Подстава

Джэхё поражался пластичности Пак Кёна – он ПОЗВОЛЯЛ.
Выслушивал унизительные комментарии о своей внешности, обижался до дрожащих губ, с больным восторгом шептал Джэхё снова и снова о том, какой ольджан красивый, получал в ответ насмешки – но раз за разом, когда все расходились по кроватям, приползал по темноте на кухню, чтобы с целомудрием школьницы целоваться на подоконнике.
Правила игры Кён, вроде, усек: он получает сапогом по морде собственной гордости – Джэхё дарит ему желанный поцелуй или прикосновение к своему претендующему на звание произведения искусства телу…
Но, блин, насколько же длинную веревку можно свить из Кёна? Это становится до чесотки любопытным: если бы гордости у рэпера вовсе не было, еще бы было понятно, но Джэхё же видит, насколько глубоко его задевают издевки – так какого черта он глупеньким мотылечком летит в огонь?
«Взял бы и прекратил все это», - сощурив глаза, думает Джэхё, забывая о том, что сам бы ни за что теперь не отказался от удовольствия шептать Кёну гадости, дышать при этом в его шею и прижатыми к нему ребрами чувствовать, как его потряхивает от напряжения.
В конце концов Джэхё решает, что, раз уж Кёну так жизненно необходимо обжиматься с ним ночами на кухне, хоть это и топит его в дерьме все сильнее – то останавливаться незачем.
Колеса любопытства, желания узнать, до каких еще гнусностей можно дотолкать Кёна, и нездоровая приятность, с которой худые ребра младшего трогаются руками в темноте, бодро вертятся дальше, хоть Джэхё, кажется, исчерпал уже всю свою фантазию по придумыванию гадостей, которыми можно было бы заставить Кёна причаститься.
Вот вчера, например, хоть и не без натуги и едва не расплакавшись, Кён согласился признаться, что любит.
- Люблю, - всхлипнул Кён, уткнувшись Джэхё в шею.
- И чего, мне тебя теперь пожалеть, что ли? – спросил Джэхё.
- Не знаю, - едва различимым шепотом совершенно сдавшегося на милость победителя прошелестел Кён, вытирая что-то мокрое о плечо старшего.
Кён вытирал о Джэхё сопли, но отвращения это почему-то не вызывало – наоборот, хотелось, чтобы тупой блондинистый одногруппник еще постоял, прижимаясь к нему в темноте, и ревел бы при этом посильнее.
Наверно, это была последняя стадия деградации – Джэхё, сцепив руки у Кёна за спиной, тихо покачивался и медленно перегревался от тепла, которым сопели ему в шею.
Или последняя степень глупости – практичный и дальновидный Джэхё не захотел встревожиться тем, что вот так стоять вдвоем в полумраке и обниматься не первую ночь подряд как-то слишком уж нежно и интимно, что ли.
А надо было бы поднять тревогу – потому что Джэхё сам, умиленный слезливой кёновой беззащитностью и наивностью признания, прижимался губами к чужому виску.
И, наверно, эта самая ласка дала Кёну повод думать, что ему теперь можно все – он вцепился сильнее в рубашку Джэхё и, сделав над собой видимое усилие, попросил:
- Только не уходи… пожалуйста.
А вот это Кён сделал зря: просить Джэхё о чем-то было все равно, что сказать ему «Поступай наоборот».
- Так что меня держит? Я ведь тебя не люблю, - хмыкнул Джэхё. – И не надейся даже, никогда любить не буду.
- Почему? – бедный маленький Кён выдохнул это так, будто ему в толпе ударили в живот. Незаметно и профессионально.
- Да ни почему, - с легкой ноткой раздражения оборвал Джэхё. – В зеркало на себя посмотри.
- Зачем тогда стоишь тут, зачем целуешь меня? – о, эту нарастающую обиду в кёновском голосе Джэхё узнал – еще чуть-чуть Кён поразмышляет о собственной ничтожности, найдет ей побольше доказательств в насмешках и убежит от него в слезах.
Джэхё нравилось.
- Очнись, Кён, - Джэхё говорил максимально ласково, как преподаватель у трудных детей – в интонации отчетливо читалось желание донести до небогатого и сопротивляющегося детского ума истину, - когда я тебя целовал? Ты сам приходишь, сам целуешь, тебе же и нравится.
Возразить Кёну было нечего – в изложении Джэхё правда лишалась важных деталей (вроде того, что старший сам его дожидался по ночам и рот открывал без единого следа неприязни), становилась от этого хлесткой и оскорбительной и еще какой-то циничной – а это ведь всеми признанный показатель правдивости.
- Мне просто интересно было узнать, - задумчиво продолжал Джэхё, - есть у тебя стыд вообще или нет. По-моему, все-таки нет…
Теперь Кён не перебивал потому, что почувствовал себя героем феерического кошмара – на самом деле, этот самый стыд скоро доест его и выплюнет обратно НИЧЕГО. Потому что Кён только из стыда и состоит.
Размышлять об этом в объятиях Джэхё, который выставлял его теперь в свете красных фонарей, как какую-то нравственную проститутку, было не ново обидно и злорадно больно – когда-нибудь Джэхё пожалеет о своих словах.
Ведь когда-нибудь же Кён выпутается из этого бреда, где правду режут ножницами и кроят из нее что хочется. Когда-нибудь Джэхё увидит, какой Кён настоящий…
Только нахрен он не сдался Джэхё, ни плохой, ни хороший.
- Слушай, - Джэхё весь загорается, как лампочка, и даже светится, - а давай я тебя при всех поцелую? Раз тебе не стыдно?
- Нет, - Кёну хочется немножечко тихонечко повыть – эта сволочь, убрать руки с шеи которой он не в состоянии, похоже, придумала себе очередное развлечение.
- Да ладно, - насмехается Джэхё. – От тебя же не убудет.
- Нет, - повторяет Кён. Больше упрямства или злости в это короткое слово не вкладывает – оно звучит негромко и твердо.
- А я хочу, - Джэхё даже чуть отстраняется, чтобы заглянуть в лицо. – Я тебя целую перед всеми – или я пошел.
Кён смотрит в ответ без особой веры – то ли не может проникнуться демонической глубиной предложенной ему альтернативы, то ли успел уже себе что-то навоображать и думал, что сам Джэхё от этих ночных кухонных встреч не способен отказаться из-за каприза и за три секунды.
- Соглашайся, Кён, - бархатные нотки интонации Джэхё кошачьими лапками поглаживают Кёна в самых нежных местах, пока старший уговаривает его. – Соглашайся, или не будет больше никаких поцелуев и сюда я приходить не стану.
- Нет.
Негромко, но твердо.
- Ну, тогда я пошел, - лениво соглашается с чужим решением Джэхё, тут же убирая свои руки с кёновского пояса и демонстративно поднимая ладони вверх.
Все гадости Джэхё перебрал, как же.
Нет, в его арсенале найдется, пожалуй, еще парочка.

%

Джэхё всего лишь надо было дождаться подходящего случая – чтобы их непременно обнаружили, и народу при этом было бы, желательно, побольше.
К Кёну от больше не приставал – делал вид, что серьезно решил оборвать их амурное приключение из-за несогласия младшего пропалить перед всей толпой свое замешанное на обожании нежное чувство.
Кён, очевидно было, ходил и мучался – по изгрызенным губам и тоскливым взглядам Джэхё догадывался, что по нему ой-ей как скучают.
Но у Кёна же гордость – так пусть наслаждается пока.
Колесо судьбы не торопилось давать подходящих шансов, но Джэхё и сам был не без рук, так что когда Кён каким-то чудом в своем заторможенном состоянии добрался до студии раньше остальных, ему осталось только шмыгнуть за ним следом в застекленную комнатушку и вспомнить, как он хорош в актерстве.
- Кён, - позвал Джэхё, опустив голос почти до той же волнительной глубины, которой мог похвастаться Чихун.
Плюс виноватое выражение лица.
И тоскливое раскаяние в глазах.
- Кён, прости меня, - Джэхё положил руку на худое вздрогнувшее плечо – надо было как-то торопиться, что ли. – Мне очень жаль, что сказал тебе тогда эти вещи.
Видимо, от шока Кён только моргал ресничками – извиняющийся Джэхё это что-то новое.
«Долгожданная галлюцинация, понимаю», - подумал Джэхё.
- Это все из-за тебя, вообще, - прикоснувшись к кёновской бледной щеке, Джэхё подумал, что, чтобы изобразить сейчас потерявшего голову от страсти, врать придется гораздо меньше, чем он планировал. – Я с ума по тебе схожу, как наваждение какое-то. Трогать тебя хочется… целовать постоянно…
Джэхё подумал, что то, как он набросился на Кёна, вышло как-то смешно, а кёновскому сопротивлению дал определение «мило»: Кён дергался, возмущенно мычал в его губы и пытался оторвать от своей спины нахальные пролезшие под рубашку руки.
- Я из-за тебя двинулся, чертов ты Кён, - Джэхё ругался прямо в поцелуй, крепко прижимал рэпера к себе, и из-за того, что Кён брыкался, как дикий, их обоих раскачивало и неверными спотыкающимися, но страстными шагами разматывало по комнате. – Сначала задушу, потом поцелую. Или наоборот… Кён, твою мать, что ты со мной делаешь…
Окончание ругательной речи было настолько выразительным и в стиле Джэхё, что Кён на секундочку забыл про то, что надо вырываться – почему-то казалось, что старший говорил совершенно несвойственные ему вещи.
Правду.
Под издевками Джэхё все это время было что-то, что Кён чувствовал, на что надеялся – и вот оно вырвалось.
Поцелуй превратился в рейтинговую сцену из красивой порнушки – шорох одежды, фырканье, чмоканье губ и самым предательским штрихом кёновские руки: одна поперек спины Джэхё, другая ласковыми пальцами в его легких божественных волосах.
И если бы кто-нибудь зашел в этот момент, у этого кого-нибудь не осталось бы ни малейших сомнений в том, что такое горячее тут происходит.
- Ребят, вы же так шутите, да?
Когда за спиной раздался голос Чихо, Джэхё еще секунду-другую пытался удержать Кёна – а потом выпустил с явной неохотой и демонстративно-безразлично принялся поправлять задравшуюся рубашку, взглядом исподлобья рассматривая бедняжку.
Глаза Кёна стали большими, как тарелки, и по шее поползли красные пятна, пока он, с трудом сглатывая, смотрел на толпящийся за спиной Чихо смущенный народ.
- Да я-то конечно шучу, - усмехнулся Джэхё, закатывая рукава. – А вот Кён у нас как всегда серьезно.
Кён повернул к нему голову – и в прекрасных (ладно, чего греха таить – Джэхё уже давненько считал их прекрасными и удивительно выразительными, казалось, Кёну даже слов было не нужно, он мог все взглядом сказать) кёновских глазах мелькнула крышесносная для Джэхё, как таблетка экстази, смесь отчаяния, страха, ненависти и…
Этого раньше никогда не было – Кён бросил на него взгляд, каким смотрят на предателей.
А потом оттолкнул Чихо и быстро зашагал к двери.
- Эй, ну куда ты? – наигранное расстройство в голосе Джэхё было просто убойным, когда он крикнул Кёну в спину: - Тебе же нравилось вроде?
- Ты совсем умом повредился? – когда Кён смылся, спросил Чихо, сверля Джэхё не обещающим ничего хорошего взглядом. Почему-то ему вдруг вспомнилось, как Кён тогда говорил ему что-то про двойное дно ольджана.
Кён орал так, будто за всей этой их вечной грызней было что-то совсем нешуточное, но какого черта рэпер тогда целовался с тем, кого, как сам говорил, ненавидит?
Какого хрена вообще Кён целовался с Джэхё? С парнем?
- Ну прости, прости, - Джэхё состроил милую рожицу. – Согласен, шутка вышла не смешная. Вечером я его найду и, будь спокоен, утешу и извинюсь.
Внутренний камертон подсказывал Чихо, что его наебывают со всех сторон, но он не мог припомнить случая, когда Джэхё врал ему – репутация примерного товарища у ольджана была заслуженная.
С другой стороны, Кён отмочил такой финт, что он не поверил бы, если бы своими глазами не видел.
Со стороны третьей, Чихо им не нянька, чтобы возиться и за грешки стукать в лоб – пускай сами разбираются, раз такие умные.
Бросив на Джэхё последний подозрительный взгляд, Чихо занялся делом.

%

Кён больше глаз не поднимал в принципе – поэтому мог увидеть в глазах Тэиля что-то похожее на сочувствие, а в глазах Минхёка что-то похожее на любопытство.
Удивленной неприязни Чихо, когда тот смотрел на него, растрепанного поцелуями Джэхё, там, в студии, ему хватило.
Кёну начало казаться, что ему было бы неплохо и вовсе исчезнуть, чтобы не порочить своим именем группу – мало того, что с парнем обжимался, так еще с тем, который сделал это только затем, чтобы его унизить.
Жалкий-жалкий-жалкий лох, позволивший разыграть себя с таким феерическим масштабом.
Влюбился в Джэхё.
Так хотел услышать от него ответное признание, что не заметил вранья.
Наивный идиот.
Еще бы на коленях за ним ползал.
Если бы Кён мог хоть на минутку отстраниться от ситуации, которая представлялась ему черным пятном краски, покрывшим всю линию его жизни от точки начала до гипотетического конца, так что он во веки веков не отмоется от этого позора, то мог бы включить думалку и взвесить неприятности на весах рациональности: все-таки Чихо застал их не трахающимися.
И даже если бы они не просто целовались – люди-то взрослые, Чихо им не судья, человеческие качества ни одна влюбленность не обесценивает.
Джэхё поступил как свинья – но и от этого не умирают.
К сожалению, голос разума в Кёне не звучал совсем – была только обида, злость на себя и жалость.
Жалость тем унылее и унизительнее, что Джэхё все равно любилось – с надрывным комариным жужжанием и тупым нищенским желанием пойти к нему и пореветь в плечо, от которого пахнет стиральным порошком.
Черная лаковая красочка замазывала в Кёне последние дырочки в окне, из которого свет поступал внутрь его задерганной души, и Кён покорно принимал сгущающуюся темноту, у которой не имелось никаких надежд на завтрашний день, а только смутное предчувствие скорого конца.
Конца, когда он, презираемый всеми и каждым, отключится от системы жизнеобеспечения и к радости святых слез Джэхё перестанет продолжаться.
Нет, серьезно: Кён решил, что сдохнуть было бы приятно, оригинально и безболезненно.

Примечания:

У меня какие-то проблемы с разбиением на главы.
Но конец скоро-скоро, я обещаю.