосновение… ты можешь себе представить, как мне его не хватает?

— Думаю, что могу, моя леди, — тихо ответил я. Молли. Ледяная рука сжала мое сердце.

Режет на столе твердый зимний турнепс. Нож тупой, и она попросит Баррича наточить его, если Баррич хоть когда-нибудь вернется с дождя. Он рубит дрова, чтобы продать их завтра в поселке. Он слишком много работает, и сегодня ночью у него будет болеть нога.

— Фитц? Фитц Чивэл?

Я вернулся к Кетриккен, которая трясла меня за плечи.

— Простите, — сказал я, потом потер глаза и рассмеялся. — Вот ирония. Всю жизнь мне было очень трудно пользоваться Скиллом. Он приходил и уходил, как ветер, надувающий паруса кораблей. А теперь он стал таким же естественным, как дыхание. И я хочу использовать его, чтобы узнать, что происходит с теми, кого я люблю больше всего. Но Верити предупреждает меня, что я не должен делать этого, а я верю, что он знает лучше.

— Я тоже, — устало согласилась она. Еще некоторое время мы стояли в темноте, и я сопротивлялся внезапному желанию обнять ее за плечи и сказать, что все будет хорошо и мы обязательно найдем ее мужа и короля. Она вдруг снова показалась мне той высокой, стройной девушкой, которая приехала с гор, чтобы выйти замуж за Верити. Но девушка стала королевой Шести Герцогств, и я видел ее силу. Она, разумеется, не нуждается в моих утешениях…

Мы срезали с замерзающей кабаньей туши еще несколько полос мяса и присоединились к нашим спутникам в палатке. Ночной Волк крепко спал. Шут зажал коленями арфу Старлинг и как резец использовал нож для свежевания, чтобы сгладить резкость линий рамы. Старлинг сидела рядом с ним, наблюдая и стараясь не выдать своего возбуждения. Кеттл сняла маленький кошелек, который носила на шее, и открыла его. В руке у нее была пригоршня полированных камней. Когда мы с Кетриккен разожгли небольшой огонь в жаровне и приготовились жарить мясо, Кеттл настояла на том, чтобы объяснить мне правила игры. И попыталась сделать это. Наконец она сдалась, воскликнув:

— Ты поймешь, когда проиграешь несколько раз.

Я проиграл больше, чем несколько раз. Она заставила меня играть много часов подряд. Шут продолжал состругивать дерево с арфы Старлинг, постоянно прерываясь, чтобы заточить нож. Кетриккен была молчалива, почти мрачна, пока шут не заметил ее меланхолического настроения и не начал рассказывать всевозможные истории из жизни Баккипа. Я слушал вполуха, но даже меня потянуло назад, к тем дням, когда красные корабли были только легендой, а моя жизнь была, во всяком случае, размеренной, если не счастливой. Разговор закрутился вокруг менестрелей, игравших в Баккипе, знаменитых и менее значительных, и Старлинг засыпала шута вопросами о них.

Вскоре я обнаружил, что игра в камешки захватила меня. Она странным образом успокаивала меня: камни были черные, красные и белые, они были гладко отполированы, и их приятно было держать в руке. Игра заключалась в том, что каждый игрок вытаскивал из кошелька случайный камень и помещал его на перекрестье линий игрового ноля. Это игра была одновременно проста и сложна. Каждый раз, когда я выигрывал, Кеттл тут же знакомила меня с еще более сложной стратегией. Это занимало меня и освобождало сознание от воспоминаний и размышлений. Когда наконец все остальные задремали, она разложила на доске камни и потребовала, чтобы я запомнил позицию.

— Здесь можно выиграть одним черным камнем, — сказала она мне. — Но решение найти не просто.

Я уставился на доску и покачал головой:

— Сколько вам потребовалось времени, чтобы научиться играть?

Она улыбнулась:

— Ребенком я училась очень быстро. Но должна признать, что ты учишься еще быстрее.

— Я думал, что эта игра из какой-то далекой страны.

— Нет, это старая баккская игра.

— Я никогда не видел, чтобы в нее играли.

— Она не была редкостью в годы моего детства, но ей учили далеко не всех. Запоминай расположение камешков. Утром скажешь мне решение.

Она оставила камни разложенными на ткани у жаровни. Чейд не зря тренировал мою память. Когда я лег, у меня перед глазами была доска, и я думал, куда поставить черный камень, чтобы выиграть. У меня было много вариантов, потому что черный камень мог занять место красного и переместить его на соседнюю клетку, а красный, в свою очередь, имел такую же власть над белым. Я закрыл глаза, но продолжал сосредоточиваться на игре и двигал камень различными способами, пока наконец не заснул. Может быть, мне снилась игра, а может быть — совсем ничего. Снов Скилла не было, но утром, пробудившись, я все еще не нашел решения.

Я проснулся первым. Я выполз из палатки и вернулся с котелком свежего мокрого снега, чтобы вскипятить его для утреннего чая. Снаружи сильно потеплело. Это подбодрило меня, и я подумал, что в долины, возможно, уже пришла весна. Прежде чем мое сознание начало блуждать, я вернулся к размышлениям об игре. Ночной Волк подошел и положил голову мне на плечо.

Я устал видеть сны о камнях. Подними глаза и посмотри на все сразу, маленький брат. Они охотятся стаей, а не по отдельности. Посмотри. Вот здесь. Поставь сюда черный и не гони белый красным, а ставь его сюда, чтобы закрыть ловушку. Вот и все.

Я все еще поражался великолепной простоте решения Ночного Волка, когда проснулась Кеттл. Она с улыбкой спросила меня, решил ли я задачу. В ответ я взял из кошелька черный камень и сделал те ходы, которые предложил волк. Кеттл ахнула от удивления. Потом она с благоговением подняла на меня глаза.

— Никто никогда не мог решить ее так быстро, — сказала она мне.

— Мне помогали, — застенчиво признался я. — Это игра волка, не моя.

Глаза Кеттл округлились.

— Ты издеваешься над старой женщиной, — упрекнула она меня.

— Нет. Не издеваюсь, — сказал я, увидев, что она обиделась. — Я думал об этом всю ночь. Мне даже снилась игра. А когда я проснулся, решение нашел Ночной Волк.

Она некоторое время молчала.

— Я думала, что Ночной Волк… хорошо выдрессирован. Думала, что он слышит твои команды, даже если ты не произносишь их вслух. А теперь ты говоришь, что он мог понять эту игру. Хочешь сказать, что он понимает все, что я говорю?

На другой стороне палатки Старлинг поднялась на локте, прислушиваясь к нашей беседе. Я хотел как-нибудь уйти от разговора, но потом с яростью отказался от этого. Я расправил плечи, словно докладывал самому Верити, и заговорил четко:

— Мы связаны Уитом. То, что слышу и понимаю я, понимает по-своему и он. Тому, что его интересует, он учится. Он, конечно, не может прочитать свиток или запомнить песню. Но если что-то волнует его, он думает об этом. Обычно по-волчьи, но иногда почти так же, как мог бы любой другой… — Я пытался выразить словами то, чего сам как следует не понимал. — Он рассматривает эту игру как стаю волков, загоняющих дичь, а не как черные, красные и белые фишки. И он увидел, куда бы пошел, если бы охотился с этой стаей, чтобы увереннее загнать свою добычу. Я думаю, что сам иногда вижу вещи, как он… как волк. Думаю, в этом нет ничего плохого. Это просто другой способ ощущения мира.

В глазах Кеттл все еще был след суеверного страха, когда она перевела взгляд с меня на спящего волка. Ночной Волк выбрал это мгновение, чтобы поднять и опустить хвост в сонном повиливании, давая понять, что прекрасно знает, о ком мы говорим. Кеттл вздрогнула.

— То, что ты делаешь с ним, — это вроде Скилла, только по отношению к волку?

Я хотел было покачать головой, но потом пожал плечами:

— Уит начинается с общности чувств. Так было, когда я был ребенком. Чуять запахи, преследовать цыпленка, потому что он бежит, радоваться совместной еде. Но когда сосуществуешь с животным так долго, как мы с Ночным Волком, все меняется. Это уже не только чувства, но и не совсем настоящие слова. Я лучше чувствую животное, внутри которого живет мое сознание. Он лучше чувствует…

Мысли. О том, что происходит до и после того, как решаешь сделать что-нибудь. Начинаешь понимать, что всегда приходится делать выбор, и решаешь, что для тебя лучше.

Совершенно верно. Я повторил его слова вслух для Кеттл. К этому моменту Ночной Волк уже поднялся. Он картинно потянулся, а потом сел и склонил голову набок, глядя на нее.

— Понимаю, — слабым голосом проговорила она, — понимаю.

Потом она встала и вышла из палатки. Старлинг тоже села и потянулась.

— Это заставляет совершенно по-другому думать о почесывании его ушей, — заметила она. Шут ответил ей фырканьем, сел и немедленно протянул руку, чтобы почесать Ночного Волка за ушами. Волк признательно повалился на него. Я рыкнул на них обоих и вернулся к приготовлению чая.

Мы не особенно быстро собрались и двинулись в путь. Мокрый снег покрывал все, и сложить лагерь было очень трудно. Мы срезали мясо, остававшееся на кабане, и взяли его с собой. Джеппы сгрудились вокруг нас; несмотря на бурю, они не ушли далеко. Дело, по-видимому, было в мешке с подслащенным зерном, которым Кеттл подманивала вожака. Когда мы погрузились и были готовы двинуться, Кеттл заявила, что мне нельзя идти по дороге и что кто-то все время должен сопровождать меня. Я немного посопротивлялся, но они не обратили на меня внимания. Шут быстро вызвался быть моим первым спутником. Старлинг странно улыбнулась ему и покачала головой. Я принял их насмешки, мужественно надувшись. Они и на это не обратили внимания. Скоро женщины и джеппы легко двигались по дороге, а мы с шутом пробирались вдоль уступа, отмечавшего ее край. Кеттл повернулась и сурово потрясла посохом.

— Отведи его подальше, — крикнула она шуту — Вы должны идти так далеко от дороги, чтобы только видеть нас. Валяйте!

И мы послушно углубились в лес. Как только мы отошли на достаточное расстояние, шут повернулся ко мне и возбужденно спросил:

— Кто такая Кеттл?

— Ты знаешь столько же, сколько я, — коротко ответил я и задал собственный вопрос: — А что происходит у вас со Старлинг?

Он поднял брови и хитро подмигнул.

— Сильно в этом сомневаюсь, — возразил я.

— Ах, не все так хорошо замечают мои обманы, как ты, Фитц. Что я могу сказать? Она чахнет по мне, томится в глубине своей души, но не знает, как выразить это, бедняжка.

Я счел свой вопрос неудачным и сдался.

— А почему ты спрашиваешь, кто такая Кеттл?

Он с сожалением посмотрел на меня:

— Это не такой уж сложный вопрос, мой юный принц. Кто эта женщина, которая так много знает о том, что тебя беспокоит, которая выуживает из кармана игру, о которой я только читал в очень старых свитках, которая поет «Шесть мудрецов в Джампи пошли» с двумя добавочными куплетами, никогда не слышанными мною раньше? Кто такая Кеттл, о светоч моей жизни? И почему такая древняя старуха решила провести свои последние дни, карабкаясь по горам?

— Ты в хорошем настроении нынче утром, — кисло заметил я.

— Разумеется. А ты ловко избегаешь моих вопросов. Ты ведь, конечно, размышлял над этой тайной? Мог бы поделиться с несчастным шутом.

— Она ничего не говорит о себе. А мы знаем слишком мало, чтобы пытаться это как-то объяснить.

— Так. Что мы можем предположить о человеке, который так хорошо умеет держать язык за зубами? О человеке, который, по-видимому, многое знает о Скилле? О древних баккских играх? О песнях? Сколько ей лет, как ты думаешь?

Я пожал плечами.

— Ей не понравилась моя песня о группе Кроссфайер, — сказал я внезапно.

— Ах, может быть, ей просто не понравилось твое пение. Давай не будем придираться к мелочам.

Против собственной воли я улыбнулся:

— С тех пор, как язык твой в последний раз был таким острым, прошло столько времени, что я почти рад слышать, как ты издеваешься надо мной.

— Если бы я знал, что тебе этого не хватает, я начал бы грубить тебе гораздо раньше. — Он улыбнулся, потом посерьезнел. — Фитц Чивэл, тайна витает над этой женщиной, как мухи над… пролитым пивом. Проклятия, предзнаменования и пророчества так и лезут из нее. Я думаю, что пора одному из нас задать ей несколько прямых вопросов. — Он улыбнулся мне. — У тебя будет хороший шанс после полудня, когда настанет ее очередь пасти тебя. Действуй аккуратно, конечно. Спроси ее, кто был королем, когда она была девочкой, и почему она попала в изгнание.

— В изгнание? — Я громко засмеялся. — Вот это прыжок воображения!

— Тебе так кажется? Мне нет. Спроси ее. И расскажи мне обо всем, чего она не скажет.

— А в обмен на все это ты скажешь мне, что на самом деле происходит между тобой и Старлинг.

Он искоса посмотрел на меня:

— А ты уверен, что хочешь знать? В последний раз, когда мы совершали такой обмен и ты получил тайну, которую выторговывал, выяснилось, что тебе она вовсе не нужна.

— Это такого рода секрет? Он поднял одну бровь.

— Ты знаешь, я сам не очень уверен в ответе на этот вопрос. Иногда ты удивляешь меня, Фитц. Конечно, гораздо чаще ты этого не делаешь. Чаще всего я сам удивляю себя. Например, когда я вызвался тащиться по мокрому снегу с каким-то бастардом, вместо того чтобы шагать по безукоризненно прямой дороге во главе цепочки обворожительных джеппов.

И больше в это утро мне не удалось от него ничего добиться. После обеда меня сопровождала не Кеттл, а Старлинг. Я все еще не забыл, что она выменяла сведения о моем ребенке на разрешение участвовать в нашей экспедиции. Но каким-то образом за последние дни моя ярость превратилась в усталую настороженность. Теперь я знал, что нет никакой информации, которую она посовестилась бы использовать против меня, и тщательно следил за своим языком, решив ничего не говорить ни о Молли, ни о моей дочери. Хотя вряд ли это могло иметь значение теперь.

Но, к моему удивлению, Старлинг была приветлива и разговорчива. Она забросала меня вопросами, но не о Молли, а о шуте. Вопросы эти были такого свойства, что я начал подумывать, не воспылала ли она на самом деле внезапной страстью к нему. При дворе было несколько случаев, когда женщины начинали интересоваться им и преследовали его. С теми, кого привлекала его экзотическая внешность, шут был безжалостно жесток и блестяще высмеивал всю низменность их побуждений. На одну из помощниц садовника его остроумие производило такое сильное впечатление, что она совершенно теряла дар речи в его присутствии. На кухне болтали, что она оставляла букеты цветов на ступенях лестницы, ведущей в его комнату на башне, и некоторые утверждали, что время от времени девушка получала приглашение подняться по этим ступеням. Она уехала из Баккипа, чтобы ухаживать за престарелой матерью в каком-то отдаленном городе. Насколько я знаю, на этом все и кончилось. Тем не менее даже эти незначительные подробности я не стал сообщать Старлинг, отвечая на все вопросы, что мы с шутом дружили в детстве, хотя наши обязанности почти не оставляли нам времени для общения. На самом деле это было очень близко к правде, но я видел, что мои отговорки одновременно расстраивают и забавляют ее. Другие ее вопросы показались мне странными. Она спросила, например, интересовался ли я когда-нибудь его настоящим именем. Я сказал, что сам так и не смог вспомнить, какое имя дала мне мать, и никогда не расспрашивал других о таких вещах. Это заставило ее замолчать на некоторое время, но потом она пожелала узнать, как он одевался, когда был ребенком. Данное мной описание его шутовской одежды не устроило ее, но я честно признался, что до Джампи никогда не видел на нем ничего другого. К концу дня ее вопросы и мои ответы больше стали похожи на пикировку, чем на дружескую беседу. Я был рад присоединиться к остальным в лагере, который они разбили на порядочном расстоянии от Дороги Скилла. Несмотря на это, Кеттл придумывала для меня все новые и новые дела, пытаясь как можно дольше занимать ими мое сознание. Шут состряпал довольно вкусную похлебку из свинины и части наших запасов. Ночной Волк получил еще одну свиную ногу. После еды, когда все наконец было вымыто и убрано, Кеттл вытащила и разложила доску для игры и мешочек с камешками.

— Теперь посмотрим, чему ты научился.

После десятка игр она, нахмурившись, взглянула на меня.

— Ты не лгал! — обвиняюще заявила она.

— О чем?

— О том, что это решение предложил волк. Если бы ты сам овладел стратегией, то играл бы теперь по-другому. Но ответ тебе подсказали, и ты даже не до конца понял его.

В это мгновение волк встал и потянулся.

Я устал от камней и доски, — сообщил он мне. — Моя охота гораздо интереснее, и в результате я получаю настоящее мясо.

Так ты проголодался?

Нет. Заскучал.

Он толкнул носом входной клапан палатки и вышел в ночь. Кеттл, поджав губы, смотрела, как он уходит.

— Я как раз хотела спросить, не можете ли вы сыграть одну партию вместе. Мне было бы интересно посмотреть, как это у вас получится.

— Думаю, он это предвидел, — пробормотал я, слегка недовольный тем, что волк не предложил мне присоединиться к нему.

Еще через пять игр я наконец понял блестящую простоту обманной тактики Ночного Волка. Все это время решение было у меня перед носом, но внезапно я словно увидел камни в движении, а не лежащими на нарисованных полосках. Я немедленно применил этот прием и легко выиграл. Потом я выиграл еще трижды, потому что увидел, как его можно использовать в обратной ситуации.

После моего четвертого выигрыша Кеттл убрала камни с доски. Вокруг все уже спали. Кеттл подбросила в огонь небольшую охапку хвороста, чтобы было посветлее. Ее узловатые пальцы снова расставили камни на ткани.

— Это снова твоя игра и твой ход, — сказала она. — Но теперь ты можешь поставить только белый камень. Маленький и слабый белый камень, но здесь он может выиграть. Как следует подумай над этим. И никакого обмана. Не цепляйся за волка.

Некоторое время я смотрел на доску, чтобы хорошенько запомнить позицию, потом лег спать. Положение казалось безнадежным. Я не понимал, как тут можно выиграть черным камнем, не говоря уж о белом. Не знаю, была ли тому виной игра в камни или относительная удаленность от дороги, но я быстро провалился в сон без сновидений и проспал почти до рассвета. Потом я присоединился к волку в его бешеной погоне. Ночной Волк оставил дорогу далеко позади и весело исследовал окружающие холмы. Мы напали на двух снежных кошек, пожирающих добычу, и некоторое время он дразнил их, кружась как раз на таком расстоянии, чтобы они не могли достать его, так что им оставалось только шипеть и плеваться. Ни одна из них не отошла от мяса, и через некоторое время мы прекратили эту игру и отправились назад. Подойдя к палатке, мы украдкой прошлись мимо джеппов, испугав их и заставив сбиться в кучу, а потом немного погоняли их. Я был все еще с волком, когда он тихо вошел в палатку и грубо толкнул шута ледяным носом.

Я рад, что ты не потерял умения веселиться, — сказал он мне, когда я оторвался от его сознания и вернулся в собственное тело.

Я тоже, — согласился я и встал навстречу новому дню.