Чувства. Иногда я мысленно разговариваю с мамой

Иногда я мысленно разговариваю с мамой. Я спрашиваю ее, почему ей грустно. Спрашиваю, пыталась ли она когда-нибудь не грустить. Расспрашиваю о жизни до печали. Спрашиваю, был ли папа когда-нибудь нормальным. Я спрашиваю, ходили ли они когда-нибудь на свидания, гуляли и держались за руки. Спрашиваю ее о погружении в свои мысли. Спрашиваю, что она делает в своих мыслях… много ли там места? Красиво ли там? Спрашиваю, любит ли она меня. Иногда я вижу и отца, он сидит в кресле с бутылкой пива в руках. Я здороваюсь с ним и говорю, что люблю его.

Патрик достал медаль из коробочки и улыбнулся. Время прощаться. Я смотрел на блестящий кружок, болтающийся на ленте. Улыбнувшись еще шире, мужчина посмотрел на Джерарда.

— Ну что, начнем церемонию? — спросил он, передавая медаль Хейли, которая, конечно, плакала. Она всегда плакала во время церемоний прощания.

— В эту медаль я хочу вложить всю удачу мира. Я надеюсь, что снаружи тебе будет везти больше, чем раньше, — девушка крепко сжала медаль, прежде чем передать ее следующему человеку. Все это время я сидел, уставившись в пол и слушая. Я слушал все, что люди желали Джерарду в жизни. Кто-то даже сказал, что надеется, что у парня никогда не закончатся принадлежности для рисования. Прошло всего несколько минут, когда одна из девушек, Мэгги, сидевшая рядом, ткнула меня локтем в бок.

— Твоя очередь, — прошептала она, передавая мне медаль. Я взял ее, оторвав взгляд от ковра. Быстро взглянув на Джерарда, посмотрел в другую сторону. В комнате повисла гробовая тишина. Я вроде бы различал голос Патрика, но он звучал далеко и нечетко. Мне казалось, что я наконец стал частью ковра, смешавшись с его узором. Словно все вокруг исчезало, а меня засасывало во тьму. Существовала только темнота.

— Фрэнк? — тишину прорвал голос Патрика. — Фрэнк?

— Извините, — прошептал я. — Я задумался.

— Ты думал о том, что сказать Джерарду? — поинтересовался мужчина.

Покачав головой, я медленно встал и передал медаль следующему человеку. Джерард выглядел так, как будто у него сейчас случится сердечный приступ. Брюнет нахмурился, а в глазах стояли слезы.

— Я не могу, — прошептал я, заметив, как дрогнул голос.

— Почему? — спросил Патрик.

— Я… Просто не могу, — кое-как выдавил я.

— Я буду скучать по тебе, Фрэнк, — сказал Джерард, но я едва ли слышал его. Его голос был тихим и грустным. Интересно, почему он вообще разговаривал, это же против правил церемонии прощания. Ты должен слушать, что говорят другие, и молчать, пока не выскажутся все. Джерард нарушил это правило, и мне хотелось на него наорать. Я хотел отругать его. Однако, когда я открыл рот, то не смог произнести ни звука. — Я люблю тебя, Фрэнк. Ты же меня правильно понял? — прошептал брюнет. Он сказал это перед всей группой. Я закрыл рот. Это неправильно, нельзя говорить это вот так, на глазах у всех. Почувствовав дрожь в нижней губе, я сжал кулаки.

— Нет, не любишь, — голос дрожал, но я пытался говорить как можно громче. — Ты меня бросаешь, и я тебя больше никогда не увижу! Срочные новости — это не любовь!

— Я тебя понимаю, — на лице Джерарда не было практически никаких эмоций.

— Нет, не понимаешь! Прекрати это говорить! Меня никто не понимает! И никогда не понимал! Ни один человек в этом гребаном мире не понимает меня! — завопил я во все горло.

— Фрэнк… — начал было Патрик, собираясь успокоить меня, но я не хотел слушать его. Развернувшись, я выбежал из комнаты, прежде чем мужчина успел произнести хоть слово. Я пришел в двенадцатую палату, но мысленно находился не там. Я пошел на дыхательную терапию к миссис Жардин, которая просто сказала «Дай себе то, в чем нуждаешься, Фрэнк». Я лежал на кровати и смотрел на половину комнаты, которая раньше принадлежала Джерарду, а сейчас там стоял лишь чемодан. Парень должен был прийти и забрать вещи, но мне не хотелось с ним видеться. Я попросил у санитара снотворное, и он дал мне таблетку.

Я никогда не пойду на поправку, никогда. Я навсегда застрял между жизнью и смертью. Когда я уснул, мне сразу же приснился сон. Там был Патрик и мой отец. Мы стояли у дороги, у той, где нашли мое тело. Патрик стоял шагов за десять от меня на одной стороне, отец — на другой.

— Кровные узы не делают вас семьей… любовь делает, — крикнул мужчина мне вслед. — Мы любим тебя. Мы — твоя семья, — когда я повернулся к Патрику, он стоял не один. Рядом с ним были абсолютно все люди из клиники. Боб, Брендон, Даллон, Джерард, Хейли, миссис Жардин, Рэй и другие близкие мне люди. — Кого ты выберешь?

Неожиданно я проснулся. Тяжело дыша, я обнаружил на себе чей-то вес. Джерард лежал рядом, обхватив меня руками.

— Это всего лишь сон, — ласково прошептал он.

— Джерард… Почему ты все еще здесь?

— Я ждал, когда ты проснешься, — прошептал брюнет.

— З-зачем? — прошептал я в ответ, плечом чувствуя его усмешку.

— Я не собирался уходить, не попрощавшись с тобой.

— Я не могу, — пробормотал я, Джерард сменил позицию, нависнув надо мной.

— Покуришь со мной?

Я кивнул, и теперь мы стояли на балкончике в прохладном воздухе, прикуривая.

— Ты собираешься со мной прощаться? — спросил брюнет, между чьих губ болталась сигарета.

— Нет, — ответил я, уставившись в небо. Хотел бы я быть звездой, Бог не наделил звезды чувствами. Хотел бы я ничего не чувствовать. Мне хотелось стать глыбой льда, которая отказывается таять. Если у меня не будет чувств, то я не смогу грустить.

— Посмотри на меня, пожалуйста, — попросил Джерард. Оторвав взгляд от неба, я посмотрел на его прекрасное лицо.

— Из-за тебя я чувствую себя маленьким мальчиком, — сказал я, скрестив руки на груди.

— Тогда прекрати себя так вести, — усмехнулся он.

— Ух ты, — нахмурился я. — Нотация — твой прощальный дар?

— Ты можешь просто посмотреть на меня? — черты его лица разгладились. — Просто посмотреть?

Я заставил себя посмотреть ему в глаза.

— У меня есть подарок для тебя, — после нескольких секунд молчания заговорил Джерард, протягивая мне свой дневник.

— Я не могу его взять, — отказался я, хотя мои руки уже тянулись к блокноту.

— Я хочу, чтобы он остался у тебя, — уперся брюнет. Забрав у него дневник, я прижал его к груди и посмотрел на небо.

— Думаю, это значит, что теперь я должен попрощаться с тобой, — едва слышно сказал я.

— Это не прощание, Фрэнк, — улыбнулся Джерард.

— Ты уезжаешь, значит, прощание, — огрызнулся я. Он покачал головой.

— Не всегда, — шагнув ближе, брюнет обнял меня, крепко прижав к себе. Я позволил ему сделать это. Я пытался сдержать слезы, но не мог ничего с собой поделать. Прощаться больно. Мне кое-что известно о боли. Я эксперт в этом деле. Всю свою жизнь вы можете пытаться избежать боли, но ничего не выйдет. Это невозможно. Но если жизнь сделала больно вам или мне, это не значит, что мы должны страдать до конца своих дней. Я страдал, потому что сам выбрал эти страдания. В какой-то момент жизни я влюбился в эту трагичную концепцию, влюбился в мысль о том, что умру в одиночестве. Я художник, поэтому должен страдать. Я нашел в одиночестве свою романтику. А боль превратил в воинственное божество. Я решил, что истинная красота рождается из мучений. Как бы сказал Даллон «Что за херня, приятель?». Потому что это неправда. В страданиях нет никакой романтики, они не прекрасны и не делают тебя особенным. Боль тебя убивает, а в смерти нет ничего красивого. Особенно в твоей собственной. Ты не должен жить в страданиях. Ты можешь говорить за себя. Так говори.

Лежа в кровати, я снова и снова перечитывал последние записи в дневнике. Джерард ушел. За ним приехал брат, и все мы наблюдали, как они вышли из клиники. Кстати, плакал не только я. Думаю, у всех в глазах стояли слезы. Включив лампу у кровати, я положил дневник на тумбочку и взял свою книгу. Долистав до самой последней страницы, обнаружил надпись, сделанную идеальным почерком моей мамы.

Люблю тебя, Фрэнки. Будь хорошим мальчиком. Захлопнув книгу, я свесил ноги с кровати. Пройдя на цыпочках по коридору, вышел на балкон для курения. На улице дул ужасный ветер. Вдохнув холодный воздух, я открыл книгу, а потом выдохнул. Моих ушей коснулся прекрасный звук рвущейся бумаги, когда я разорвал книжку на две части. Я рвал на кусочки листы, покрытые засохшей кровью, чернильными монстрами и историями о вере. Страницу за страницей. Я наблюдал, как бумага летит, подхваченная ветром, и исчезает из поля зрения.