Smell of the Sun

Описание:
Лухан ненавидит Мина: его единственное желание вжать одноклассника в стену, и... и это взаимно.
< Очередная условно годная порнушка c обзывательствами, слезами и нежностью от скромного меня>

Посвящение:
aqua blue parliament

Примечания автора:
У вас на выпускном тоже не было роскошного секса? Не беда: уже и не будет.
А если вам отчаянно одиноко вечерами любиться со своей рукой - почитайте еще порнушный рассказик и послушайте BT-Satellite.
Может быть, почуете Запах Солнца.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

***

Это было за день до начала учебного года. Мин взял из холодильника две бутылки пива и поднялся на крышу старого гаража. Чтобы попробовать помириться. Мирный договор на весь последний год в школе – по его мнению, это звучало хорошо.
- Хей, - Мин окликнул одноклассника, а заодно и соседа, сидевшего на нагретой за день солнцем крыше, но Лухан не услышал: к его ушам тянулись проводки наушников, в зубах была зажата сигарета, а сам он, по-видимому, изображал руками игру на гитаре.
- Хей, - повторил Мин, на этот раз дотронувшись до луханевского плеча.
Лухан вздрогнул, посмотрел на него, вытащил наушники:
- А, ты… - бросил раздосадованно.
Мин не собирался обижаться. Он просто смотрел, как Лухан затягивается и столбик сигареты укорачивается. Мин не помнит, когда Лухан начал курить… Кажется, год назад – тогда из соседнего дома часто слышался ор по поводу вроде «Еще раз увижу - убью», но Лухан только усмехался и продолжал курить назло отцу, с которым у него были странные отношения. Мин думает, что ему даже идет все это – Лухан кажется старше, небрежно выгнув бровь и сбрасывая пепел на крышу, в пальцах, которыми он держит сигарету, странная привлекательная смесь изящества и пофигизма:
- Чего пришел?
Мин молча протягивает ему банку пива, отвечая на удивленный взгляд:
- Чего ты, бери, у моего отца этого добра, знаешь ли, много, - грустно смеется над собой.
Лухан выбрасывает ключ и делает глоток, отставляя банку и упираясь руками позади себя о теплую крышу. Мин садится рядом.
- Слушай, давай… - Лухан смотрит на него насмешливо, но Мин заставляет себя продолжить. – Давай забудем это все. Перестанем собачиться. Мне надоело.
- Мы и не «собачимся», - четко говорит Лухан. – Я просто тебя ненавижу.
Мин вспыхивает, но не сдается. Лухан облизывает губы, и Мин замечает над губой шрам – оставленный им в одной из их многочисленных драк. Лухан не был тогда таким высоким, сильным и… красивым.
- Как хочешь. Но я постараюсь все забыть и больше не цепляться к тебе, - твердо говорит Мин.
- Все-все? – переспрашивает Лухан с улыбкой. – Даже как по моей милости сидел в море без трусов, пока все не ушли?
О да, Мин помнит этот эпизод. Как Лухан с его преданными друзьями Чонином и Сехуном отловили его в море, стащили плавки и выкинули куда-то, а он сидел в воде, тупо отвечая звавшему его на берег Кенсу, что водичка очень хороша и он еще немного покупается, хотя у самого от холода зуб на зуб не попадал. Что ж, это даже забавно было… если смотреть глазами Лухана.
- И это тоже, - кивает Мин, хотя руки снова чешутся раскровавить симпатичную мордашку соседа.
- Ну и дурак, - отвечает Лухан.
У Лухана тоже целый чемодан воспоминаний, связанных с Мином. Вот только странные они.
- Помнишь, с чего все началось? – спрашивает он.
- Ну… с той девочки, что жила в соседнем доме.
Лухан кивает. Мин думает, что он тоже был в нее влюблен, и именно с ревности это все и понеслось. Только вот Мин не знает, кого и к кому на самом деле тогда приревновал Лухан.
Лухан делает еще глоток из банки с пивом.
- Эй, это моя, - возмущается Мин.
Как будто Лухан не знал.
- И что теперь? Противно? – загадочно ухмыляется он.
- Нет, с чего ты взял? – Мин тоже отпивает, касаясь банки ровно в том месте, где были губы Лухана.
- Никогда я от тебя не отстану, даже не мечтай, - говорит Лухан, ложась на крышу. – Я тебя слишком ненавижу.

***

И первый день в школе оставляет Мину желать лучшего, в хлам разбивая его надежды на мирное сосуществование в одном классе со своим заклятым врагом.
- Привет, Огрызок, - приветствует его Лухан, а компания его прихлебателей ржет, когда он появляется в кабинете.
«Огрызок» - это удивительно обидное прозвище, которое привязалось к нему именно с легкой подачи Лухана. Огрызок – это даже не оскорбление, это просто какое-то пренебрежение к низшему существу. Мин вздыхает: в конце концов, это правда. Семья Лухана богата, а его собственный отец – алкоголик.
- И вам не хворать, тупицы, - Мин бьет единственным козырем: вся компания богатеньких мальчиков учится довольно хреново, но Мин подозревает, что это оттого, что оно им и не надо, они и без хороших оценок смогут поступить, куда им захочется.
- Хах, я смотрю, у тебя форма новая? – Сехун цепляет его за воротник. – А не, старая… Сам что ли зашивал?
Конечно сам. Кто еще ему зашьет порванный, кстати говоря, в последней в том учебном году драке с Луханом, рукав.
- Отвали от нашего бомжика, Сехун. Ты унижаешь его достоинство малоимущего, - изрекает Лухан. – Тебе не говорили, что нищие – самые гордые люди на свете?
Лухан не знает, почему его так прет на оскорбления. Может потому, что он с утра видел, как пьяный в дым отец Мина возвращался домой, а Мин ждал его у порога, чтобы уложить на диван? Ему иногда бесконечно хочется поддержать своего соседа-неудачника, но что он может?
- А может, лучше быть голодным и гордым, чем таким зажравшимся дерьмом, как ты? – отвечает Мин, полыхая пламенем в глазах. Он очень не любит, когда Лухан издевается над его семьей и отсутствием в ней денег как понятия.
- Конечно, - тянет Лухан. – Я очень скучаю по своей гордости. Только до нее никак не дотянуться теперь из окна моей новой роскошной машины.
Лухан подмигивает Сехуну, думая, что хорошо сострил.
- А хочешь… - Мин прищуривается, замечая на краешке стола новый луханевский сенсор. – Хочешь, я помогу тебе стать на шаг ближе к этой замечательной гордости?
- Ну попробуй, - хмыкает Лухан.
Сенсор летит в ебеня, разбиваясь о ближайшую стену пластиковыми осколками.
- Ну, чувствуешь, как она заполняет тебя? – выдыхает Мин в лицо взбешенному Лухану. – Это не ярость, Лухан, это гордость.
Мин думает, что они разыграли сцену, в принципе, честно, и даже Чонин с Сехуном расступаются, позволяя ему пройти на свое место. Вот только он же обещал себе не связываться.

***

Лухана это за-дол-ба-ло. Просыпаться с утренним стояком, потому что ему всю ночь снились раскосые глаза, жмурящиеся под ним от удовольствия, пока он активно занимался доставлением этого самого удовольствия маленькому телу с широко разведенными, гладкими, как персик, бедрами, поглаживая нежную, с оттенком фиолетового кожу на распахнутом для него настежь паху. Он не понимает, чем его так цепляет эта фантазия. В его голове это не просто секс, который снимает напряжение его возбужденного члена, это именно мечта о прикосновениях к этому незащищенному, доверенному только ему, откровенному месту, от которого особенно сильно пахнет телом и поднимается дрожащее тепло. Это право обладания, доступ за снятыми трусами к чувствительным нервным окончаниям пухлых округлостей, это контроль чужого удовольствия, ощущающийся диаметром возбужденного члена, это желание наполнить собой под завязку бесстыдное и такое нежное тело, чувствуя, как кольцо мышц, обнимая его, неохотно выпускает из себя, приятно растягиваясь.

Лухан водит под одеялом рукой, сдаваясь на милость своей фантазии. Он не понимает, чем так привлекает его Мин, почему его вес так хочется чувствовать на своих ногах, хочется обнимать, захлебываясь нежностью от прикосновений к выгнутой от удовольствия спине, пока сам он горячим и скользким двигается вокруг его вечно неудовлетворенного члена. Он мечтает о поцелуях в губы, ему хочется еще, глубже, больнее, чувственнее. Но двигаться быстрее или кусать вместо поцелуев не помогает, потому что дело не в грубости, не в страсти, дело в том, что он хочет заполнить собой Мина до глотки, чтобы чувствовать, как его собственная сперма вытекает из чужих губ – потому что ему необходимо прошить Мина собой, связать все их нервные окончания тугими узлами… Он уже не понимает, чего хочет, и собственная рука доставляет ему гораздо меньше удовольствия, чем мысль о глубоком поцелуе, в котором он ласкал бы Мина до потери сознания, а потом пошло по-животному полизывал бы его между губ, чтобы чувствовать пропущенные стоны и наслаждаться абсолютной властью над чужим покоренным, с удовольствием подаренным ему телом.

Лухан встает, стягивая испорченную простынь, и запинывает ее в корзину с грязным бельем. Он смотрит в окно, из которого видно дом их соседей – утро субботы, и привычно возящегося в саду Мина нет. В голову приходит идиотская мысль, что их отцы тоже дружили когда-то, пока один не стал заносчивым снобом, а второй после смерти жены не превратился в алкоголика. Лухан с отчаянием думает, что его отец уж точно не питал таких чувств к своему другу. Таких немужских и предосудительных чувств, заканчивающихся всегда одним и тем же желанием – придавить к стене и хотя бы трахнуть, раз уж на большее у него мозгов не хватает. Это все так неправильно, так мерзко… Лухан трет лицо ладонью и принимается одеваться. Сегодня он хотя бы посмотрит на него.

Лухан открывает дверь в палату, запоздало думая, что не приготовил хоть сколько-нибудь приличного оскорбления для Мина, который сейчас вот откроет свой мерзкий рот, и понесется…
Но Мин спит на своей койке в солнечных лучах, тонкий, как восковая куколка, и Лухан прикладывает палец к губам, показывая его соседу по палате, что он просто посидит здесь и подождет, когда Мин проснется. Лухан опускается в кресло, и пакет с фруктами выскальзывает у него из пальцев.

Это все началось с очередной потасовки. Чонин в столовой хотел попасть хлебным шариком в лоб малявке Кенсу, который обедал за столиком рядом с Мином, но промахнулся – и кусочек хлеба зарядил Мину в лоб. Мин глянул в том направлении, из которого прилетел снаряд, обнаружил ржущую компанию мажоров и предпочел игнорировать, но этого Лухан не видел. Зато Лухан по доброте душевной предложил помочь Чонину и скатал свой шарик, пустив его в Кенсу. Забавно, конечно, что оба они промахнулись – только на этот раз его неудачный снаряд угодил в тарелку Мина, забрызгав его рубашку чем-то жидким. Вид перепачканного Мина с каплями красного на лице бесконечно доставил Лухану, и он заржал, толкая Чонина в плечо, не оставив Мину сомнений в том, кто это сделал. Мин, скрипнув зубами, поднялся и, проходя мимо их компании, остановился – чтобы опрокинуть на голову Лухана стакан с томатным соком, прошептав у него над плечом:
- Теперь посмейся.
Лухан пообещал, что отомстит, используя вместо крови стекающий по ушам противный томатный сок.

И Лухан отомстил, подставив Мину подножку, пока тот нес дорогущий микроскоп. Мин расшарахал школьное оборудование в осколки, и биологичка взвилась:
- Я же предупреждала, осторожнее! Ким, вам придется заплатить за это.
Лухан ухмылялся: у Мина с отцом-алкоголиком лишних денег явно не было.

Но судьба, очевидно, любит иногда выплачивать долги. У Мина была дурацкая привычка копаться по вечерам на грядке, где он выращивал – вы будете смеяться – разную хрень для травоядных вроде редиски и зеленого лука. Его полосатую футболку даже среди выращенной им буйной зелени Лухану было хорошо видно, пока они в очередной раз орали с отцом на террасе:
- Это что? Что это? – отец совал ему под нос пачку штрафов за превышение скорости, парковку в неположенных местах… Лухану было пофиг, о чем кричат эти бумажки, пока он никого еще не переехал.
- Что «что»? – переспросил он. – Заплатишь, не обеднеешь. Должен же ты хоть как-то участвовать в жизни своего сына. А придирайся иди к своей новой секретарше в миниюбке.
- Да как ты смеешь, щенок? Я вырастил маленького ублюдка… - они оба с отцом заводились с полуоборота, и развести их обратно было, скажем мягко, сложновато.
- «Вырастил»? Ты себе льстишь, папочка. Твое воспитание закончилось тем, что ты наконец-то остановился на одной шлюхе, сделав ее своей женой.
Их отношения всегда были для Лухана больной темой, и он часто втихую завидовал уютным вечерам в соседнем доме, когда отец Мина не бывал пьян и они по полночи смотрели футбол по телеку, перекидываясь замечаниями.
- Мне жаль, что у меня такой сын, - в словах отца было столько злости, что Лухан тоже перестал себя контролировать.
- Ну так заведи себе другого, нормального, а обо мне вообще забудь. Тебе даже напрягаться не придется. Хуй ли ты трахался с матерью по молодости без резинки?
От звонкой пощечины, отпущенной тяжелой рукой отца, у Лухана перед глазами поплыли звезды.
- Денег больше не получишь, - было последним словом отца.
- Конечно, чем еще ты меня можешь наказать, папочка, - выплюнул Лухан вслед закрывшейся двери.
Только кашель за кустами напомнил Лухану, кто еще слышал их разговор.

И он еще раз вспомнил об этом, когда отошел от шока и желания убить на месте, когда Мин, обычно очень редко добиравшийся до школы на старой железяке (видимо, настолько редко, насколько это ржавое корыто все-таки удавалось завести), именуемой пикапом, очень удачно припарковался на стоянке перед школой. Припарковался в крыло его тойоты, снеся фонарь и смяв крыло.
- Ой, - смущенно заявил Мин, выпрыгнув с водительского кресла, после того как встал нормально, а Лухан, Сехун и Чонин, стоящие у тойоты, закрыли рты. – Лухан, мне же не о чем беспокоиться, твой папочка заплатит за ремонт?
Сигарета вывалилась из пальцев Лухана.
- Об этом, - он выделил слово, смотря на оставшуюся без глаза машину, - ты пожалеешь.

Это было довольно подло – втроем окружить Мина и выпихать его на газон за школой. Но Лухан рвал и метал. Ему очень хотелось заставить эти продолжающие нагло ухмыляться губки жрать газонную землю и траву.
- Ты вообще ориентиры чувствуешь? – говорил Лухан, придерживая Мина за плечи, пока Чонин и Сехун стояли позади него. – У тебя банальный страх есть?
- Таких шавок, как вы, я еще не боялся, - фыркнул Мин, скидывая с себя чужие руки. – Пошел нахрен.
Лухан замахнулся, чтобы выбить из заносчивой малявки остатки мозгов… но вышла только громкая пощечина, от которой Мин отшатнулся, упав на руки Чонина и потирая щеку.
Он не мог ударить Мина. Мог раньше, когда они дрались, как бешеные собаки, кувыркаясь в грязи. Как-то Мин сломал ему нос, а он порвал ему губу. У их ненависти долгая история, которая должна бы закончиться здесь. Потому что он просто не может ударить. Но это только злит Лухана сильнее:
- Сехун, научи малыша вежливости.
Он не знает, то ли просто удар Сехуна в живот был слишком сильным, то ли Мин был слишком слабым, но его одноклассник осел на траву, хватая беззвучными губами воздух.
- Поднимайся, придурок, мы еще не закончили нашу маленькую воспитательную беседу, - сказал Лухан, поднимая Мина за волосы. Но тот только свалился обратно на землю, скорчившись и сжимая в кулаках вырванную траву.
- Эй, не обманывай меня, малыш, ты не подохнешь от одного удара, - Лухан снова наклонился над сжавшимся в комок одноклассником.
На самом деле он не был так уверен в своих словах: Мин был болезненным, и что самое главное – хронически невезучим. Он постоянно приходил в школу в бинтах и пластырях, бесконечно падал, резался и обжигался, и вот теперь, когда с чужих губ едва донеслось:
- По… помоги, - он до черта испугался, схватив мягкого, как тряпичная кукла, Мина за шкирку.
Он доволок его до комнаты медсестер и втолкнул в дверь. На большее его храбрости не хватило.
- Отвалил бы ты от него, - заметил Сехун, когда он подрагивающими руками ловил непослушную зажигалку. – И правда ведь подохнет.

Мин не подох. Мину вырезали что-то, кажется, аппендицит… Скорее всего, Лухан и не виноват в этом, удар в живот просто спровоцировал приступ. Но факт остается фактом: Мин валяется в больнице вторую неделю именно из-за него.
- Блядь, - очень вовремя раздается с кровати. – Какого хера ты тут делаешь?
Лухан надевает показательную улыбку, которой пользуется каждый раз, чтобы ему поставили оценку на балл выше.
- Соскучился, прелесть моя, - сосед Мина брезгливо морщится на сладкий до невозможности голос Лухана, очевидно, воображая их голубой парочкой. – Фруктиков тебе принес, солнышко.
- Пошел в жопу, - стонет Мин, отворачиваясь.
- Детка, я бы с радостью, но твоя попка еще не готова к нашим играм, ты должен сначала поправиться.
- Сука, ты специально это… - сосед Мина выходит из палаты, оставляя соскучившихся друг по другу юных геев наедине.
- Конечно, а ты сомневался в моем добродушии? – Лухан заканчивает придуриваться, касаясь руки Мина на одеяле. Он больно выворачивает пальчики и добавляет: - Но я абсолютно серьезен насчет того, что ты должен как можно скорее выздороветь. Заебывать этих придурков не так весело, как тебя…
Дверь открывается, чтобы впустить отца Мина.
- О, господин Ким, - Лухан кланяется, как прилежный мальчик. – Как хорошо, что вы пришли, я как раз собирался уходить.
Отец Мина под злобным взглядом сына проводит по золотым луханевским волосам:
- Лухан, я так рад, что хоть ты его не бросаешь. У него совсем нет друзей…
- Пап, - недовольно одергивает Мин с кровати.
- Ну что вы, я его никогда не оставлю. До свидания, - Лухан прощается и уходит, подмигивая Мину.
- Что? - отец Мина смотрит недоуменно. – Он хороший мальчик, я думал, вы дружите. Смотри, он даже фруктов принес.
- Выбрось их.
- Почему? Что не так?
- Пап, я сказал выбрось их.
- Ну хорошо, хорошо…

***

Мин валялся на кровати и занимался любимым занятием. Самоедством. Он прокручивал прошедший день в голове по минутам и отвешивал себе мысленные подзатыльники за малейшие ошибки: дрогнувший голос, неверный взгляд, за каждый шаг назад, что сделал – хотя вчера клялся себе ничего и никого не бояться. Когда пленка его воспоминаний докрутилась до очередной стычки с Луханом, система подзависла: он вспомнил ухмылку соседа-одноклассника, вспомнил школьный значок на лацкане его пиджака, жестко синей тканью очерчивающего талию… Лухан красавчик – этого не будет отрицать даже он. Лухан настолько неправильно красив в его сознании, что он уже не первый раз ловит себя на странном ощущении - ему хочется представить себя с кем-то, напоминающим Лухана. Это как во сне, когда ты не видишь лица, но по какому-то слепку энергии узнаешь знакомого человека. Только вот в его сне ему хочется, чтобы этот кто-то раздвинул его бедра, обнажив самое ценное, что он никому не показывал, чтобы его руки двигались по нему… в нем…
Мин осторожно проводит рукой вниз вдоль футболки и кончиками пальцев невесомо касается полоски кожи над резинкой штанов. Он ненавидит себя за это почти неосознанное желание оказаться под кем-то, будто он нетраханная девочка, которой ночами снится, как ее вход расширяется до огромной дыры и просит, изнывает от желания быть заполненным чем-то горячим, твердым, по-настоящему мужским. Мин перестает поглаживать себя сквозь ткань и, роняя тихое ругательство, тащится в ванную, набирает ее пеной до краев, скидывает с себя одежду и ложится в воду.
Ощущать себя абсолютно обнаженным в горячей мыльной воде мало помогает в борьбе с навязчивыми картинками, и он тянется за бритвой.
Черт бы побрал всю его жизнь. Мало того что он неудачник с большой буквы, так еще и – что уж тут отрицать – абсолютно не мужик. Ему просто не хватает сил хотеть заботиться о ком-то, все, что он может – это желать прислониться головой к груди того, кто защитит его от вечных насмешек, избавит от необходимости отбиваться от пинков и обзывательств. Если бы можно было… просто почувствовать, как тебя любят, сидя на чьих-то коленях, потереться виском о плечо, без слов благодаря за возможность осознания себя нужным и любимым… Подлое воображение при слове «грудь» снова рисует знакомый контур лацканов пиджака с металлической эмблемой его старшей школы.
Мин уперто и долго смотрит на бритву: вода горячая, лезвие острое, терпения осталось очень мало. Что ему мешает в конце концов? Он так отвратительно никому не нужен…
Мин вытаскивает ногу из пены и опирается маленькой ступней о бортик ванны. Он правда хочет сделать надрез на щиколотке, просто чтоб проверить, больно ли… Но только вздыхает и проводит лезвием по коже. Мыльная пена с волосами стекает по ноге. Мин с проклятьем думает, что это нелепо – теперь придется побрить обе ноги.
Раздраженная бритьем кожа неприятно ноет, и он раздевается до боксеров, чтобы намазать ноги кремом. Легкие весенние сумерки серым просачиваются в незашторенные окна, и Мин водит пальцами по гладким выбритым ногам, сдаваясь своим фантазиям в добровольный плен, поглаживает упругие бедра, поднимается выше, кладет ладонь на прикрытый тканью член, тихонько стыдливо выдыхая, когда пальчики сворачиваются полукругом, начиная неуверенную ласку…

***

Дольше положенного на занятии Мина задерживает физрук, требуя, чтобы он сдал какие-то упражнения, которые пропустил по болезни, и Мин приходит в раздевалку последним, чтобы найти ее пустой, все шкафчики запертыми, а свой откровенно пустующим – и нигде ни следа его школьной формы.
Ругательства в голове Мина складываются этажами, когда он идет к классу, стучит, и, бросая небрежное:
- Простите, - садится на свое место.
- Ким, в чем дело? Почему вы не в форме? – математичка удивленно вскидывает бровь.
- Да вот жарко что-то, решил ОСТЫНУТЬ, - Мин хрипит последнее слово, пытаясь прибить взглядом невозмутимого Лухана за второй партой на соседнем ряду.
Ким Минсок обычно не грубит учителям, и эта вспышка его ярости задевает математичку:
- Может быть, у доски вам будет прохладнее. Идите, решайте задачу.
Со скрипом Мин поднимается со стула и идет к доске, принимая мел и принимаясь царапать пока очевидные ему ходы решения.
А Лухан поглощен учебой как никогда: он нервно сжимает ручку в руках и разглядывает ноги одноклассника. Какого хрена они бритые???!!! Нежная, гладкая кожа начинается от кромки коротких шорт и извивается шелком до края кроссовка. Лухан ловит себя на мысли, что хочет, чтобы эти теплые бедра сжали его уши и притянули к себе, опустив носом туда, где самое ценное, трогательное, беззащитное – и он бы умер там, задохнувшись интимностью сокровенного тепла… В голове у Лухана окончательно мутнеет, и он выдирает из рук Чонина листок бумаги, сминает его в комок и кидает в Мина. Бумага попадает задумавшемуся над решением однокласснику по затылку, он вздрагивает и роняет мел на пол – стук белого цилиндра отчетливо слышно в тишине класса. Мин даже не огрызается, просто нагибается, чтобы поднять то, что упало, забыв, что на нем надето.
- Воу-воу-воу, какая аппетитная попка, - вырывается у Чонина, и Лухан ржет в ответ:
- Теперь понятно, почему он штаны потерял… такое сокровище грех в брюки прятать.
Мин разворачивается яростно, испепеляя взглядом смеющегося Лухана:
- Тебе, сука, еще хватает наглости что-то говорить?
- Ты что-то сейчас мне сказал? – Лухан выгибает бровь.
- Ким, прекратите сейчас же! – возмущается математичка.
- Кроме тебя больше некому мою одежду прятать, ты один у нас такой больной придурок… - сипит Мин, сжимая кулаки. – Куда ты дел мои вещи?!
Осознание происходящего у Мина на уровне быка, которому показали красную тряпку – мало он натерпелся от этого урода, так теперь еще и голыми ногами перед классом сверкать? Одно быстрое движение Мина – и рюкзак Лухана оказывается перевернутым над полом. К изумлению Минсока его одежды в нем нет – зато с изрядным стуком на пол выпадывает коробка с кислотно зеленым вибратором немалых размеров.
Мин закрывает рот, поднимая упавшую челюсть, и принимается истерично ржать:
- Что, ты его ВЕСЬ в себя засовываешь? Задница не болит?
Лухану очень хочется уебать засранца – и он себе в этом не отказывает, сжимая пальцы на горле Мина с разъяренным:
- Заткнись… я тебя покалечу.
Но Мин продолжает давиться смехом:
- Зеленый, о боже… от этого мерзкого цвета у тебя стоит крепче? – конец его фразы переходит в хрип, потому что Лухан полон решимости выполнить свою угрозу. Мин не умирает от асфиксии только благодаря математичке, которая орет:
- Оба! Вон отсюда! В комнату для наказаний!
Мин молча собирает вещи и выходит. Закрывая за собой дверь печально известной комнаты, он думает, что теперь ему точно пиздец, здесь ничто не помешает Лухану додушить его, и он жмется в угол на самой последней парте. Но Лухан, к его удивлению, только хлопает себя по карманам, разыскивая пачку сигарет, и закуривает в открытое окно.
- Что? – Лухан ловит его изумленный взгляд. – Сильнее не накажут.
Мин вместо ответа только хмыкает и обреченно утыкается в сжатые кулаки.
- Ты мне все равно не поверишь, - говорит Лухан, глядя в окно, - но это не мой… вибратор. Я сегодня шел по второму этажу мимо спальни отца, где он ругался со своей женой… ну, с моей мачехой то есть, как дверь открылась и эта фигня влетела в стену, чуть не приложив меня по лицу с воплем «Чтоб я этих блядских игрушек в доме не видел».
Мин усмехается, Лухан смотрит на него.
- Ну я решил отнести ее обратно, она же нераспечатанная даже. С виду он дорогой, вот я и думал, что немного халявных деньжат мне не помешает… Мне отец больше не дает с тех пор, как ты покалечил мою машину, - Лухан делает ударение на последних словах, и Мин подозрительно ежится, вспоминая добрую медсестричку из больницы.
Дверь открывается, Лухан выбрасывает окурок за окно, и они оба оказываются перед лицом злого директора, от которого не укрывается плывущий по классу запах сигарет:
- Обоим по выговору в личное дело. А тебе, - он тыкает пальцем в Лухана, - еще и за курение. И убирайтесь домой.
Мин в очередной раз уныло собирает шмотки: если так и дальше пойдет, ни в один приличный институт его не возьмут… из-за этого сволочного придурка. А сволочной придурок оборачивается у двери:
- Кстати, твою одежду новая уборщица сложила в шкафчик Чондэ… Я хотел ей сказать, что она ошиблась, но подумал – в следующий раз не будешь оставлять свои вещи где попало…
Мин думает, что ну их нафиг, эти приличные университеты: в тюрьме, куда его посадят за убийство, хотя бы кормят бесплатно.

***

Мин заснул. В библиотеке. Когда проснулся – за дверью в коридоре уже не орали, а в большие библиотечные окна опускались сумерки.
Мин вздохнул, сложил учебники в рюкзак и, легонько надавив на ручку двери, вышел в темный коридор. У него промелькнула глупая мысль, что Лухан ждал его, когда он впечатался в него, сделав всего один шаг вперед:
- Воу-воу-воу, кто здесь… - произнес Лухан, схватив его за предплечья. – Решил заделаться ботаником?
- Отвали. Не твое дело, - Мин освободил руки и двинулся дальше, но – вот же неудивительно – Лухан не отцепился.
- У тебя рожа мятая. Ты там спал, что ли? – продолжил издеваться Лухан, шагая позади него. – Тебе дома папаша-алкоголик спать запрещает?
Мина задело. В который раз.
- Мой папаша-алкоголик хотя бы пощечины мне не раздает, как девочке, - огрызнулся он, намекая на некоторые неспециально увиденные им сцены.
Но Лухан только тихо рассмеялся. А потом схватил за плечо и толкнул к стене:
- Тшшш! – приложил палец к губам. – Идет кто-то.
- Да мне-то какое дело, - попытался вырваться Мин, но Лухан ни мало не смущаясь только крепче прижал его к своей груди, закрыв рот ладонью:
- Тебе никакого, а я, может, послушать хочу.
Мин прислушался к голосам: математичка и директор обсуждали кого-то, медленно двигаясь за углом по коридору к выходу.
- Мы не можем наказывать одного меньше только потому, что его отец занимает высокую должность… - произнес мужской голос. – Тем более они всегда оба виноваты, оба просто лезут на рожон.
- Я понимаю, - вздохнула математичка. – Но это совершенно невозможно. Каждый урок то балаган, то драка. Может быть, их стоит хотя бы перевести в разные классы?
- Вряд ли стоит связываться с отцом Лухана. А без Минсока класс потеряет в успеваемости. Это их последний год, я попрошу вас отнестись с пониманием…
- Да, конечно, - еще раз вздохнула математичка.
Голоса учителей затихли, заглушенные входной дверью. И над ухом Мина раздалось издевающееся:
- Видишь, конфетка, какие у меня из-за тебя проблемы. Ты как заноза в моей прекрасной попе.
- Да пошел ты! – Мин попытался скинуть руку со своего рта, но Лухан снова только надавил сильнее:
- Еще кто-то идет. Сегодня определенно удачный день для шпионажа.
В коридоре сначала рассыпался смех, а потом раздался чавкающий звук поцелуя.
- И чего ты ко мне пристаешь? Тебе же Лухан нравится? – Мин не узнает голос, но это определенно кто-то из старшеклассников.
Лухан над его ухом хмыкает комплименту.
- Да-а-а-а, - тянет второй голос насмешливо, - Король школы… спит и видит, как бы трахнуть этого малыша, а все думают, что они друг друга ненавидят.
Первый голос снова смеется, слышится развязный чмок, а потом удаляющиеся шаги. Мин сжимается от какого-то предчувствия, потому что не слышит дыхания Лухана и не чувствует его прикосновения к себе. Он мотает головой, прогоняя наваждение, - и не успевает сделать шаг, как его руки опутывает что-то.
Ремень, черт возьми. Долбаный ремень оказывается у него на запястьях.
- Пусти, придурок, - говорит он через плечо. – Сейчас вся школа сбежится на мой голос.
Лухан тихо смеется, перехватывая его поперек груди и притягивая к себе.
- Я тут подумал, что идея-то хорошая… - шепчет он, накрывая его губы ладонью. – Выебать тебя – и дело с концом, чтобы не был таким дерзким.
У Мина не получается издать ни звука, кроме мычания. Он пытается укусить Лухана, но тот только крепче сжимает удивительно сильные пальцы на его лице. Ударить Лухана головой или пнуть тоже получается плохо, потому что со своим ростом он может попасть только в грудь более высокого одноклассника, а его сомнительные телодвижения Лухан комментирует:
- Да, потрись об меня еще, конфетка, потрись еще своей нежной попкой, и я тебя нагну прямо здесь, клянусь тебе.
Вой Мина глохнет под рукой Лухана, когда он чувствует, как чужие пальцы расстегивают его брюки.
- Конфетка, ты просто шелковый на ощупь, - выдыхает Лухан, пробравшись под белье, а у Мина на глаза наворачиваются злые слезы, когда он чувствует чужие нежные пальчики, пробежавшиеся по члену – холодные отпечатки от них горят ожогами язв на его коже – и предательская мокрая дорожка расчерчивает щеку. Потому что он ничего не может с собой поделать – его возбуждает эта грубость.
А Лухану коротит схемы, когда он чувствует под тканью аккуратный, как и весь Мин, нежный и очень чувствительный орган. Лухан не торопясь поглаживает его длину, наслаждаясь тем, как форма и размер ощущаются в его руке, воображая себе, что отзывчивая кожа на кончике имеет такой же фиолетовый оттенок, как губы, и наверняка такая же мягкая. Он потирает и сдавливает, оттягивая складочку, он ласкает так, как никогда не ласкал себя.
Лухан чувствует, как меняется дыхание Мина, и чуть расслабляет пальцы у него на лице, надеясь, что одноклассник не примется орать. Мин действительно продолжает молчать и уже всерьез сам опирается на него спиной. И Лухан срывается в удовольствие, покусывая чужое открытое футболкой плечо, нахально водит пальцами по губам Мина, воображая, как горячо было бы чувствовать их во рту:
- Моя конфетка, раскрой губки, постони для меня, я же вижу, ты хочешь…
Мин сжимает связанные руки в кулаки и мучительно старается сжать губы, чтобы не поддаться руке у него в штанах. Он никогда не думал, что ему может быть приятно такое прикосновение… от вечно брезгливого Лухана. Последняя мысль – о том, кто ему сейчас надрачивает – срывает все замки с его сдержанности, и тихий стон удовольствия скатывается с его губ.
- Да, мой сладкий, - Лухан продолжает кусаться, - я вижу, что тебе нравится, когда с тобой обращаются, как со шлюшкой…
Мин слышит лишь окончание фразы, пачкая ладонь Лухана и еще сильнее оседая на него.
- Когда завтра ты снова будешь корчить из себя принцессу, я хочу, чтобы ты помнил это… - Лухан задевает его щеку влажными испачканными пальцами, а потом слизывает с них мутную жидкость.
- Конфетка, - Лухан сдергивает ремень с его рук и на прощанье снова кусает в плечо.
Мин остается в пустом коридоре с расстегнутыми брюками и ощущением, будто об него вытерли ноги.

***

Лухана бесит весь день беспричинно счастливо улыбающийся Мин, и на физкультуре он решает оторваться, пиная не по мячу, а по ногам одноклассника, на которых завтра расцветут бордовые цветы приветов его ненависти.
- Он же специально! – орет разозленный Мин учителю.
- Лухан, будьте осторожны, иначе мне придется вас удалить, - флегматично отвечает физрук.
- Из-за этой проститутки? – рычит Лухан, толкая Мина на землю. – Переживет, маленькая шлюшка.
Мин поднимается, отряхиваясь, и игра продолжается со свистком.
Лухан, очевидно, недооценил разгневанного Мина: его злые пасы точнее, а сила удара, с которым мяч летит в ворота, пробивает неловкое движение стоящего на воротах хлипкого Чондэ. Звонок раздается сразу вслед за забитым голом, и Лухан со всей своей долго сдерживаемой ярости пинает по мячу, бросая Чондэ, потирающему ушибленное плечо:
- Придурок.
Мяч вылетает куда-то в кусты за ограду поля, и физрук, не меняя флегматичной интонации, обращается к Лухану:
- А вы, Лухан, прежде чем уйдете, отыщите мяч.
Лухан материт на чем свет стоит долбанутого физрука, косясь на небо, из которого вот-вот, судя по фиолетовым облакам, хлынет ливень, и бредет в кусты разыскивать потерянный мяч, который как назло не находится. Зато вместо мяча среди кустов его находит Мин:
- Это что сейчас было? – Мин дергает его за руку, разворачивая к себе.
- Что конкретно? – уточняет Лухан, поворачиваясь спиной и продолжая поиски. – Синяки на твоих ногах или то, что я назвал тебя проституткой?
Небо над головой стремительно темнеет.
- Все! – орет Мин. – Какого хрена ты до меня доебываешься? Найди себе другого придурка, чтобы дразнить!
- Да нахрена мне другой? Кто еще будет стонать, когда ему надрачивают в школьном коридоре?
Последние слова Лухана съедает шорох, с которым капли начавшегося дождя накрывают зелень деревьев и травы.
- Проститутка, - повторяет он, чувствуя, как в секунды ливень тяжелеет и капли бьют в лицо.
- Ах ты сволочь! – Лухан не знает, каким местом думает Мин, толкая его в грудь, когда он стоит на краю оврага, но Лухану хватает половины секунды, чтобы за футболку школьной спортивной формы утянуть Мина вниз вслед за собой – и по склону они летят, переворачиваясь, уже вместе.

Что-то из подсознательного говорит Лухану, что Мин уже достаточно времени провел в больнице по его милости, и он пытается обернуться вокруг чужого тела, чтобы удары не пришлись по маленькому глупому засранцу, но это, видимо, не помогает: внизу он, постанывая, поднимает голову, чтобы увидеть, как дождь шлепает по Мину, лежащему с закрытыми глазами.

Лухан чертыхается, приподнимает голову Мина, но ни крови, ни повреждений не находит. Чужая грудь тихо поднимается под насквозь мокрой футболкой, и он облегченно выдыхает. Просто ударился, или что там еще с этим болезненным полудохликом…

Лухан встает на колени над бессознательным телом одноклассника и ухмыляется: вот ведь шанс. Его ладонь аккуратно пробегает по воде на чужой щеке, по сырым губам. Ливень сплошной серой стеной скрывает их, отрезая от мира, не говоря уже о том, что оба они на дне оврага. Поэтому Лухан наклоняется, чтобы поцеловать такие теплые в холодном дожде, зовущие губы.

Мин открывает глаза и заодно – бессознательно – губы, повинуясь чьему-то настойчивому прикосновению. Когда до него наконец-то доходит, кто над ним и чьи губы он целует, Мин пытается заорать и толкнуть Лухана в грудь. Но не тут-то было: Лухан перехватывает его руки и запястьями прижимает к сырой траве, растянув в разные стороны. Дождь стекает по его лицу, и Лухан так сильно вжимает его голову в траву, что он задыхается – и вынужденно открывает рот.

Лухан не говорит своих обычных гадостей, да их не слышно было бы в густом шорохе ливня, и Мину в голову приходит чудная, как он считает, идея. Он отвечает на поцелуй с такой же страстью, с какой Лухан пытается командовать им: приподнимает шею, пользуясь удивлением Лухана, целует жадно, хватая воду, как попало, коротко и резко проводит языком по чужим губам. Лухан отпускает его руки, не переставая целовать, задирает мокрую футболку, опускает ладони на впалый, холодный от дождя живот. Мин, чувствуя, что это начинает заводить его, кладет руки на плечи Лухана и переворачивает их, вжимая светловолосого одноклассника в зеленую траву. Мин забирается языком в чужой рот, а рукой под резинку спортивных шорт Лухана, находя под мокрой прилипшей тканью интересующую его часть тела. Мину кажется, что Лухан помешался: его руки так нежно гладят спину, а губы такие послушные, что невероятно приятно чувствовать, как они болезненно искривляются, когда он сжимает ладонь. Ливень поливает их, ресницы Лухана мокрые с тяжелыми капельками воды, и когда он смаргивает, Мин видит его глаза так близко, насквозь до самого дна, и даже дождь не смывает горящий в них огонек желания: Лухан бесконечно хочет его и, кажется, думает, что его желание скоро осуществится, поглаживая его спину и задирая футболку до самых лопаток. Но Мин только целует настойчивее, и ему даже кажется, что это безумно приятно – быть соединенными рот в рот, пока он ласкает член Лухана, ощущая его длину и легкие подрагивания под ладонью. Мин старается – и довести Лухана до болезненного состояния неудовлетворенного возбуждения оказывается несложно.
- Ну, теперь мы квиты, - говорит Мин, разрывая поцелуй. – А дальше сам.
Он хлопает Лухана по щеке и быстро поднимается с тела одноклассника, карабкаясь вверх по оврагу. Если бы еще смотаться из школы, пока Лухан не нашел его, – и он, скорее всего, даже останется жив после этой маленькой провокации.

***
Мин думает, что слишком понадеялся на свою удачу, оставшись в бассейне один так поздно: когда дверь хлопает, ему даже не надо снимать полотенце с головы – он и так знает, кто это.
- Ну что, рыбка моя, наплавалась? – говорит Лухан. – Не хочешь поплавать со мной, я тебя, наверно, не съем… ну по крайней мере не до того, как поимею.
- Отвали нахрен, - огрызается Мин, отходя на безопасное расстояние. – Просто съебись отсюда и не порти настроение своей наглой рожей.
- Какая жалость, конфетка… твоя задница в плавках слишком классная, чтобы я мог просто съебаться, - Лухан медленно обходит лестницу трамплина, приближаясь. – Кроме того, ты не закончил тогда…
Мин делает несколько шагов вправо, Лухан делает столько же – влево.
- Уйди уже, дай мне одеться, - просит Мин, зная, что бесполезно на самом деле. – Продолжим завтра, а я пока потрахаю себя пальцем, - разминки ради, а?
- Еще и язвишь? – улыбается Лухан. – Не слишком ли храбрый?
Самым разумным Мину кажется просто пробежать мимо, а в раздевалке есть хотя бы одежда... и замок на двери. Но он снова недооценивает скорость реакции Лухана, как и до невозможности скользкий пол бассейна – Лухан все-таки ловит его, прижимая к себе.
- Попался, конфетка, - блаженно тянет Лухан, скользя носом по его шее.
- Да ты ебнутый, - пинается Мин. – Иди в жопу со своей «конфеткой».
- А как ты хочешь, чтобы я тебя называл, когда буду двигаться в этой очаровательной попке? – Лухан держит крепко, и яростные попытки Мина освободиться тонут в кольце чужих рук. – Упертая сучка?
- Да хуй тебе… - Мин кусает чужую руку, чем окончательно выбешивает Лухана.
- Какой зубастый… стерва.
Лухан прижимает к себе извивающееся тело, больно надавливая на плечи, пытается поцеловать уворачивающиеся губы.
- Ну же, принцесса, я просто трахну эту милую задницу, - Лухан кусает в плечо, млея от близости почти голого тела, просовывает ладонь под плавки, ощупывая упругую ягодицу, и тянет вниз. – Ты меня с ума сводишь…
Мин думает, что в воде у него больше шансов – и толкает их обоих с борта бассейна.
Но даже под водой Лухан не отпускает его, и Мин со всей силы ударяет в грудь. Удар приходится по горлу, и Мин видит, как изо рта Лухана вырываются пузырьки воздуха… как весь воздух из его легких поднимается пузырями вверх, и этот придурок глотает воду. Мин почти физически чувствует, как вода обжигает нос, дыхательные проходы, проливается в горло…
Мин дергает Лухана вверх, поднимая над водой ослабевшее тело, толкает обратно к борту бассейна. Чертыхаясь, втаскивает его на пол, давит на грудь, думая, что мог бы легко утопить эту сволочь. Лухан кашляет, выплевывая воду, сворачивается клубком в луже у бассейна:
- Черт… как больно, - сквозь стоны и кашель произносит он. – Что ж ты не оставил меня под водой, конфетка?
- Урод, - говорит Мин, поднимаясь.

***

Мин не выспался, готовясь к экзамену, сегодня слишком душно и вообще… он неважно себя чувствует и с утра думал даже не идти в школу, потому что его весь день преследует ощущение, что он вот-вот грохнется в обморок.
- Ким? – голос учительницы отвлекает его от своих мыслей, и он переводит взгляд с окна на историчку. – У вас кровь… с вами все в порядке?
Мин прижимает ладонь к лицу и смотрит на окровавленные пальцы. Вот черт, кровь носом.
- Да… да, извините, мне нужно выйти, - говорит он, прикрывая лицо.
- Конечно, приведите себя в порядок… или обратитесь к медсестре.
Мин убегает в туалет и долго держит смоченный холодной водой платок на носу. Кровь остановилась, но его все равно пошатывает…
А Лухан в классе усмехается, давя в себе никчемное беспокойство, тянет руку.
- Извините, что-то его долго нет, - кивая на опустевшую парту, - можно я его проверю?
Друзья Лухана мерзко хихикают, зная, что лухановское «проверю» может значить на самом деле, но историчка только кивает:
- Да, конечно.
Лухан знает, что Мин вряд ли пошел к медсестрам, поэтому решает сперва посмотреть в туалете. Мин с платком на лице видит его в зеркале и разворачивается, собираясь выйти. Но Лухан легко отталкивает его обратно к раковине:
- Плохо тебе?
Его голос зверски хриплый, и Мин бы уловил в нем беспокойство, не будь ему так тошно.
- Отстань, - говорит Мин. – Потом поиграем в твою охренительную «трахни конфетку».
- Придурок ты, - отмахивается Лухан, отбирая платок и снова намачивая. – Может я помочь хочу?
- Отъебись вместе со своей помощью, мне никто не нужен, - Мин отбирает платок. Он и правда слишком устал, чтобы реагировать нормально.
Лухан мягко обнимает его сзади, глядя в зеркало на бледное лицо.
- Мин…
Лухан разворачивает Мина к себе лицом и целует. Мину требуется собрать остатки сил, чтобы оттолкнуть и отвесить хорошую пощечину.
- Сказал же отъебись…
Лухана это бесит: с чертовым придурком нельзя никак – ни по-хорошему, ни по-плохому. Хотя совсем по-плохому он не пробовал – отмечает он про себя с усмешкой. Лухан выкручивает Мину руки и наклоняет к раковине.
- Сам напросился…
Лухан одной рукой расстегивает и спускает чужие брюки, с садистским удовольствием пиная Мину по ногам в ответ на слабые попытки освободиться. Лицо Мина в зеркале искажает жалобное выражение, когда он стаскивает с одноклассника трусы и подтверждает его худшие опасения:
- Теперь так легко, как в прошлый раз, не отделаешься.
Лухан слышит жалобный стон, когда поглаживает белые ягодицы и задушенное:
- Пожалуйста, не надо… - когда скользит между ними.
Но Лухан только больнее выворачивает руки.
- Ты просто не представляешь, как мне хочется, - поглаживая нежный вход.
- Луха-а-а-ан, пожалуйста, - Мин заходится рыданиями, когда Лухан растягивает края дырочки.
- Мин, не ори, - говорит Лухан. – И расслабься, черт бы тебя побрал.
Даже один палец входит с трудом, и Лухан чувствует, что внутри Мин сухой и горячий, как ожог.
Мин чувствует в себе палец, плавно изгибающийся, поглаживающий стенки, и ему хочется сдохнуть прямо здесь. Ему кажется, что Лухан раскрыл его до самой души, чтобы, наконец, плюнуть внутрь.
- Я не хо-хочу с тобо-о-о-й, - захлебывается Мин воем, и слезы капают с его лица в раковину. – Не хочу в туа-ле-ле-те-е-е.
Мин давится рыданиями, кашляет, заикается… Ну почему, почему он такой неудачник, почему он не заслуживает даже ничего похожего на любовь, а только ненавидящего его Лухана, который сейчас унизит до самого основания?
Мину настолько плохо, что он даже не чувствует, как Лухан поднимает его, прислоняя к стене:
- Тише, тише, крошка, не плачь, - сцеловывает слезы с его лица, с его глаз и щек.
- Луха-а-ан, почему ты ненавидишь мен-ен-я-я-я… - все, что так долго копилось в Мине и что он успешно сдерживал, притворяясь бесчувственным, вылилось наружу в истерике: - Чт-что я тебе сд-сдела-а-ал?
- Перестань, не плачь, - повторяет Лухан, обнимая его, обвиваясь руками вокруг хрупкого тела.
- Я ус-уста-а-ал… Сопрот… ив-ив-ляться тебе… - тяжелые всхлипывания не дают говорить, и Мин цепляется пальцами за рукава пиджака Луханя. – Меня ник-к-то не жале-е-т…
- Мин, хороший мой, перестань, - Лухан бы душу вынул, чтобы не слышать этих рыданий, причина которых – он сам и его безумие.
- Я сдох-ох-нуть хочу… - заканчивает Мин, и его рвет очередным рыданием.
- Тш-ш-ш… - тянет Лухан, продолжая зацеловывать Мина и крепко прижимать к себе. – Ми-и-и-н…
Лухан не выпускает Мина из объятий, пока все всхлипы не покидают измученное тело. А потом вытирает его заплаканное лицо:
- Заберешь вещи и домой. Тебе нужно отдохнуть.
Мин входит в класс, тихо открывая дверь. К его большому сожалению исторички нет, и внимание всех учеников обращено на его зареванное лицо.
- Хехей, Минни, - присвистывает Чонин. – Тебя все-таки трахнули?
Мин молча складывает учебники в сумку, спиной чувствуя, как в классе появляется Лухан.
- Поздравляю, друг! – смеется Чонин.
- Чего? – непонимающе вскидывает бровь Лухан.
- Наш Минни из-за тебя весь в соплях, ты его что, не удовлетворил?
- Я без понятия, где этот придурок был. Я курить ходил, - Лухан наклоняется к Чонину и выдыхает на него. – Доволен?
- Фу, - кривится Чонин. – Ты с этими сигаретами сдохнешь скоро.
Дверь класса тихо закрывается за Мином.
А вечером он, проснувшись, находит на подоконнике большое красное яблоко.

***

Лухан нарочно опаздывает на свой собственный выпускной, долго вертясь перед зеркалом, чтобы перевязать галстук: он убежден, что там нефиг делать. Без Мина ему скучно, а с Мином ему нестабильно, как в ядерном реакторе. Он все еще помнит те рыдания в туалете, но едва ли может держать себя в руках, когда видит одноклассника. Поэтому он просто избегал его все экзамены, запираясь в комнате – может, именно поэтому он их и сдал? Как ни крути, влияние Мина на его жизнь почти всегда оказывается «положительным». Словцо ядовито всплывает в его памяти, когда он видит уже не новую сцену у порога соседского дома:
- Пап, ты опять забыл ключи. Из-за тебя я опаздываю на выпускной.
- Сынок, ты такой большой, - Лухан только вздыхает, слыша снова пьяный бред. Он останавливается у крыльца Мина, дожидаясь уже почти бывшего одноклассника:
- Садись, а то совсем опоздаем.
- Спасибо, я пешком дойду, - Мин пытается его игнорировать.
- Придурок, тебе диплом вручают, а ты выебываешься.
После секундного раздумья Мин все-таки садится в машину.

Лухан на вечеринке беззастенчиво приставляет рога фотографирующимся парочкам и портит снимки своей кислой рожей, продолжая краем глаза следить за Мином. Когда выпускников изрядно разносит, заканчиваются тупые конкурсы, и администрация школы, тоже изрядно накачавшаяся, сваливает, предоставляя молодым людям самостоятельно праздновать вступление во взрослую жизнь, проблевываясь в туалетах и участвуя в сомнительных половых актах в кустах, Лухан смертельно устает скучать. Он срывает где-то ярко-алый лепесток и ищет Мина.

Мин находится на балконе, опирающимся на перила. На нем нет пиджака, на который кто-то успел вылить пиво, и рукава рубашки закатаны до локтя. Лухан тихо подкрадывается сзади и щекочет его ухо лепестком.
- Кен… - Мин оборачивается, и Лухан усмехается.
- Не-а, не Кенсу.
Мин смотрит на него пару секунд, потом отворачивается:
- Чего надо?
Его ребра проступают под заправленной за пояс белой рубашкой, и Лухану до невозможности хочется коснуться их, двигающихся от дыхания, таких теплых и живых.
- Ты красивый, - говорит Лухан, решив уже наплевать на все этой ночью. Ночью, которая будет их с Мином последней, если он не решится на что-нибудь. – Ты очень красивый сегодня.
Мин с подозрением разворачивается обратно:
- Ты что, напился?
-Нет. Я вообще сегодня не пил, - Лухан проводит двумя пальцами по его волосам, легко касаясь нежных выбившихся прядей.
- Ну тогда прими мой ответный комплимент: ты тоже ничего. И катись отсюда.
Лухан задевает чужую скулу, щеку, шею. Его прикосновения легкие и беспорядочные, и Мину кажется, что он слегка помешался, так дотрагиваясь до него.
- Я должен тебе сказать, обязательно должен, - пальцы Лухана проводят по виску, очерчивают выступ челюсти – ему кажется, что Мин его собственный шедевр, произведение искусства с ему одному понятным звучанием. – Ты мне снишься…
- В кошмарах? – уточняет Мин, чувствуя просящие прикосновения осторожных кончиков пальцев к гладкой щеке.
- Нет, хуже… - говорит Лухан еще тише, наклоняясь и прижигая шепотом самые губы: - В них я люблю тебя и твое тело.
Мин пытается отодвинуться, но получается плохо, потому что умоляющие губы Лухана двигаются вслед за ним:
- Я знаю, ты не простишь меня за все, что я тебе сделал, - горячим шепотом обжигает кожу и разум. – Но я бы повторил это все, до последней мелочи, чтобы быть с тобой еще, снова чувствовать, как ты пугаешься кончиками пальцев, задыхаться от твоей ярости и воображать, как я наказываю тебя, а ты стонешь и изгибаешься…
Губы Лухана касаются его щеки, едва прихватывая кожу, чуть прижимаясь в безнадежном сумасшествии. Губы Лухана умоляют вопреки его словам.
- Ми-и-ин, скажи что-нибудь… - Лухан замирает, прижавшись лбом, положив руку на шею и губами касаясь неподвижных губ Мина. У Лухана подкашиваются ноги, потому что Мин не отвечает, Мин вряд ли чувствует и сотую долю того, что разлагает его мозг все эти годы. Он не нужен Мину, сейчас его оттолкнут и в очередной раз рассмеются – он сам научил Мина бить точно и по самому больному месту. Черт, это его последнее мгновение, их последняя ночь, и его пальцы на шее Мина подрагивают. – Мин, я…

Мин понимает, насколько это все неправильно, он думает, что обязательно будет жалеть об этом – но как найти в себе силы сопротивляться завораживающему шепоту Лухана, который заклинаниями опутывает его кожу, там, где просящие губы касаются его: Лухан никогда не был таким… Лухан говорит то, что поднимается с самого дна его сознания, и Мин думает, что это скорее всего минутный порыв, и больше он этого незнакомого откровенного Лухана не увидит. Даже если он поддастся, завтра все снова будет как обычно. Кроме одного но: он слишком долго мечтал об этом. О том, что именно сейчас.

Лухан чувствует, как подрагивают губы Мина, прижатые к его собственным, а потом Мин неуверенно открывает рот, чтобы сжать его нижнюю губу.
И Лухан падает, отсчитывая этажи вниз.

Его поцелуи плавные, тягучие, как нити меда, он позволяет им обоим почувствовать, насколько мягко можно касаться того, кого обожаешь настолько сильно, сколько нежности в удовольствии сжиматься на чужих губах и чувствовать ответное прикосновение, как странно волнующе быть соединенными дыханием и чувствовать, как пропускают внутрь.
Лухан ласкает Мина губами, как в его снах, прикрыв глаза и соединив руки на чужой пояснице, чувствуя под пальцами тонкую ткань рубашки и ночь за спиной Мина. Холодная ткань сминается на лопатках и плечах, и Лухан тащит Мина вниз, на новый уровень обнаженного ослепляющего удовольствия от одних только невинных поцелуев.

***

- Ты только посмотри, - присвистывает Чонин, указывая на парочку, целующуюся на балконе.
- Да уж, меня сейчас вырвет от передоза нежности, - отвечает Сехун, кривя губы.
- И надо было столько лет заебывать друг друга, чтоб потом ТАК сосаться на выпускном? Лухан сволочь.
- Да ладно тебе, это же было очевидно, разве нет? Зато у кого-то будет секс…
- Да уж. Нам-то с тобой это не светит, - вздыхает Чонин.
- Ну, мне придется пока, - Сехун выделяет слово, - довольствоваться поцелуями, а дальше я планирую уболтать Чондэ на большее… - мечтательно заканчивает он. – Только ему не говори.
Но Чонин не слышит просьбу, он с первых слов Сехуна где-то глубоко в прострации:
- Чондэ? Ты серьезно?
- А что, - смеется Сехун, - одному Лухану с покерфейсом ходить? Без Чондэ я бы ни одного экзамена не сдал…
Чондэ появляется за спиной Сехуна именно в этот момент и хлопает глазами на Чонина, у которого отвисшая челюсть так и не встала на место.
- А, вернулся, - Сехун берет в свою руку пальчики Чондэ. – Пойдем вниз?
Чондэ кивает.
- А ты, - Сехун разворачивается к Чонину, - ты, насколько я понял, тут от одного глазастого был без ума? Вот и иди к нему…
Сехун игриво шлепает впереди идущему Чондэ по заднице, и когда тот возмущенно оборачивается, сгребает в охапку, сцеловывая упрек с губ. Чонин и правда думает, что не стоит оставаться единственным неудачником в их компании, который так и не набрался смелости сказать то, что нужно.

Лухан растравил чужие губы до болезненно алого оттенка, и Мин только крепче сжал кулаками рубашку на его плечах, чтобы не упасть, когда Лухан принялся расстегивать пуговки на вороте его рубашки, погладил ключицы, положил ладони Мину на шею, слабо сжимая. Лухан сделал это не думая, почти бессознательно, просто слишком много неизрасходованной нежности переполняло его, и ему необходимо было снизить давление, пока вода не снесла его – перед ним его драгоценный Мин. Но в самом Мине сознательного даже несмотря на умопомрачительные поцелуи осталось гораздо больше, он справедливо подумал, что если так и дальше пойдет, он скоро останется голым с маловменяемым Луханом, поэтому он счел разумным остановить руки Лухана, сжав запястья:
- Хватит…
Лухан кивнул:
- Пойдем отсюда.
Лухан вытолкал Мина из разношерстной занимающейся чем попало (примерно тем же, чем занимались только что они) толпы и открыл дверцу побитой тойоты:
- Садись, принцесса, - чмокнув в плечо.
Мин покраснел от этого жеста больше, чем от поцелуев. Это не укрылось от Лухана, который выключил двигатель.
- А знаешь, мы с машинкой никуда не поедем, - произнес он, смотря на него сбоку.
- А э… - кашлянул Мин.
- Ты, если помнишь, разбил ей глаз, - Лухан постучал по рулю, глядя на него внимательно. – Поцелуй – и мы все, - он выделил слово, - забудем?
Мин подумал, что это последняя проверка. Для него самого и для Лухана. Он перегнулся через рычаг, положил на лицо Лухана ладонь и прижался к его губам, чуть повернув голову, давая понять, что на самом деле согласен забыть все.
Лухан усмехнулся и тронулся с места.

***

Лухан остановился на пляже, когда дальше ехать по песку посчитал бессмысленным, боясь застрять.
- Это мое любимое место, - сказал он, выходя и снимая обувь. – Придется немножко пройти по воде.
Песок коснулся ног Мина шелковым сыпучим и немного влажным из-за недавнего дождя. Лухан взял его за руку и повел по берегу, заставив перейти крохотную заводь, обросшую по берегу кустами. За ней была еще одна такая же, совсем скрытая от глаз. Лухан бросил на песок свой пиджак, приглашая сесть, а сам устроился сзади, обняв ногами. Мин зарылся пальцами в холодный песок, слушая Лухана:
- Я часто сюда прихожу, когда мне грустно…
- Тебе? Грустно? – переспросил Мин. Его воображение не осмеливалось нарисовать такую картинку – вечно пафосный и ироничный Лухан вдруг в роли рыцаря печального образа.
- Ага. Не веришь?
- Не очень, - отозвался Мин.
Лухан положил подбородок на его плечо.
- Мне вообще кажется, что я знаю тебя столько лет, и вместе с тем ты сейчас совсем чужой и незнакомый, - тихо произнес Мин.
- Может быть и незнакомый, - согласился Лухан. – Но не чужой.
Лухан обнял его, пропустив одну руку через плечо под рубашку, поглаживая ребра.
- Я всегда был собой, - Лухан зацепился пальцами за сжавшуюся бусинку соска и потер ее безымянным, чувствуя, как морщится под его прикосновением нежная кожа. – Просто… любил тебя немного странноватым способом.
- Да уж, - фыркнул Мин, - столько синяков на моем теле – и все сплошь доказательства любви.
- Угу, - кивнул Лухан, не прекращая играть с розовым пятнышком на теле Мина, чувствуя, что даже один этот маленький сосочек дарит ему массу удовольствия. – Только теперь я хочу попробовать более традиционные способы…
Мин поворачивает голову, удивленный вдруг охрипшим голосом Лухана.
- Мин, я так хочу тебя, - выдохнул Лухан, - пожалуйста, позволь мне…
Не дожидаясь озвученного разрешения, Лухан скатился пальцами вдоль оставшихся нерасстегнутыми пуговиц рубашки и сбросил легкую ткань с плеч Мина, оголив кожу.
- Ты даже не представляешь, как я хочу твои плечики, - Лухану вынесло остатки мозгов, когда он уперся носом в трогательную открытую сброшенной рубашкой шейку и принялся целовать косточку на плече, поднимаясь вдоль мышцы вверх, к уху. – Я до смерти хочу каждый миллиметр твоего тела.
Лухан доказывает свои слова, обняв Мина со спины и нежными пальцами изучая его живот, полоски ребер под кожей, забавную реакцию сосочков на трение - они сжимаются, а Мин откидывает голову на его плечо. Лухан перебирается выше на подставленную шею и поглаживает венки, хрящики, выступы косточек, абсолютно наслаждаясь тем, что все это, вот так опрокинутое, обнаженное, видит только он и море, плещущееся в утреннем тумане впереди.
- Из-за тебя я безумен, - шепчет Лухан, проводя пальчиками по прикрытым ресницам. – Я хочу не просто секса, я хочу заняться с тобой любовью на этом пляже.
Лухан перебирается вперед, садясь между разведенных ног Мина и поглаживая их вдоль шва на бедре. Он целует и расстегивает молнию, чтобы потом приподнять Мина и стянуть с него брюки, обнажая так любимые им гладкие ножки. Он гладит под коленями, и эта ласка, от которой то ли щекотно, то ли безумно приятно, заставляет Мина начать расстегивать чужую рубашку, чтобы накинуться поцелуями на грудь Лухана, оставив его самого выпутываться из жестких манжет. Лухан только усмехается и расстилает рубашку позади Мина, отчего его грудь оказывается прижата к чужому лицу: Мин впивается зубами в чужой сосок, а потом ласкает его языком, чувствуя, как от этого пошленького жеста нарастает приятное возбуждение.
- Горячий мой, - шутит Лухан, пробираясь рукой под резинку единственного оставшегося на Мине элемента одежды. – Приподнимись.
К изумлению Лухана, у которого от этого факта в животе все ноет, ему удается стащить с Мина трусы только по середину бедер. Мин как девочка сжимает колени, разведя ступни в стороны, и смотрит на него взглядом сиротки, у которой отбирают последнее. Лухана топит нежностью и умилением, он готов целовать ступни этого чуда… хотя гораздо больше, чего уж скрывать, ему хочется прижаться губами к тому, что так ревностно охраняет Мин.
- Девственница моя, - Лухан подается вперед, накрывая губы Мина и принимаясь поглаживать внешнюю сторону бедер. – Разведи ножки, моя нежная прелесть, свою невинность ты сегодня потеряешь без вариантов…
- Лу-лухан, - бормочет Мин в его губы, когда трусы все-таки оказываются выброшены на песок.
- Что, крошка? – переспрашивает Лухан, разорвав поцелуй. – Можно мне посмотреть?
Мин несмело кивает, и Лухан разводит его ноги, забывая дышать от накатившего на него чувства, что это то самое, что преследовало его в снах. Ему доверили самое ценное, смущающее, и он настолько счастлив, что может не только любоваться совершенным телом Мина, бесстыдно красиво открытым перед ним, но и пользоваться им: Лухан целует вниз от колена, прихватывая нежную кожу губами, а трогательный пухлый изгиб у основания бедра вообще кусает, заставляя Мина вскрикнуть от боли.
- Ты зачем? – спрашивает изумленный Мин.
- Хочу, чтобы ты еще долго помнил, что я был здесь, так близко… - Мин снова краснеет. – И здесь…
Лухан припадает губами к впадинке паха, втягивая носом запах любимого тела, который давно уже заставляет его выполнять только одну команду – «обожать». И Лухан выполняет ее максимально полно, чередуя губы и язык, пока член Мина не заставляет обратить внимание и на него.
Лухан поспешно раздевается, ловя на себе настойчивый взгляд Мина.
- Что, тоже хочешь посмотреть? – он снова садится между чужих ног и тянет руку Мина к себе, накрывая его ладонью свой член. – Давай, ты же уже делал это.
Мин осторожно проводит пальцами по чужому достоинству, вспоминая узор из складочек и вен и шелковую нежность кожи. Он назло Лухану крепко сжимает руку, массируя сильно и скрывая сладкий трепет внутри от охватившего его ощущения развратности их действий. Лухан покашливает, душа готовый вырваться стон:
- Да, детка, только твоим пальчикам я прощаю такую грубость.
Лухан заставляет Мина лечь и перекладывает его руку на живот:
- Погладь себя. Я хочу посмотреть, как ты справляешься без меня.
Мин думает, что окончательно двинулся, когда принимается ласкать себя, надавливая на мягкий живот, чувствуя внутри него проснувшееся желание. Его вторая рука неосознанно тянется к бедру, нежно проводя по округлостям, как всегда, когда после бритья он заканчивал натирать себя кремом и изголодавшееся тело хотело получить немного ласки. Мин закрывает глаза и окончательно тонет в удовольствии.
- Узнаю свою чувственную конфетку, - говорит довольный Лухан, придвигая обе его руки к паху. – Ты ужасный развратник.
Мин чувствует, как пальцы Лухана сжимаются на основании его члена, сильно, но мягко, уверенно принимаясь сводить его с ума. Лухан наклоняется, чтобы вобрать в рот яички и, пососав, выпустить, с победной улыбкой встретив расфокусированный взгляд Мина.
- Лу-лухан, что ты делаешь, мать твою? – стонет Мин.
- Люблю тебя, - просто отвечает Лухан, снова обращая все свое внимание на возбужденный член, и принимается надавливать на него так, что смазка вытекает с кончика. – Давай, Мин, не жадничай, ты должен захотеть меня еще сильнее, мне нужна эта скользкая штука.
- Блядь, Лухан, ты отвратительный… - выговаривает Мин, хватаясь пальцами за песок. – Я и так уже хочу тебя до судорог.
Лухан собирает выступившую смазку на пальцы, поднимает коленом левую ногу Мина и продолжает издеваться:
- Тебе будет больно. Может, стоит закончить? Запастись там, ну, разными штуками вроде смазки?
- Луха-а-а-н… - обреченно стонет Мин. Он и правда больше не в состоянии терпеть. – Я хочу твой член внутри по самую глотку, я хочу, чтобы он разрывал меня, я хочу насаживаться на него как последняя блядь и стонать на весь пляж… Доволен?
- Теперь да, - серьезно отвечает Лухан, погружая палец внутрь и едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на Мина с поцелуями: внутри настолько узко и горячо от желания, что дышать становится трудно. – Ты… о боже, какой ты узкий, тесный, какой ты… Ми-и-ин…
- Давай, на весь пляж еще проори, что ты трахаешь девственника… - издевается Мин, вертясь под невменяемым Луханем.
- Крошка, да я готов орать на всю вселенную, что уже два моих наглых пальца имеют самую нежную и невинную попку на свете, - Лухан и в самом деле от души наслаждается ощущениями, не поделиться которыми с Мином ему по всей видимости представляется грехом: - Эти гладкие стеночки, нежное колечко, эта точечка внутри, когда я задеваю ее, ты выгибаешься так бесстыдно…
- Лухан, ты жалок… - задохнувшийся Мин пошло приподнимается навстречу пальцам в себе, и эти его размеренные движения, полные неудовлетворенного желания, заставляют Лухана рассмеяться.
- Кто-то обещал двигаться, как восхитительная блядь, ты не забыл? - Лухан вынимает пальцы и смазанно целует Мина в губы.
Надавливать слишком сильно не приходится, и член Лухана исчезает в Мине, даря ему изумительное удовольствие, растворенное в блаженном мычании Мина. Лухан подается назад плавно, и плохо смазанные мышцы не отпускают его, приятно натягиваясь, зато сразу расслабляются, когда он двигается обратно. Он медленно повторяет восхитительную механ