Технически, уже сегодня

Чондэ снова смотрит на черное небо за окном и осколки звезд в нем. Но не чувствует ни грамма того спокойствия, что испытывал тогда с Фанем две недели назад: за то время, что Фаня не было, Цаньле здорово на нем оторвался. В чем не откажешь Цаньле – так это в умении выебать мозг. Цаньле с таким упорством протрахивал дырку в голове Чондэ, что сейчас Чондэ чувствует себя тряпичной куколкой, выброшенной на пол – нет сил ни на то, чтобы подняться, ни на то, чтобы просто пошевелиться и подать хоть какой-то признак жизни. Чондэ не знает, почему Цаньле не чувствует себя никому обязанным – еще вчера они уснули вместе, обнимаясь на огромной кровати, а сегодня он уже не стеснялся высказывать Чондэ претензии по малейшему поводу. Наверно, все дело в прошлом Цаньле, в обидах, которые он не может забыть. Но что Чондэ может поделать, если Цаньле никого не пускает в свои воспоминания? Никого, даже Фаня. Впрочем, Фань хотя бы может с ним справиться.
Когда Чондэ слышит за дверью какой-то шорох, он думает, что ему показалось. Но раздавшийся вслед за этим тихий звонок рассеивает его сомнения – когда Чондэ открывает дверь, на пороге стоит Фань, тут же делающий шаг вперед, чтобы порывисто обнять его.
- Извини, уже так поздно… - шепчет он, - просто не хотелось ждать до завтра.
- Все нормально, - отвечает Чондэ. – Я не спал. Будешь чай?
- Да, пожалуйста, - Фань раздевается и проходит на кухню, где Чондэ заливает кипятком пакетик травяного чая. По кипятку расползаются красные разводы, и Фань обнимает Чондэ со спины:
- Я скучал по тебе.
- Я тоже, - отзывается Чондэ.
Фань улыбается. А потом отбирает из рук Чондэ ярлычок чайного пакетика, разворачивая к себе:
- Я так скучал по тебе, - оставляя короткие поцелуи вдоль линии неповторимой, необычной, так любимой им ярко очерченной щеки Чондэ. – Я даже вещи не разобрал…
- Фань… - Чондэ чувствует в его голосе слишком много страсти, от которой ему хочется спрятаться, потому что… он слишком устал, чтобы ответить. И он только болезненно дергается под руками Фаня, когда тот забирается под его рубашку:
- Он совсем измотал тебя, да?
Чондэ перестает сопротивляться – Фань снова угадал, о чем он думает.
- Ты выглядишь таким усталым…
Пакетик чая бесполезно окрашивает кипяток в красный, когда Фань толкает Чондэ к низкому обеденному столу, заставляя забраться на него.
- Чондэ… - пуговки на рубашке Чондэ расходятся, и Фань стряхивает легкую черную ткань с одного плеча: - Чондэ, зачем тебе все это?
Чондэ не понимает, о чем говорит Фань – он просто молча тает под его прикосновениями, чувствуя, как огромная ноющая дыра в голове затягивается, как его измученные нервы восстанавливаются.
- О чем ты? – тихо спрашивает Чондэ, поворачиваясь вслед за рукой Фаня, нежно поглаживающей его сосок.
- Оставь его, останься со мной, - горячий шепот Фаня не вяжется с легкими прикосновениями. – Чондэ, я взрослый и ты взрослый. Останься со мной, я помогу тебе забыть его.
- Фань…
- Что? Я сделаю все, что ты хочешь, Чондэ, просто поверь мне… - Чондэ чувствует, как Фань расстегивает ремень на его джинсах, и Чондэ удерживает его руку:
- Фань, я не могу отказаться от него. Он пропадет без нас, - говорит Чондэ, в голове которого с болезненной яркостью возникла картинка Цаньле с окровавленными пальцами.
- Какого черта, - шипит Фань, раздраженный не то словами Чондэ, не то его сопротивлением, - он не…
- Он ребенок, - прерывает Чондэ. – Ты сам это только что сказал.
- Хорошо, - в конце концов со вздохом соглашается Фань. А потом обнимает Чондэ крепче и повторяет: - Я так скучал.
Чондэ наклоняет Фаня к себе за плечи и целует – но уже не потому, что чувствует себя обязанным. Он на самом деле благодарен Фаню за понимание и терпение. И эта благодарность тем больше, чем отчетливее он понимает, что несмотря на всю свою силу, Фань из них троих – самое слабое звено.
Фаня не нужно приглашать дважды – это точно. Он возобновляет свои посягательства на тело Чондэ, гладит его спину под свободно болтающимся материалом рубашки – а потом все-таки забирается в джинсы Чондэ, прокрадываясь рукой под белье и осторожным прикосновением заставляя губы Чондэ разомкнуться с тихим:
- Ах…
Фань знает, что никто кроме него не умеет обращаться с телом Чондэ правильно: никто не умеет целовать так, чтобы он отвечал, не сдерживаясь, никто не умеет ласкать так, чтобы Чондэ забыл стыд и отдался полностью. С самого первого раза, когда Фань увидел того, с кем разговаривал в сети, Фань решил, что этот черный цветок будет принадлежать ему. И только он по праву может наслаждаться им, разматывая угольные лепестки и обнажая беззащитную сердцевину. Для себя. Для себя одного. Поэтому близость с Чондэ каждый раз доставляла ему такое удовольствие – он нежно ломал все комплексы и барьеры, поставленные Чондэ, касаясь его неторопливо, без похоти и желания поскорее получить удовольствие и свалить подальше. Он терпеливо ждал, когда настойчивые, но осторожные движения его пальцев под бельем заведут Чондэ настолько, что он перестанет себя контролировать. И когда это случается, Чондэ цепляется пальцами за его шею, приподнимается над столом и закусывает губы, чтобы не застонать. Фань абсолютно счастлив видеть его таким, сдавшимся под напором удовольствия, и ему хочется только одного – услышать его голос:
- Не сдерживайся, крошка…
Фань понимает, что Чондэ не может позволить себе стонать, боясь разбудить Цаньле, но его тонкая фигурка в руках Фаня, извивающаяся от невозможности выплеснуть свои ощущения, - это больше, чем Фань может вытерпеть. Поэтому он заставляет губы Чондэ открыться – и глухой стон тут же тонет в поцелуе.
- Ты опять пытаешься отобрать его у меня?
Фань оглядывается: в дверях стоит Цаньле и смотрит на растрепанную парочку черными блестящими от злости глазами.
Фань отрывается от Чондэ.
- Зачем, Чондэ? – голос Цаньле ломается от напряжения.
Фань смотрит на Чондэ полным упрека взглядом:
- Как ты это терпишь?
Чондэ пожимает плечами.
Фаню требуется две секунды, чтобы сделать шаг к Цаньле и сжать пальцы на вороте его футболки, так что она затягивается вокруг шеи Цаньле:
- Еще раз позволишь себе такое, и я больше не приду. Никогда. Понял?
Цаньле испуганно пытается оторвать его пальцы от своей одежды, но Фань от злости держит слишком крепко:
- Вместо того, чтобы обнять меня и сказать, что ты скучал, ты решил испортить всем настроение?
- Фань, отпусти…
Фань разжимает кулак, отталкивая Цаньле от себя. А потом, разглядев его повнимательнее, поворачивается к Чондэ:
- Какого черта он пятнистый?
Чондэ еще раз пожимает плечами:
- Ветрянка…
Фань принимается хохотать:
- Что? Ветрянка?
Цаньле неклюже переминается с ноги на ногу, чувствуя себя дурачком.
- Он эти шрамы еще и расковыривал, - добавляет Чондэ, и смех Фаня становится совсем уж оскорбительным.
- Идиот, - весело говорит Фань, прижимая Цаньле к себе. – Какой ты идиот…
Цаньле, вдруг осознавший, что его за этим смехом незаметно простили, приникает к Фаню, обвивая его шею руками:
- Я так скучал по тебе, Фань.
Фань не может перестать смеяться и отвечает все еще с улыбкой:
- Я знаю, - подтягивая Цаньле поближе к Чондэ.
Когда руки Фаня ложатся на плечи Цаньле и Чондэ, а их лица соприкасаются, Фань чувствует себя так, будто собрал паззл: вся их дурная компания в наличии. Фань вдруг вспоминает о Чондэ, которого покинул на середине очень интересного процесса, и улыбается Цаньле – показывая, что ожидает от него демонстрации того, что Цаньле усвоил урок.
Когда в джинсы Чондэ забираются сразу две руки, он только крепче хватается за чужие плечи, про себя отмечая, что они совершенно разные даже по температуре. И это его последняя здравая мысль.

- Я даже в душе не был, - говорит Фань, когда Цаньле тянет его в спальню.
- Без разницы, - отвечает Цаньле.
И Чондэ только усмехается, когда гасит свет.

Они стаскивают друг с друга одежду, и даже Чондэ становится все равно, падает она на пол или задерживается еще где-то – когда изголодавшаяся кожа получает свою порцию упивающихся ей прикосновений. И Чондэ совершенно точно не может сказать - от кого: кто лизнул его в плечо, а кто провел по бокам, так что все внутри Чондэ задрожало.
Они с Цаньле толкают Фаня на кровать, и тот закрывает глаза ладонями, когда чувствует, как каждым из его сосков занялся горячий и нежный рот. Одновременно. Ему очень хочется сказать что-нибудь, что бы хоть отдаленно дало этим двоим понять, как небезразличны ему их действия, но выходит лишь очередное пошлое:
- Мои крошки… - и его пальцы запутываются в волосах – кудрявых светлых справа и похожих на черный шелк слева.
Чондэ и Цаньле беззастенчиво делят тело Фаня, нежничая с сосками и заигрывая с нежной кожей внизу: гладят мягкий живот, раздвигают бледные бедра, и неторопливо ласкают то, что между ними. И когда дыхание Фаня перестает быть ровным, Чондэ с Цаньле не сговариваясь оставляют задерганные соски: Цаньле, никогда не испытывавший проблем с рвотным рефлексом, опускается вниз, а Чондэ перебирается на губы Фаня. Фаню достаются горячие поцелуи Чондэ вкупе с классным минетом, и он снова запутывается пальцами в их волосах вместо благодарности, а Чондэ только смеется, когда губы Фаня шевелятся невпопад, потому что кое-кто слишком умелый и совершенно точно раньше подрабатывал шлюхой.
Когда Цаньле заканчивает, Чондэ без возражений уступает ему свое место, продолжая машинально гладить красивое и расслабленное тело Фаня. Когда он чувствует, что Фань может продолжить, Чондэ тянется за кремом и занимается Цаньле, который успевает забраться на Фаня. Чондэ знает, что скорее всего не прав, но ему всегда кажется, что Цаньле достается сильнее, чем ему самому, потому что с ним Фань готов церемониться до бесконечности, а задница Цаньле получает то, на что сама нарывается, - поэтому Чондэ подготавливает его осторожно и долго, с усмешкой слушая стоны, всегда щедро срывающиеся с губ Цаньле, когда ему хорошо. Чондэ заканчивает, думая, что от него уже ничего не требуется, но Цаньле привычно перекатывается спиной ему на колени. Чондэ думает, что с того самого первого раза они никогда не меняли этой позы, которая в какой-то степени отражает их зависимость друг от друга, и даже упрямый и своевольный Цаньле признает это… Чондэ в порыве нежности гладит его по запутавшимся кудряшкам, пока Фань разбирается с презервативом.
Все это было уже не раз – вздохи Цаньле, кривая довольная улыбка Фаня, поцелуи невпопад, достающиеся кому попало, и рука Чондэ на чужом животе, внимательная и нежная, ласкающая так, чтобы Фань и Цаньле утонули в удовольствии одновременно.
Фань, решивший, что придавливать маленького Чондэ двумя телами сразу немного жестоко, устало сваливается на кровать, пока Чондэ целует горячего Цаньле, расслабленного настолько, что он не только не сопротивляется, но и на поцелуй отвечает лениво и потрясающе вкусно измученно. Чондэ кажется, что на сегодня лимит ласк и поцелуев даже для неугомонного Цаньле вычерпан до дна, и он оставляет его на кровати, перебираясь через тело Фаня, чтобы сходить в ванную. Но Фань дергает его за руку:
- Куда собрался? – и Чондэ падает на его грудь.
- Руки… вымыть, - бормочет Чондэ, с сомнением разглядывая Фаня: тот выглядел уставшим еще стоя в дверях, и Чондэ справедливо полагал, что с него уже достаточно – в конце концов, он же не машина. Но Фань, видимо, доказывает обратное, переворачиваясь вместе с Чондэ на кровати:
- Может быть, это подождет? – спрашивает он, прищурившись.
- Не хочу, чтобы ты отключился в процессе, - пытается отшутиться Чондэ.
Но Фань только ведет носом по тонкой шее, собирая слабый тонкий аромат тела поверх которого ложится тяжелый и густой запах секса.
- Как давно мы делали это с тобой? – тихо, так чтобы Цаньле не разобрал, спрашивает он. – Недели три или четыре назад, после той попойки? Я устал, Чондэ. Я хочу тебя.
Это откровенное признание затрагивает в Чондэ какие-то грубые струны, и он вместо ответа обнимает Фаня, обхватывая его бедрами. Благодарный Фань наконец-то целует так, как ему хотелось давно – тяжело прижимая к кровати и лишая Чондэ воздуха.
Замучивая Чондэ поцелуем, Фань понимает, что есть еще одна вещь, которая бесконечно умиляет его в Чондэ – он тает. Рано или поздно он перестает сопротивляться и становится податливым, как нежная декоративная глина.
- Цаньле? – зовет Фань, и тот с готовностью принимает Чондэ, укладывая на собственных коленях с заботливостью, которую от него сложно было ожидать. Хотя на самом деле все просто – когда Фань рядом, его ревность и злость перестают существовать.
Подготавливая Чондэ, Фань думает, что в нем есть что-то восхитительное, в самих чертах его лица, на что он не может не реагировать. В нем самом есть какой-то крючок, что безусловно цепляется за Чондэ и все, что с ним связано – черные керамические пепельницы, черные рубашки и куртки, старая черная хонда. Чондэ – изысканный цветок, отлитый из черного стекла, издалека похожего на металл, но такого хрупкого на самом деле.
Цаньле всегда замечает, каким взглядом смотрит Фань на Чондэ, и это оставляет болезненные занозы в его сердце, но он старается – никто не знает, как он старается на самом деле, каждый раз переступая через свой необузданный и дикий эгоизм – лаская Чондэ так, как того хотел бы сам Фань, осторожно касаясь щеки, проводя кончиками пальцев по выдающимся ключицам.

Цаньле думает, что в комнате из-за открытого окна просто пиздецкий холод. Впрочем, вставать и закрывать его ему откровенно в лом. Но когда Фань просит:
- Цаньле, принесешь пепельницу? – Цаньле поднимается с кровати, поломавшись просто для профилактики:
- Почему всегда я?
Цаньле точно не из тех, кого смущает хождение по дому в голом виде, поэтому он спокойно разыскивает на кухне все ту же маленькую черную керамическую пепельницу и не забывает прихватить и пачку сигарет вместе с зажигалкой.
Вместо благодарности Фань укладывается головой на его живот и щелкает зажигалкой – сигарета наполняет полумрак спальни серыми клубами дыма.
Чондэ косится на него, думая, что надо бы ввести мораторий на сигареты в постели, но… Это не так уж и важно в конце концов. Ему самому настолько хорошо и лениво, а холодные потоки воздуха из окна так приятно остужают разгоряченную кожу, что он понимает желание Фаня затянуться и сам тянется к пачке, передвигая пепельницу на кровати и устанавливая между ними.
- Мог бы и предупредить, что придешь сегодня, - бурчит Цаньле.
- Было уже за полночь, - шутит Фань, - так что я вчера, технически, уже было сегодня.
- Ты меня понял, - Цаньле мстительно дергает ногой, так что Фань едва ли не сваливается с него.
- Я не собирался, - отвечает Фань.
- Но все-таки пришел, - Цаньле упрямо допытывается до причин, по которым Фань не дождался утра.
- Соскучится по тебе, дурилка, вот и пришел, - смеется Фань, закашлявшись и разгоняя рукой сигаретный дым.
Цаньле счастливо смеется, и Чондэ только хмыкает, стряхивая пепел, вспоминая то, что говорил Фань на кухне. Наверно, это жестоко. Но Чондэ уверен, что отбирать у Цаньле возможность смеяться так – еще более жестоко.
- Я вообще думал, вы спите оба… Думал тихонько пристроиться на кровати и поспать, наконец.
- Ну да, как же, - тоже подает голос Чондэ. – Как будто здесь тебе дадут отоспаться.
- Слышишь, ты, - Фань оглядывается на Цаньле. – Будешь завтра скакать на кровати – придушу.
Цаньле корчит обиженную рожицу:
- Можно подумать, я когда-то…
Но его прерывают сразу два голоса:
- Именно ты…
- И не когда-то, а постоянно…
- Ну и ладно, - обижается Цаньле. – А из-за вас тут дышать нечем.
- Сходи на улицу погуляй, - предлагает Фань, - там зверски холодно.
- Ну уж нет, - не соглашается Цаньле, не собираясь ни за какие прелести на свете отрываться от лежащего на нем теплого Фаня.
- Какой содержательный диалог, - комментирует Чондэ.

Фань курит у окна, силясь разлепить слипающиеся глаза. Утром гиперактивный Цаньле, естественно, проснулся раньше всех и ткнулся холодным носом ему в шею. Фань сказал:
- Я сплю, - и попытался отодвинуться к теплому спящему Чондэ.
Но его слова, конечно, не возымели никакого эффекта: Цальле снова пододвинулся к нему. Фань повторил маневр – Цаньле повторил свой. Фань подумал, что еще одно такое передвижение – и Чондэ окажется на полу, а этого совсем не хотелось.
- Все равно не спишь, - послышалось в спину. – Вставай.
- Не хочу. Отвали, - буркнул Фань, обнимая Чондэ, как игрушку.
Но Цаньле спать категорически не хотел. А это значило, что спать не будет никто. Цаньле решил поприставать к Фаню, хорошо зная, как это его раздражает.
- Убери от меня руки, - предупредил Фань, когда шаловливые пальчики полезли куда не надо.
- Вставай, - повторил Цаньле.
- Ну все, достали, - Чондэ, давно уже проснувшийся из-за этой возни, решил тоже бросить притворяться спящим. – В ванную попадешь последним, - предупредил он Цаньле напоследок, поднимаясь с кровати.
- Согласен, - отозвался Фань.
И вот теперь Фань вполне наслаждается последствиями недосыпа, неодобрительно косясь и на самого Цаньле, дремлющего над кружкой и каким-то журналом. Только Чондэ выглядит вполне прилично, отмывая сковородку у раковины по локоть в пене. То, что на завтрак у них была горячая яичница – тоже заслуга Чондэ, и Фань прячет улыбку, туша сигарету.
А потому подходит к Чондэ, по привычке обнимая его со спины:
- Спасибо.
- За что? – искренне удивляется занятый мытьем посуды Чондэ.
- Не знаю, - Фань пожимает плечами. – За все.
- Это звучит странно, - хмыкает Чондэ.
- Да? – издевается Фань, забираясь руками под его черные штаны.
- Фань, что ты делаешь? – возмущается Чондэ.
- Ничего не делаю, - игнорирует его Фань.
- Фань, перестань, - Чондэ понимает, что Фань не собирается останавливаться, и пытается оттолкнуть его – но с мыльными руками это довольно неэффективно. – Цаньле, убери его от меня.
Цаньле отрывается от журнала, оценивает ситуацию – и спешит на помощь, как бурундук из детского мультика. Вот только не на помощь Чондэ.
- Цаньле, твою мать, ты-то что делаешь? – возмущению Чондэ нет предела, когда он чувствует вторую руку у себя в штанах.
- Из-за тебя мне пришлось мыться после Фаня, а он израсходовал всю горячую воду, - любезно поясняет Цаньле. – Я замерз и могу простудиться.
- Ай-яй-яй, - разочарованно тянет Фань. – Так обижать ребенка. Ты просто злая мачеха.
- Придурки, - шипит Чондэ, опираясь на раковину, когда игнорировать действия двух развратных рук не остается никакой возможности. Он поспешно смывает пену с рук, намереваясь отомстить за все… Но его планы идут прахом, когда Фань легко подхватывает его на руки:
- Я же говорил, надо было просто оставаться в кровати.
Цаньле выключает воду.