Pomegranate

В конце сентября похолодало, солнце стало совсем слабым, и холодный ветер уныло раскачивал остатки листвы. После того ночного эпизода Донхо больше не избегал Джесопа, но и не делал ничего, чтобы стать с ним ближе. И Джесоп скучал… каждую минуту, что Донхо не было рядом, он думал о нем, хотел, чтобы Донхо по своей воробьиной привычке сидел с ним рядом, нахохлившись, и читал очередную бесконечную книгу.
В среду, когда уроки заканчивались раньше, он заставил Донхо одеться и пойти с ним на крышу – потому что это бледное солнце замораживало, а Донхо под боком грел лучше него.
Джесоп сидел, прислонившись к стене, и рассеянно смотрел на небо, пока Донхо перелистывал страницы книги. Когда серые рваные облака закрывали солнце, поднимающийся ветер ерошил заметно отросшие волосы Донхо. Пряди легких волос падали ему на глаза, и Донхо часто вынужден был убирать их с лица, потому что они мешали читать.
- Ты меня поцеловал, - сказал Джесоп. Он не видел, скорее, почувствовал, что Донхо напрягся и перестал читать. – Что это значит?
- Я… - Донхо давно ждал, когда Джесоп спросит, но ответ все равно не был готов. – Мне просто захотелось тогда. Прости, если обидел. Я должен был подумать и о тебе.
- Ты меня не обидел, - спокойно ответил Джесоп. – Ты говоришь, тебе тогда захотелось. А сейчас?
- Сейчас? – ветер вновь растрепал его волосы, и Донхо убрал их назад. – Я не думал об этом.
- Ну так подумай, - предложил Джесоп.
- Я… я не знаю, - Донхо и правда не знал. То, что он сделал тогда ночью, потребовало всей его храбрости, и он не был уверен, что сможет собрать ее всю еще раз.
- Донхо?
- Да?
- Можно я тебя поцелую?
- Сейчас?
- Да.
- Но… тогда это все будет что-то значить?
- Да.
- Я правда не думаю, что нам это нужно…
- Донхо, - перебил Джесоп. – Я не спрашивал, нужно ли, я спросил, можно ли.
- Да, но… Я уже один раз поступил, не подумав, и…
- Донхо, - Джесоп наклонился к нему, - я хочу тебя поцеловать. Можно?
Холодный ветер облизал лицо Донхо, снова набросив челку ему на глаза. И Донхо сказал «Да».
Джесоп уперся рукой в бетонный пол за спиной Донхо и медленно наклонился к нему. А потом коснулся его губ своими. Прикосновение было мягким и едва ощутимым – вместо него был тонкий травяной запах волос Донхо и его тепло, которое так близко ощущалось бережными согревающими волнами, как от радиатора. Джесоп сжал губами сначала нижнюю губу Донхо, потом верхнюю, а потом положил свободную руку на чужое плечо – и Донхо от неожиданности приоткрыл рот. И тогда Джесоп поцеловал по-настоящему, раздвигая чужие губы, не боясь напугать, терпеливо дожидаясь ответа Донхо.
Когда он хотел уже отстраниться, Донхо внезапно подался вперед, перехватив его движение. Джесоп с улыбкой вернул поцелуй Донхо. И Донхо сделал это еще раз, словно напрашивался на продолжение.
Джесоп переложил свою руку с плеча на шею Донхо и стал целовать нежно и совсем не отрываясь. С каждым разом, что он подавался вперед, он чувствовал, как поддается Донхо, как его губы становятся все мягче и послушнее, и это бесконечно ему нравилось. В конце концов поцелуй стал совсем глубоким и каким-то зависимым, будто они могли дышать только тем воздухом, что забирали из чужого рта. Джесоп наклонился к Донхо еще сильнее и толкнул вперед, придерживая за пояс и осторожно укладывая на пол. Он не знал, о чем он думал. Просто Донхо целовал в ответ так пылко, так необходимо робко вздыхал и требовательно тянулся за его губами, что в голове Джесопа все перепуталось, и он забыл, что Донхо неопытный девственник и это может его испугать. Донхо опомнился, когда оказался почти лежащим на полу и всей грудью почувствовал вес чужого тела. Он затрепыхался, как птица в клетке, пытаясь освободиться от Джесопа, и когда тот отпустил его, испуганно произнес:
- Прости, я не…
- Я понимаю, - остановил Джесоп. – Все хорошо.
Донхо успокоился, а потом взял книгу и, пропустив свою руку под рукой Джесопа, устроился у него под боком, крепко прижимаясь, чтобы было теплее. Джесоп усмехнулся и подумал, что даже это ему нравится. А насчет остального… у них еще масса времени.
Минут через десять Джесоп заметил, что страницы перестали шевелиться. Он скосил глаза вбок – Донхо просто спал на его плече.
- Да ты, наверно, издеваешься, - пробормотал Джесоп.

Илай с Сухеном возвращаются из библиотеки, когда слышат за поворотом коридора чей-то спор:
- Что тебе стоит? Просто сделай это!
- Я не могу, как ты не понимаешь, не могу обманывать.
К своему удивлению они узнают голоса Кисопа и Сонхена.
- Никто не узнает. Нам просто нужно выбраться отсюда, - горячо говорит Кисоп.
- А если они проверят? А если позвонят отцу? – в голосе Сонхена почти отчаяние.
- Он тебе тоже ничего не сделает, даже если узнает.
- Даже если узнает ВСЕ? – насмешливо спрашивает Сонхен. – Даже тебе не поздоровится, если твои родители узнают о нас.
- Мне наплевать на них. Я просто больше не могу. Сколько можно надрачивать друг другу?
- Тише, Кисоп, пожалуйста, - судя по звукам, Сонхен попытался успокоить Кисопа.
- Я не понимаю, - уже тише говорит Кисоп, - я этого хочу, ты этого хочешь, так в чем проблема?
- Тише, - еще раз повторяет Сонхен, - давай не будем здесь разговаривать.
Когда они уходят, Илай смотрит на Сухена.
- Им надо быть осторожнее, - тихо говорит Сухен, опуская голову.

А их с Сухеном отношения становятся еще более странными. Илаю кажется, что они уже не могут жить друг без друга. Необходимость постоянно находиться рядом с Сухеном, слышать его голос, как можно чаще касаться его - врастает в него корнями, и Илай просто пытается ни о чем не думать, когда они каждый вечер лежат на одной кровати и молчат.
- Мне нравятся твои волосы, я ничего не могу с собой поделать, - говорит Сухен, в очередной раз укладывая голову Илая на свою грудь и зарываясь пальцами в высветленные пряди. – Этот цвет… делает всего тебя золотистым.
- Ты просто фетишист какой-то, - отзывается Илай. На самом деле ему бесконечно нравится так – спиной к груди Сухена и его ленивые пальцы, путающиеся в волосах.
- Может быть, - Сухен усмехается. А потом говорит: - А мы с тобой продержались дольше всех…
- О чем ты?
- Не притворяйся, - мягко одергивает Сухен. – Ты Донхо видел?
- Ну видел, - неохотно отвечает Илай. – Между ними теперь вряд ли только дружба.
- Так и я о том же… Илай, скажи, а если бы мы… - пальцы Сухена нежно падают на лицо Илая, проводя едва ощутимую линию вдоль щеки.
- Если бы мы что? – Илаю не очень хочется заканчивать предложение за Сухена – если бы он даже знал, что происходит в его голове, это не помогло бы.
- Если бы мы попробовали… Все бы изменилось, да?
- Что все?
- Наши отношения. Ты бы перестал меня видеть таким, как сейчас. Гладить твои волосы – перестало бы так нравиться мне. Все бы изменилось, правильно?
Сухен слишком задумался, чтобы заметить, что его пальцы почти касаются губ Илая.
- Сухен, знаешь?
- Что?
- Я не хочу, чтобы все становилось сложнее, чем сейчас, - честно отвечает Илай.
- Я тоже, - Сухен возвращает пальцы на волосы. – Я тоже.

Но все становится сложнее. Неизбежно. Неумолимо.
Когда Илай тянется за книгой к полке, стараясь на задеть Сухена, пишущего что-то на столе, Сухен, не заметив его, приподнимается, ударяя головой Илая по лицу.
- Прости, прости, пожалуйста, я не заметил, - он осторожно касается чужого лица. – Больно?
- Ничего, нормально, - Илай смеется, заметив, что Сухен так и застыл под его руками: -Ты туда или сюда?
Но Сухен не думает больше. Он толкает Илая к стене, прижимает, почти придавливая, кладет одну руку на его пояс, а вторую на плечо и произносит только:
- Я не могу больше играть, - а потом прижимается губами.
Но Илай не отвечает.
Сухен смотрит в его глаза и понимает, что Илай просто не знает, что со всем этим делать, он даже руки до сих пор пристроить не смог, они так и остались в воздухе в каком-то потерянном жесте. А Сухен предложил, сам подставился…
- Я так больше не могу. Я не могу быть тебе просто другом. Я не знаю, что происходит в твоей голове, но с меня хватит, - быстро говорит он, а потом хватает пиджак и убегает.
Илай все еще ощущает на своих губах сухое прикосновение и смотрит вслед захлопнувшейся двери.

Илай ждет его всю ночь, напрасно ворочаясь на кровати. За эти бесконечные безмолвные часы без Сухена в нем накапливается много слов, предназначенных ему, но Сухен не появляется из темноты, чтобы их выслушать. Илай думает, что был таким дураком… Он не хотел усложнять, но теперь отдал бы все, чтобы сказать, что это не так, что сам Сухен важнее любых сложностей.
Илай засыпает только под утро, и, как ему кажется, просыпается почти сразу же. В дверях стоит Сухен в порванном пиджаке, а по его ладони…
- У тебя кровь на руке.
- Что? – Сухен, кажется, вообще ничего не замечает. – А, сорвался с чертовой ограды.
Сухен устало сползает по стене.
- Где ты был?
- Я? – Сухен сморит на Илая грустными виноватыми глазами. – Я был с девушкой, Илай.
И эта простая фраза перечеркивает в Илае все, что накопилось за ночь. Он ничего больше не говорит. Просто собирает вещи и идет в душ, игнорируя Сухена.
Он не позволяет Сухену ничего объяснить и вообще делает вид, что они не знакомы. Как бы глупо это ни выглядело, но он чувствует себя преданным. Как будто над ним от души и не без сарказма посмеялись. И он бы пережил, если бы смеялись просто над ним – но Сухен умудрился пнуть по самому больному, по чувствам Илая: по его бесконечной, чистой, доверчивой привязанности к Сухену.
- Что это с вами? – спрашивает Джесоп, когда они появляются в столовой порознь.
- У него спроси, - отмахивается Илай.
- Сухен?
- Я… просто…
- Давай, расскажи, где ты был ночью, - виноватый вид Сухена донельзя злит Илая.
- Был? Ночью? Вы что, с ума сошли? – спрашивает Джесоп. – С вас же три шкуры сдерут, если узнают.
- Я-то тут при чем, - пожимает плечами Илай. – Я вообще больше ни при чем, не стоит на меня внимание обращать.
- Илай… - Сухен пытается задеть руку Илая.
- Отстань от меня, твою мать, - Илай с громким стуком опускает вилку на стол. - Вообще больше не подходи.
Илай поднимается и, бросив поднос на стойку, быстро уходит из столовой.

Когда им объявляют, что после уроков будет общее собрание, Джесоп взволнованно смотрит на Илая и Сухена – больше ведь не из-за чего, в самом деле.
Их собирают в большом спортзале, и директор, проходя перед линейкой учеников, говорит:
- Я не сомневаюсь, что все из вас знают устав нашей школы. В нем четко написано, что ученики не имеют права самовольно покидать территорию школы… И тем не менее, сегодня ночью кто-то из вас это сделал.
Пока студенты недоуменно переглядываются, директор внимательно присматривается к лицам.
- Если виноватый признается сейчас и объяснит причины своего проступка, наказание будет мягче.
Илай смотрит на Сухена, кусающего губы и натягивающего рукав рубашки пониже на поврежденную руку.
- Хорошо. Раз вы не хотите идти мне навстречу… К вашему сожалению, вчера ночью я решил проверить, насколько наши ученики дисциплинированы, и, естественно, заглянул в каждую комнату. И только одна кровать была пуста… - директор развернулся к классу Илая и, как ему показалось, смотрел прямо на него.
Илай еще раз посмотрел на Сухена, который стоял и, очевидно, просто ждал, когда назовут его имя, все сильнее впиваясь зубами в губы. Илай был настолько обижен, что ему трудно было даже выразить это словами. И если он не безразличен Сухену… что же, пусть почувствует это. Илай решил наказать его самым жестоким способом.
- Я, - он сделал шаг вперед, опустив голову. – Меня не было вчера.
- Но… - начал было Джесоп, но Сонхен остановил его, загородив собой.
Сухен смотрел на опущенную голову Илая широко раскрытыми глазами. Он просто не понимал, зачем Илай это делает.
Директор был уверен, что видел вчера в их комнате именно этого, светленького… Впрочем, ему было все равно, кого наказать.
- И где же вы были, позвольте узнать? И зачем? – обратился он к Илаю.
- В городе. У меня… - Илай поднял на Сухена черные горячие глаза, - было там дело.
- О вашем наказании вам будет сообщено позже. Собрание закончено, можете идти.