Глава 4. — Что? — Чейз вскочил на ноги, жилы на его шее вздулись

— Что? — Чейз вскочил на ноги, жилы на его шее вздулись. Я же, напротив, замерла, будто завороженная.

— Это не приказ, лишь совет, — спокойно продолжил Уоллис. — Но не спешите отвечать. Подумайте: это может быть нашей лучшей возможностью доказать тем синим ублюдкам, что среди нас достаточно смелых людей, готовых сразиться с ними.

— Ее узнают, — сказал Чейз. Его ладони сжались в кулаки. — Ее фотографии уже развесили повсюду.

— Именно, — сказал Уоллис. — Разве бывает визитная карточка лучше, чем фото крупным планом, сделанное ФБР?

Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять: цель была как раз в том, чтобы меня узнали, чтобы люди поверили, что я жива и бесстрашно борюсь за свою жизнь. Это очень сильно противоречило всему, чему учил меня Чейз, пока мы скрывались.

Из беспорядка моих хаотичных мыслей я выделила образ мамы, спорящей с тем мужчиной в бесплатной столовой.

— Что я должна буду сделать? — услышала я собственный голос.

Чейз обернулся и недоверчиво на меня уставился.

На небритом лице Уоллиса показалась усмешка.

— Ничего особенного. Та же миссия, на которую я бы отправил завтра Риггинса и Бэнкса. В палаточном городке нас ждет посылка, которую нужно доставить на промежуточный пункт. Никаких затейливых речей, никаких драматических откровений. Просто позволь паре-тройке людей заметить тебя.

— Как зовут посылку? — спросила я. — Это ведь человек, верно?

В комнате установилась неуютная атмосфера; люди бросали друг на друга беглые взгляды и переминались с ноги на ногу. Если назвать посылку по имени, она станет настоящей. Будет жить и дышать и умрет, если мы будем неосторожными. Я не была полностью уверена, что действительно хочу знать ответ на свой вопрос.

Уоллис, которого я застала врасплох, колебался.

— Она не сказала. Мы знаем только, что перевозчику нужно переправить ее через границу Красной зоны как можно скорее.

После Войны многие области объявили Красными зонами, но Восточное побережье было первой и самой большой эвакуированной территорией в стране.

— У нее на хвосте солдаты? — спросил Риггинс.

— Возможно, — ответил Уоллис. — Ты ведь немного знакома с такой ситуацией, а, Миллер?

Я сглотнула.

— Нет, — непреклонно сказал Чейз. — Действует код-1. Кто угодно может сдать ее ради талонов на еду. А если ее увидит солдат...

— Ты никогда так не волнуешься, когда Уоллис отправляет в город меня, — сказал Риггинс.

Чейз проигнорировал его.

— В отношении людей вроде нас всегда действует код-1, — сказал Уоллис. — Кроме того, ее будут прикрывать все, кто только сможет. Бэнксу нужно следить за рекрутом на Площади, поэтому он будет с ней. Еще могут пойти Хьюстон и Линкольн. Риггинс прикроет тылы.

Как если бы выйти из гостиницы " Веланд" было для меня недостаточно рискованно, Риггинс, человек, который — несомненно — ненавидел меня, был назначен на обеспечение моей безопасности. Великолепно.

— Я не посещаю палаточный городок, — сказал Шон. Краем глаза он тревожно наблюдал за мной.

— А я не мою окна, — сказал Уоллис. — И тем не менее завтра ты туда пойдешь.

Чейз наклонился к Уоллису, но говорил достаточно громко, чтобы слышали все.

— Не делайте этого.

Уоллис поскреб рукой свою щетину.

— Ты предпочтешь прятаться всю свою жизнь? Просидишь здесь понапрасну до старости?

— А разве вы делаете не это? — парировал Чейз. — Почему вы никогда не выходите, Уоллис? Неужели ваша жизнь настолько ценнее ее?

Комнату наполнило напряженное молчание. Мои щеки горели, будто вспышка Чейза была моей собственной. Никто не бросал Уоллису подобных вызовов, даже если грубость была оправданной.

— А это уже на грани нарушения субординации, — заметил Риггинс.

— Черт тебя побери, но это так. — Уоллис подошел к Чейзу. Он были ниже, уже в плечах, но его взгляд выражал бесстрашие. — Кому-то нужно оставаться здесь, Дженнингс. Так все устроено. Считаешь, что подходишь для этого, — отлично, сиди здесь и жди. Проверь на собственной шкуре, насколько это просто.

— Я согласна. — Я не понимала, что произнесла это до тех пор, пока Шон не обернулся ко мне.

— Ты шутишь, да? — шепотом спросил он. — Новая стрижка не делает тебя пуленепробиваемой, Эмбер.

— Когда мы отправляемся? — Я начала дрожать от предвкушения. Я хотела выйти из отеля как можно скорее, чтобы не успеть передумать. Риггинс хлопнул в ладоши, его лицо казалось искренне впечатленным. Взгляд Чейза сверлил во мне дыры, но я не могла посмотреть на него.

Тонкие губы Уоллиса растянулись в улыбке.

— Когда окончится комендантский час.

— Похоже, вы затеваете веселье, — произнес женский голос со стороны двери. — Где записываются?

Я обернулась на звук. Кара.

Она выглядела лишь не намного хуже, чем раньше: ее одежда вымазалась, как и у остальных, а волосы задубели от высохшего пота. Хоть она едва заметила меня, я почувствовала облегчение от того, что она жива.

— Что произошло? — Линкольн пронесся через комнату и заключил ее в объятия, оторвав от пола. Она рассмеялась и похлопала его по спине.

— Просто на некоторое время залегла на дно и не высовывалась, — сказала она. — Я потеряла вас двоих, а потом снайпер вдарил по посту вербовки, поэтому я затаилась и решила выждать.

— Сообразительная девочка, — сказал Уоллис. На данный момент обсуждения завтрашней миссии были окончены. Перед тем как покинуть комнату, я еще раз поглядела на Чейза, который теперь стоял в одиночестве и смотрел в окно. Я думала, он попытается остановить меня, хотела, чтобы он попытался. Но он этого не сделал.

Скорее всего, это в любом случае не изменило бы мое решение.

* * *

— Эмбер? Эмбер!

Я бросилась на мамин голос к входной двери. До этого я была в ее спальне, где два солдата открывали ящики комода и рылись в вещах.

— Мама! — Мы столкнулись. Я обхватила ее руками за талию и спрятала слезы в ее блузке. Когда подошли солдаты, она отодвинула меня в сторону.

— Что происходит? — требовательно спросила она.

— Обычная инспекция, мэм, — ответил один солдат. На его темно-синей форме все еще были видны отутюженные складки, будто бы он только что достал ее из упаковки.

— Как вы смете приходить ко мне домой, когда моя дочь одна!

Солдаты обменялись нервными взглядами, затем второй шагнул вперед. Почему-то он казался мне знакомым, но почему — я понять не могла.

— В соответствии с Актом о реформации, нам не требуется ваше позволение, мэм. Кроме того, если вам нужна помощь в уходе за ребенком, Церковь Америки предоставляет бесплатные услуги.

Я отцепилась от мамы и опустила руки. Мне одиннадцать. Мне нужна нянька.

В мамином голосе сочилась злость.

— Не учите меня, как воспитывать...

— А теперь, — продолжил солдат, — есть здесь кто-нибудь, с кем я могу поговорить? Как насчет вашего мужа? Когда он придет домой?

Никогда раньше я не видела, чтобы она теряла дар речи. Солдаты переглянулись, и первый отметил что-то на планшетке, что была у него в руках.

— Очень хорошо, — сказал тот, что казался мне знакомым. — Сегодня мы обнаружили, что вы не соответствуете Статуту о морали по семнадцати пунктам. На первый раз мы ограничимся предупреждением, но впоследствии каждое несоответствие будет отмечено повесткой. Вы понимаете, что это означает?

Я продолжала пялиться на него. Черты его лица были слишком четкими, волосы — слишком золотыми. Его изумрудные глаза гипнотизировали, будто глаза змеи.

— О чем он говорит? — спросила я. Но затем вспомнила о собрании, которое произошло в школе на прошлой неделе: солдат постарше этих двоих пришел поговорить с нами о Федеральном бюро реформации и Статуте о морали. " Новые правила, — говорил он, — чтобы завтра было лучше".

Я рассказала маме о новых правилах, и она посмеялась. Тем же горьким смехом, как когда потеряла работу. Как будто все это было глупой шуткой, которая была ненастоящей. Тогда я и поняла, что ради нас обеих мне придется обратить на эти правила больше внимания.

— Конечно, мы всегда могли бы договориться, — сказал зеленоглазый солдат. Он наклонился и коснулся моего лица, провел пальцем по моей влажной щеке. Мой взгляд опустился к его золотистому значку, где безупречными черными буквами было написано: " Моррис".

Я тебя знаю. Мне следовало бы испугаться, но я была настолько заворожена его прикосновением, что не почувствовала его пальцев на своей шее до тех пор, пока не стало слишком поздно.

* * *

Я проснулась мгновенно, извиваясь и хватая ртом воздух, вырванная из кошмара рукой, сомкнувшейся вокруг моей щиколотки и тем самым вызвавшей новую волну паники. Тонкое драное одеяло сбилось у меня на талии. Я стала отползать назад, пока не ударилась головой о стену, и мне пришлось проморгаться, чтобы избавиться от искр в глазах.

— Эмбер. — Знакомый голос Чейза убеждал расслабиться. — Тише. Все хорошо. Это просто сон.

Сон? Я не могла в это поверить. Я все еще ощущала давящую тяжесть, прижимавшую меня к месту. Все еще слышала голос и упирала язык в зубы, готовясь закричать.

Это был последний звук, который я слышала, прежде чем пальцы Такера Морриса сомкнулись на моем горле.

Я сидела в голове кровати, прижав колени к груди. Без огонька свечи я могла различить только незначительную разницу в тенях там, где Чейз сидел на противоположном конце матраса.

Он включил фонарик и положил его к моим ногам, как предложение мира. В его свете я ясно видела комнату. Бугрящийся, ничем не покрытый матрас и старое кресло, в котором спал Чейз. Наша обувь и рюкзак стояли наготове около двери. Раскрошившаяся штукатурка осыпалась, обнажив деревянный остов моего убежища.

Завтра я впервые за прошедший месяц выйду из главной двери, и очень может быть, что не вернусь.

— Бояться — это нормально.

Он словно прочитал мои мысли.

— Я не боюсь, — солгала я. Даже не знаю, почему меня это волновало.

— Хорошо, — медленно сказал он. — Я просто хотел сказать, что, если бы ты боялась, это было бы нормально.

Я положила подбородок на колени, тоскуя по своей привычной кровати. По ощущению гладких простыней и приятной тяжести одеял. Я скучала по дому.

— Почему он меня выдал, а тебя нет? — прошептала я.

— Не знаю, — вздохнув, ответил Чейз. — Но он не поступил бы так, если бы это не было ему выгодно. Я только удивлен, что он ждал так долго.

Действительно, казалось странным, что кто-то придерживал такие сведения целый месяц, прежде чем заговорить.

— Чем ему могло помочь признание в том, что я сбежала во время его дежурства? — поинтересовалась я вслух. Возможно, кто-то выяснил правду и вынудил Такера рассказать. Мои мысли перенеслись к женщине, работавшей в изоляторе временного содержания, — Далиле. Она единственная, кроме Такера, знала о нашем побеге, но сомневаюсь, что это она выдала информацию. Она слишком боялась Такера, чтобы рассказать что-либо, что могло причинить ему неприятности, например, что мы сбежали в его дежурство.

Чейз покачал головой:

— Не могу понять.

Мы продолжали сидеть в молчании, слушая сирены, кружившие по центру города в поисках нарушителей комендантского часа, и шумные взрывы смеха, раздававшиеся из комнаты в конце коридора. Чейз пошевелился, и шорох ткани напомнил мне последний раз, когда мы оставались наедине в темноте, и об отчуждении, которое установилось между нами с тех пор. С неожиданно острой болью я подумала, собирается ли он вернуться в кресло или даже уйти, но вместо этого он забрался на кровать, повернувшись ко мне лицом. Его белые носки выделялись в свете фонарика.

— Я знаю одну историю, — сказал он слегка неуверенно. — Иногда она помогает мне заснуть.

Я согласно кивнула.

— Хорошо, — начал он, придвинувшись ближе. — Мне было...

— Давным-давно, — подсказала я. Он опустил на меня глаза и улыбнулся, теребя нитки, вылезавшие из истрепанного края штанины.

— Верно. Давным-давно жил один восьмилетний мальчик, которому пришлось переехать в... один далекий-далекий город. Это случилось много лет назад, когда у людей было много барахла, так что его семье пришлось арендовать большой грузовик, чтобы все перевезти.

Я подумала, что сейчас все вещи, которые нам принадлежали, могли уместиться в одной сумке. Чейз перевернулся, так что теперь наши головы были в одной стороне, и устроился в двух футах от меня, опираясь на локти и свесив ноги с матраса.

Мои судорожно сжатые руки расслабились.

— Мы... я имею в виду, они ехали два дня, прежде чем добрались до места, фотографии которого показывал им отец. Дом выглядел неплохо и, по крайней мере, был большим. Мальчику выделили отдельную комнату. Но лучше всего оказалось то, что дальше по улице стоял старый дом с привидениями. — Он усмехнулся. — Классический дом с привидениями. Снаружи даже было старое кладбище. Так что мальчик отправился посмотреть на него, но другой мальчишка — в розовой рубашке — выскочил из кустов и велел ему проваливать, потому что там, представь себе, опасно.

Смутно в моей памяти всплыла та рубашка — вещь из другой жизни.

Он сухо рассмеялся, откинувшись на спину, и повернулся на бок, так что его голова опиралась на кулак. Нерешительно я повторила его позу, положив голову на согнутую руку. Между нами все еще оставалась пара футов, но теперь Чейз смотрел на меня сверху вниз.

— Мальчишка оказался девочкой, просто она остригла волосы. Вроде как заснула с жевательной резинкой во рту. Хочу заметить, что это, должно быть, была очень большая жева...

Не подумав, я ударила его коленкой в ребро. Он скривился. Я забыла, что во время ареста ему сломали ребра, но он начал смеяться, так что я не видела нужды извиняться.

Однако он положил руку мне на голень, прижав ее к своему телу. Я сглотнула. Я чувствовала его — не за стеклянной стеной, а здесь, рядом.

— Как бы то ни было, девчонка определенно была ненормальной: одна на улице, в своей розовой рубашке и с мальчишеской стрижкой, так что наш герой не стал заострять внимание на ее попытке командовать и сказал, что ей лучше дать ему войти, потому что, понятное дело, там водятся привидения и ему надо все обследовать, иначе... как бы это сказать... никто не знает, что может случиться. Поэтому они пошли внутрь...

Я улыбнулась.

— И этот дом оказался чертовски страшным местом, самым страшным из всех, где он бывал в своей жизни. Совсем не подходящим для маленьких девочек. Сам-то он, конечно, не испугался. Но неправильно было бы заставлять девочку там находиться, так что он сказал, что слышал, как ее звала мама. Просто чтобы она не чувствовала себя виноватой в том, что такая маленькая.

У меня вырвался смешок.

У меня никогда не хватало храбрости в одиночку войти в тот старый дом, но когда появился Чейз, горевший желанием заглянуть за растрескавшиеся белые колонны и сломанные ставни, я не смогла отказаться. Тогда я не знала, что так неприятно пахло из-за асбеста, а тянувшиеся вверх по обоям прожилки были всего лишь ходами термитов. В шесть лет не думаешь о таких вещах. В шесть лет ты думаешь только о том, что страх можно разделить, как апельсин, чтобы каждому досталась половина.

Чейз притянул меня ближе, и на этот раз я не напряглась.

— Ни за что не догадаешься, где она жила.

Перестав улыбаться, я заметила, что он передвинул руку выше и пальцами медленно выводил на моем бедре круги, прожигавшие мои джинсы насквозь. Спать в одежде было разумно, чтобы быть готовым в любую минуту сорваться с места, но сейчас я подумала о том, как его прикосновения ощущались бы на моей обнаженной коже.

Он отвел подстриженную темную челку с моих глаз и нежно прижался губами к моей брови.

— Я помню, кто ты. Даже если ты забыла, — сказал он.

Мои веки отяжелели, и в последний момент перед тем, как провалиться в сон, я ощутила тепло его руки на своей ноге, его прикосновение и почувствовала себя живой. Не просто тенью. Не просто воспоминанием.

* * *

Я одевалась, повернувшись к пустой стене, надеясь, что это поможет мне прояснить сознание. В комнате, кроме меня, никого не было. Мои мысли неслись галопом от предвкушения того, что принесет этот день, но всегда возвращались к одному образу: камере предварительного содержания на базе. Стерильно чистому полу, тонкому матрасу, который пах отбеливателем и блевотиной, лампочкам сверху, которые гудели и моргали. И Такеру Моррису, прислонившемуся к двери, его зеленым глазам, говорящим: " Я знаю, ты еще вернешься".

Я напомнила себе, что однажды уже пережила заключение там, и сосредоточилась на своем задании.

Мои руки дрожали, пока я застегивала накрахмаленную блузу, натягивала колючую шерстяную юбку и завязывала на шее морским узлом треугольную косынку. Я размышляла, что бы обо мне подумала мисс Брок, злобная директриса из Женского исправительного центра, увидь она меня сейчас — снова (уже по собственной воле) в том обличье, которому я так сопротивлялась.

Вспышкой желтого света, от которой я едва не выскочила из кожи, комендантский час окончился.

Хьюстон и Линкольн с Карой уже ушли: они проверяли, не было ли на нашем пути постов ФБР. Мы пойдем следующими, за нами — Шон, одетый, как солдат, и Риггинс в уличной одежде. Шон встретится с нами возле палаточного городка, остальные станут тенями, оберегающими нас.

Я вышла из комнаты и нос к носу столкнулась с Чейзом. Когда он увидел, что я все-таки переоделась, на его лице появилось разочарованное выражение: очевидно, он надеялся, что я все же откажусь. Он выпрямился в полный рост. Символ МН — флаг США, развевающийся над крестом, — украшал карман его темно-синего бронежилета, расположенный прямо над именным значком с фамилией " Веласкес". Его штаны прикрывали верх только что начищенных черных ботинок. В этой краденой форме Чейз выглядел точно так же, как во время маминого ареста.

Я осознала, что он никогда не говорил, что тоже пойдет. Кое-что ему не нужно было произносить вслух.

Когда я опомнилась, Шон, Чейз и я стояли в пустом вестибюле перед двойными дверьми выхода. Из-за плотных черных туч было все еще темно, но я радовалась этому дополнительному прикрытию. Положив руку на стекло, я приоткрыла дверь и почувствовала, как меня манит в неведомую опасность прохладный и влажный утренний воздух, но в то же время тянет обратно уют четвертого этажа.

— Здесь Сестры другие, — сказал Шон. — Помнишь Брок? Она обладала неограниченной властью над солдатами в школе реформации — ее ничто не смущало. В городах же Сестры занимаются благотворительностью. Показывают пример покорности. У них есть власть, но не над ФБР. Они как раз те женщины, какими должны быть, согласно Статуту, поняла?

Покорные. Почтительные. Безотказные.

— Поняла, — сказала я.

Он помедлил, потом сжал мою руку.

— Вам пора идти.

Я сглотнула.

— Пока, Шон.

— Я буду сразу за вами. — Он замялся, затем отвернулся от двери, будто не хотел видеть, как мы выходим. Я была рада подаренному им уединению. При нем я нервничала.

— Эмбер, — начал Чейз, но покачал головой. — Просто не отходи от меня, хорошо?

Он хотел сказать что-то еще, но я не дала ему возможности. Кивнув, я отворила дверь.

Минуту я стояла посреди темной улицы, задержав дыхание, опасаясь, что сейчас произойдет что-то разрушительное. Будто вся МН только и дожидалась, пока я высунусь из своей норы, чтобы застрелить меня. Но ничего не случилось.

Чейз рядом со мной преобразился. Его лицо стало мрачным, взгляд — угрожающим. Когда мы двинулись с места, каждый его длинный решительный шаг заставлял меня прикладывать усилия, чтобы не отстать. Я опустила глаза и шла в нескольких футах позади него, потому что женщины не ходили наравне с мужчинами.

Когда мы подошли к углу улицы, начался легкий дождь. Фиолетовое небо низко нависло над нами, а мои предплечья и шея сзади покрылись колкой влагой, от которой кожа чесалась и почему-то казалась чужой. Без колебаний мы свернули в сырой проулок, украшенный лежащими на боку мусорными контейнерами, в которых рылись бродячие животные. Я едва не споткнулась о мужскую ногу, высовывающуюся из-под раздавленной картонной коробки. От каждого звука — взмахов крыльев голубя, грохота мусорного бака — мое сердце уходило в пятки. Мой взгляд бегал туда-сюда, но на нас, казалось, никто не обращал внимания. Это было хорошо. Пока.

Наконец проулок закончился и вывел нас на улочку, диагональную городской площади Ноксвилла. У выхода на Площадь находились два солдата, внимание которых привлекла выведенная краской из баллончика надпись на стене пустого магазина: " Снайпер, защити нас". Неоновая зелень краски оставила на стене потеки. Широко распахнув глаза, я уставилась на эту сцену, удивленная, что одобряю надпись, но затем опомнилась и снова опустила взгляд к земле.

Мы торопливо прошли мимо. Солдаты даже не повернули головы.

Минуя пустые контейнеры для " контрабандной продукции" и приговоренные к запустению здания, я пыталась заставить себя не реагировать на хор стонов и воя, исходящий от бесформенных куч рваной одежды, растянувшихся на красных кирпичах. Около тысячи бездомных граждан, иммигрантов из павших городов, которые пришли сюда за помощью и состраданием. Они жались друг к другу, защищаясь от порывов ветра. Последний раз, когда я была здесь, Шон спровоцировал беспорядки, но сейчас место было угрюмым, как кладбище. Учитывая то, что МН придерживала провизию, людям оставалось только умирать от голода.

Я оглянулась, но солдат позади не было. Мы прошли мимо заброшенных магазинов, полных самовольных поселенцев. На пустом складе красовался большой знак: " Посещение богослужения в 19: 00 осуществляется в обязательном порядке". Я вспомнила церковь, на походах в которую я настаивала дома, после того как мы получили выговор по Первой статье за нежелание придерживаться государственной религии. Пока я называла наши имена церковному служащему, мама крала с приветственного стола пирожные.

Перед Чейзом расступались. Если не считать этого, то никто не обращал на нас внимания.

Я повернула налево, сосредоточив взгляд на пятках Чейза. В проулке впереди возле бочки стока дождевой воды толпилось несколько человек, набирающих мутную жидкость в прикрученную к куску дерева металлической цепью жестяную чашку с шелушащейся краской. У большинства из этих людей были признаки голодания. Ввалившиеся щеки. Пепельно-бледная кожа. В отличие от их лиц, тела несчастных, покрытые многочисленными слоями одежды, выглядели раздувшимися. В эти времена доверие можно было встретить нечасто. Любая вещь, оставшаяся без присмотра, быстро находила себе нового хозяина.

Тощий бродяга отошел от группы и приблизился ко мне, его запавшие глаза жадно меня осматривали. Под дырявым свитером на нем было одето женское летнее платье с оборками, и на короткое мгновение я подумала о Статуте, слова которого были вбиты в мою голову в Женском исправительном центре. Ношение одежды, не соответствующей твоему полу, означало нарушение Седьмой статьи.

Я приготовилась к тому, что меня узнают, почувствовала панику от того, что маски снимутся не на наших условиях.

— У вас есть еда, Сестра? Уже два дня прошло...

Он не знал, кто я. Меня охватило облегчение пополам с разочарованием.

Когда мой сопровождающий остановился и затем вернулся ко мне, мужчина отпрянул и поспешил укрыться среди безликих самодельных убежищ. Я вытерла вспотевшие руки о свою юбку в складки и просунула палец под застегнутый под горло воротник блузы.

— Пока нет, — тихо сказал Чейз. Он склонил голову в сторону группы солдат, собравшихся возле пустой площадки, огороженной желтой предупредительной ленточкой. Асфальт этой площадки был измазан черным и красным. Стол, за которым солдаты записывали добровольцев-призывников, был сломан пополам и блестел цветом вина. К темно-вишневым пятнам прилипли частички уличной пыли и нападавшие листья. МН оставила все нетронутым, открыто пренебрегая произошедшим, будто спрашивая, осмелится ли кто-нибудь праздновать смерть солдата.

Позади этой сцены на стене здания неоновой зеленой краской, подобной той, какой был выведен знак " Снайпер, защити нас", были проведены три одиночные линии.

С противоположной стороны Площади неожиданно для меня раздался звук колокола. Хоть большинство людей отчаялись получить завтрак, похоже, кое-какая еда все-таки ожидалась. С новыми силами голодающие повскакивали с мостовой и двинулись к раздаточной бесплатной столовой.

Я отскочила с пути бегущей семьи и направилась к серебристому автобусу, что стоял с противоположной стороны, где волонтеры могли сдать кровь в обмен на продовольственные талоны. Автобус стоял боком между двумя зданиями, обозначая вход в палаточный городок, как и говорил Шон. Табличка со словом " закрыто" висела достаточно низко, чтобы быть уже тысячу раз оплеванной.

Мы прошли вдоль автобуса к большому мусорному контейнеру, переполненному теми остатками мусора, который люди не могли использовать для постройки импровизированного убежища или сохранения тепла: битое стекло, сырая бумага и еда, испортившаяся слишком давно, чтобы быть хоть немного пригодной в пищу. Из контейнера пахло гнилью, плесенью и блевотиной. Я непроизвольно сморщила нос.

В укромном уголке между автобусом, зданием и мусорным баком было наше место встречи, и я быстро убедилась, что мы прибыли сюда первыми.

— Шону следовало бы уже быть здесь. — Я нетерпеливо притопывала. Взгляд Чейза потемнел, и я перевела глаза туда, куда смотрел он. В окнах автобуса были вывешены пять листовок.

Джон Назер, известный как Джон Райт. Роберт Фёрт. Доктор Эйден Девитт. Пател Чо.

Эмбер Миллер. А под моей фотографией крупными буквами было выведено: " Пятая статья".

У меня перехватило дыхание, будто легкие сжало металлическим обручем. Одно дело знать, что эта фотография существует. Другое — самой увидеть ее. Часть меня хотела сорвать ее, сжечь, но я не могла, потому что эта листовка была самой причиной, по которой мы были здесь.

Движение с другой стороны автобуса заставило меня вернуться к настоящему. Мы с Чейзом обернулись на звук, ожидая увидеть остальную часть нашей команды.

— С-сестра? — пролепетал слабый женский голос.

Это была низенькая, полноватая женщина не старше двадцати, с бледным лицом, испещренным оспинами, как поверхность луны. Ее глаза округлились, а руки поднялись ко рту. Когда я узнала ее темно-синюю форму, у меня свело живот.

Мы планировали, чтобы нас увидели несколько человек, но не те, кто работал на МН.

Рука Чейза опустилась на пистолет. Он посмотрел за спину женщины, проверяя, не было ли там солдат. Взгляд Сестры метнулся к нему, затем снова ко мне. " Она узнала наши лица", — подумала я, но потом вспомнила, что она назвала меня Сестрой. Она не видела наших фотоснимков. Я почти рассмеялась, когда поняла, что, должно быть, крутилось у нее в голове: солдат ФБР и Сестра спасения, прячущиеся в укромном местечке. Дело плохо.

Не было времени раздумывать над стратегией. Нам нужно действовать быстрее ее. Шон был всего в нескольких минутах позади нас, и если эта Сестра позовет своих товарок, то лишь несколько мгновений пройдут перед тем, как прибудут солдаты.

Бросив на Чейза лишь беглый взгляд, я поспешила к женщине, позаботившись, чтобы мои взлохмаченные черные волосы прикрыли лицо.

— Вы п-пойдете к столовой? — запинаясь, пробормотала она.

— Да, — сказала я, стараясь передать голосом облегчение. — Я как раз направлялась туда. — Я подумала, что, если попрошу ее подождать меня там, мои намерения отвязаться от нее будут слишком очевидными.

— Вы в порядке? — прошептала она, хватая меня на локоть. Шон был прав: здесь Сестры совсем не были похожи на Сестер из исправительного центра. Здесь они боялись.

— Сейчас — да, благодаря вам! — Я сжала левую руку в кулак, чтобы Сестре не был виден тонкий золотой ободок на безымянном пальце. Было меньше шансов получить выговор, если люди думали, что мы с Чейзом женаты, но Сестры как раз и были Сестрами потому, что им не повезло быть женами или они не подходили для этого. Как я могла пропустить эту деталь? Украдкой я переодела кольцо на правую руку.

" Я могу оторваться от нее на Площади, — подумала я. — Отвлечь ее в толпе". Хоть я и была знакома с Сестрами по школе реформации, я никогда не служила в их роли и не знала всех деталей. Если она попытается проделать секретное рукопожатие или что-то в этом роде, я буду разоблачена.

— Куда он делся? — с ужасом спросила она. — Он был таким большим!

Я оглянулась и почувствовала, как ёкнуло в груди, когда тоже не увидела Чейза. Куда он ушел?

Когда мы подошли к мощеной площадке, к нам присоединились три подруги моей похитительницы, которые возвращались за своей отставшей спутницей. Толпа собралась с другой стороны Площади, куда и направлялись Сестры, чтобы помочь с раздачей завтрака.

— Мир вам, — сказала мне большеглазая блондинка. Ее щеки разрумянились на ветру.

Я скромно улыбнулась, чувствуя, как на лбу проступает пот.

— И вам мир, — послышался отрепетированный ответ от моей тюремщицы. Я мгновенно повторила фразу.

Людей вокруг было пока слишком мало, чтобы я могла незаметно исчезнуть, но, если мы подойдем к толпе слишком близко, Чейз не сможет найти меня. Я ругала себя за то, что мы разделились. Мы оба будем слишком уязвимы здесь поодиночке.

" Мы можем встретиться в " Веланде", — напомнила я себе. Я надеялась, что мы сможем туда добраться. Солдаты были здесь повсюду. Уоллис предупреждал, что их будет больше, чем обычно, из-за позавчерашней атаки, но это не успокоило меня. Теперь я радовалась обеспеченному Сестрами прикрытию.

По мере того как мы приближались к прилавкам раздачи еды, усиливалась вонь немытых тел, перекрывая запах подгоревшей овсянки. Люди смотрели на нас с жадностью, и я опустила голову и старалась не отставать от других девушек, чтобы не нарваться на неприятности.

Когда я в следующий раз подняла взгляд, то едва не врезалась в солдата.

Мое сердце подпрыгнуло в груди. Когда он задел мое плечо, из моего горла вырвался вскрик. Я отскочила в сторону.

— Смотри, куда прешься, — сказал он. Даже не посмотрел на меня. Меня охватила неожиданная ярость. Я больше не собиралась позволять солдатам помыкать мной.

Несколько секунд спустя дико и высоко закричала женщина, и звук ее голоса оцарапал мой мозг. Солдат, который все еще был рядом, рывком поднял голову и начал всасывать в себя воздух, будто почуявший добычу хищник, а затем снял с пояса пистолет и направил его в небо.

— Его застрелили! — прокричал мужской голос откуда-то со стороны бесплатной столовой. Но солдат возле меня еще не успел нажать на курок. Говорили о ком-то другом.

К первому голосу присоединились другие.

— Снайпер! — кричали люди. — Снайпер!