Juicy for you

Когда он ехал на запись, он думал, что это удержит Мина – когда Мин увидит, что он просто озвучивает точку зрения большинства (а уж как получить на голосовании нужные ему цифры, он знал), желающего очистить общество от бесполезного груза биоников. Он думал, что Мин, как и все остальное стадо снаружи, проглотит эту хорошо срежессированную ложь и успокоится, забудет свой фанатизм и снова будет его маленьким преданным зверьком. Утром, едва проснувшись, он залез под одеяло, чтобы понежничать и погладить ладонью изгиб сочной голой ягодицы, прижавшейся к нему во сне – Мин пробурчал что-то вроде:
- Дай поспать… - и отвернулся к стене.
Лухану стоило титанических усилий не заржать, когда Мин стянул с него одеяло, но его задница все равно осталась торчать наружу и очевидно мерзла, покрываясь мурашками. И он по доброте душевной, чмокнув ее, прикрыл снова одеялом, отказавшись от идеи разбудить засоню утренним минетом и позволив ему поспать немного подольше. Лухан просто не мог представить, что однажды проснется и не нащупает под одеялом любимого изгиба – он просто сломается, разорвется на обрывки, с которыми ветер будет играть, как со снегом. Мин значил для него все – и как бы он хотел больше ни от кого не зависеть, чтобы не приходилось обманывать своего любимого мальчика. Потому что мальчик, может быть, и глуп, но ему еще никогда не удавалось его обмануть – в Мина будто вшит удивительный камертон, и даже идеальную ложь, как ни хитри, он просто почувствует, так что теперь Лухан хотел только одного – чтобы Мин перестал копаться в этом, позволив ему приподнести всем такую необходимую почти-правду.
Одетый в белое координатор согнулся перед ним, крепко прижимая к себе ненужную папку с расписанием, которое он и без того помнил наизусть – в присутствии таких высоких гостей, какие будут сегодня в студии, он не имел права ошибиться, но держать лицо все равно было сложно, особенно когда он увидел, насколько красив молодой политик.
- Господин Хан, вас ждут, - пробормотал координатор, склоняясь еще ниже, чтобы скрыть румянец, проступивший на его щеках, когда он разглядел на безымянном пальце левой руки Лу Хана тонкое золотое колечко.
Лу Хан кивнул гримерше и встал, улыбнувшись координатору – паренек на него очевидно запал. Мальчишка был хорош собой и, провожая его в студию, нервно теребил бейдж на груди с надписью «Yixing», стараясь не задерживать на нем взгляд дольше двух секунд. До того, как он встретил Мина, его постель перевидала немало таких смущенных конфеток, но теперь ему было безразлично – он оттолкнул штору, прикрывавшую выход в студию, и замер на секунду, оглушенный аплодисментами и ослепленный светом прожекторов. Как и маленький хорошенький координатор, ускользнувший куда-то в сторону, он нервничал, но права на ошибку у него тоже не было – его сейчас транслируют все центральные каналы. Он ярко улыбнулся, помахал ладонью камере, а потом с серьезным выражением лица присел в кресло напротив ведущего.
- Господин Хан здесь, чтобы рассказать нам о решении, принятом парламентом по поводу вопроса о правах биоников, - старик-ведущий, повидавший в кресле перед собой уже немало продажных политиков и лжецов, наделенных властью, скривив губы в улыбке, сделал приглашающий жест в сторону Лухана, и он снова поклонился.
- Я не буду сейчас снова говорить о поводах, ставших причиной обсуждения вопроса о биониках, - начал Лухан, стараясь смотреть в камеру спокойным и открытым взглядом, - скажу лишь, что вопрос требует скорейшего разрешения, и сегодня на срочном заседании парламента было вынесено справедливое, достойное действительно демократического государства, как наше, решение – предоставить гражданам самим определить, кого они хотят видеть рядом с собой на улицах, в больницах и школах.
- Иными словами, господин Хан, вы хотите сказать…
- Да, именно, - перебил Лухан, чувствуя, как капля пота катится по его виску, смывая грим, - вопрос о лишении биоников гражданских прав будет вынесен на общее голосование. Завтра ровно в восемь утра будет открыт сорок один участок для голосования, и каждый человек, уверенный в своей гражданской позиции, сможет отдать свой голос против или в поддержку законопроекта, лишающего биоников гражданских прав и субсидий государства и запрещающего проведение дальнейших операций по восстановлению людей, биологическая смерть которых наступила или могла бы наступить без оперативного вмешательства…
Старик-ведущий поерзал перед ним в кресле и задал следующий вопрос, записанный в сценарии:
- Как будут учитываться голоса, господин Хан?

**

Мин смотрел на экран плазмы, висевшей над кухонным столом, и не спеша смешивал масло и уксус, чтобы сделать заправку для любимого салата Лухана, любуясь тем, как хорошо на нем сидел светлый костюм – почему-то политики, отдавая дань традициям, на публике всегда одевались в традиционные хлопковые костюмы, хотя это и доставляло определенные неудобства. От внимания Мина, например, не укрылось, что Лухану явно жарко и его макияж местами потек, хотя он и сомневался в том, что в этом виноват один только плотный тяжелый костюм, не позволявший коже дышать.
Мин вылил соус в зелень салата, не спеша перемешал его и, закрыв контейнер, засунул его в холодильник, поставив на видное место, так, чтобы Лухан точно заметил. Пока Лухан объяснял, как будет проходить голосование, Мин успел вымыть посуду и теперь вытирал полотенцем руки, задумчиво рассматривая тонкое золотое колечко на безымянном, легко прокручивавшееся на пальце, потому что Лухан, выбирая кольца, немного ошибся с размером, а плавить и резать свое кольцо, чтобы подогнать объем, Мин не позволил, глупо объясняя это тем, что, когда Лухан надел его, кольцо связало их энергетические потоки, и теперь обязано оставаться в точности таким, каким было в момент, когда Лухан сказал «Согласен». С тех пор Мин терял его пару раз, но, как ни странно, находил его всегда сам Лухан и долго дразнил и издевался, требуя за возвращение какую-нибудь пошлость, вроде женских шмоток и стриптиза.
Воспоминания заставили Мина забыться, проворачивая кольцо, так что он спохватился, бросив взгляд на часы. Его мать не одобрила бы его решения, сказав, что в ту секунду, когда он произнес свое «Согласен», он пообещал быть верным Лухану, что бы он ни делал, и Мина это глубоко огорчало, потому что… Он не сомневался в своей любви к Лухану, но, очевидно, его эгоизм или как там еще следовало это назвать, имел над ним большую власть. Мин подумал, что «чистоплюйство» было бы самым подходящим словом, и знать, что это мерзкое словцо значит для него больше, чем преданность Лухану, было неприятно, но он ничего не мог с собой поделать – ничья кровь и ничья жизнь не останется на его руках. И он, не кривя душой, мог сказать, что все еще любит Лухана так же сильно, как и в тот день, когда они надели друг другу на руки эти кольца.
Мин покачал головой и выключил плазму. Уже собранная сумка ждала его у дверей, и он оставил свою карточку-ключ на столике в прихожей, позволив замку закрыться автоматически.

**

Он нервно ерзал на стуле, сидя на кухне Криса и глядя в огромный экран плазмы за его спиной, вслушиваясь в каждое слово Лу Хана.
- Вот видишь, все не так плохо, - улыбнулся он, услышав про объявленное голосование, и его тем более удивила реакция Криса, который не изменился ни в одной черте лица, продолжая лениво курить и засорять свою кофейную чашечку пеплом. – Ты не рад?
- Не особенно, - сказал Крис, переложив одну ногу на другую и стряхивая нагоревший столбик с сигареты.
Он не понимал его – Крис смотрел в окно с таким пофигистичным изяществом, что его хотелось ударить по лицу, которое высокомерие и безучастность сделали, казалось, еще красивее, чем обычно.
- Думаешь, адекватных людей недостаточно? – спросил он, не желая расставаться с надеждой, которую, он думал, Крис просто боится принять. – Одних голосов биоников будет достаточно, чтобы остановить этих сумасшедших.
Крис молчал так долго, что это начало его раздражать – поковырялся в пачке, вытряхнул новую сигарету, зажег, медленно затянулся, а потом лениво выронил:
- Ты, кажется, не понял… - металлические пальцы пару раз стукнули по фильтру, прежде чем Крис продолжил: - Бионики не будут иметь права голоса. Информация о твоем здоровье и, естественно, процент «натуральности» твоего тела зашит в идентификаторе, не знал?
Он действительно не знал. А Крис продолжал курить, мусоря пеплом по матовой поверхности стола:
- А ты знаешь, сколько людей официально объявлены пропавшими без вести? Их идентификаторы еще не списаны и считаются действующими…
С каждым новым словом Криса матовая поверхность столешницы казалась ему чернее, как и страх, поползший по его внутренностям.
- И это еще самый чистый способ накрутить голоса, хотя я не сомневаюсь, что они не побрезгуют и чем-нибудь другим, - закончил Крис, растирая окурок в чашке.
Он опустил голову, когда до него дошел весь смысл слов Криса. Чистое утро за окном перестало казаться ему таким удивительно нежным, будто шторы закрылись, и свет снова перестал проникать внутрь. Жуткое ощущение того, что этот старый мир доживает последние часы, снова вернулось и утопило в себе.
- Значит, все бесполезно… - пробормотал он. – Это все фарс.
Крис пожал плечами, показывая, что он мог бы додуматься до таких простых вещей самостоятельно.
- Так просто не может быть, - вздохнул он, опуская голову на сложенные руки. Ему начало казаться, что все это время, что он провел с Крисом, он не понимал по-настоящему, насколько угроза реальна. Не понимал, что он может потерять Криса, что его просто затопчут, когда решение будет официально принято… А завтра, если Крис прав, это самое решение будет вынесено и подтверждено якобы согласием большинства. Мир приближался к концу, и от липкого страха внутри начало подташнивать. Хотелось выбежать на улицу, окунуться в снежный холод и кричать, кричать о том, что все сошли с ума. Он вскочил со стула, нервно схватив пачку с сигаретами, и дрожащими руками вытащил из нее белый цилиндр. Ему казалось, что он в это самое мгновение лишается рассудка – и Криса заодно.
– Значит, идти туда, чтобы проголосовать, просто бесполезно? – выговорил он, прикуривая и затягиваясь так глубоко, что едкий дым, казалось, прошил голову насквозь, убивая панику.
Крис сощурил темные теперь глаза и насмешливо посмотрел на его дрожащие пальцы, прежде чем отобрать сигарету – огонек, коснувшись металлической ладони, мгновенно затух.
- Почему бесполезно? – спросил Крис. – Завтра ты пойдешь и сделаешь то, чего от тебя хотят – заявишь о своей гражданской позиции, - в голосе Криса зазвучал неприкрытый сарказм.
Ему показалось, что Крис издевается над ним, не хочет понимать, насколько ему самому стало важно, что будет с биониками, с такими, как Крис, с самим Крисом, и он, сделав голос тверже, спросил:
- Даже если я захочу проголосовать против тебя?
Крис наклонил голову и уставился на него тяжелым взглядом, словно пытался выяснить, что заставило его сказать это.
- Это твое решение, - сказал Крис, наконец. – Разве не хочется в последний день сказать все, что думаешь, вслух?
Крис снова потянулся к пачке, и он подумал, что это глупо – Крис нервничал так же, как и он сам, просто считал недостойным это показывать. Он усмехнулся и, выдернув пачку из металлической руки, с удовольствием вышвырнул ее в прямоугольник открытого окна, улыбаясь удивленному Крису:
- Ты думаешь, завтрашний день будет последним?
Крис спрятал улыбку, оценив его жест по достоинству, и ответил:
- Да.
- Тогда у нас еще четырнадцать часов до конца света, - сказал он, обходя Криса, чтобы положить руки ему на плечи. – Интересно, на что мы можем их потратить?

**

- Господин Хан, господин Хан, скажите пару слов о голосовании, - назойливые журналисты тыкали ему в лицо микрофонами, и он грубо отталкивал их, оборачиваясь назад и бросая злые взгляды на охранников, которые не справлялись с толпой, собравшейся возле участка.
- Все комментарии после окончания голосования, - было единственным, что он произнес, почти крикнул, запахивая свой плащ и проталкиваясь ко входу. Его обязательно накажут за это – сейчас он должен был улыбаться и с готовностью рассказывать о том, как спокойно и чисто проходит голосование на всех, мать их, сорока одном долбаном участке, но его голову занимало совсем не это. Всю ночь его собственная охрана и депутатский спецблок разыскивали Мина, и он готов был рвать и метать – потому что не мог один человек, которого он даже не считал достаточно умным, пропасть так, что лучшие агенты не могли его найти. Мин, которого он не считал достаточно умным, сделал ход даже раньше, чем он на самом деле попытался обмануть его, ускользнув из их квартиры, не оставив ни одного следа, словно растворился – он не пользовался ни кредиткой, ни идентификатором, его телефон был отключен, а у родственников и друзей он не появлялся. Мин, которого он не считал достаточно умным, наказал его так, что ему казалось, что его мозги скоро полезут из ушей, а из глаз закапает кровь.
Вокруг него суетились, камеры щелкали наперебой, пытаясь заснять, как лидер радикальной партии, выдвинувшей инициативу по лишению биоников их прав, отдает свой голос, но весь шум вокруг превращался в одно белое полотно, которое поплыло сырым перед глазами, когда он зашел в кабинку. Перед ним была панель считывателя идентификатора и две кнопки на плазме с надписями «ЗА» и «ПРОТИВ», перед которыми он замер, совершенно не понимая, что ему делать дальше. Камеры обязательно заснимут его потекший от слез макияж, но это мало его волновало – эти две кнопки перед ним, зеленая и красная, все увеличивались в размерах, как кошмар, и его тошнило от невозможности выбрать. Он уже понял, что Мин будет прятаться до тех пор, пока он не откажется, пока не свернет этот законопроект, но Мин не понимал того, что сам он мало что может теперь сделать – он всего лишь пешка в большой игре, которой не позволят закончить партию по своему усмотрению, а фальшивые голоса под контролем программистов правительства уже вовсю наполняют систему. Лухан вытер слезы и прижался лбом к стене, не стесняясь громко рассмеяться. Он сказал Мину, что позволил бы всей планете умереть ради него, а Мин столкнул его самого под поезд, чтобы защитить планету, которая все равно погибнет. Мин разменял его, убил, ничего от этого не выиграв, только очистив свою совесть, и Лухан понимал, что, как это ни больно, только Мина с его совестью, которая всегда оставалась чистой, он мог полюбить так глубоко и беспомощно.
Лухан всхлипнул, а потом зло вытер воду, которая бежала из его глаз, не останавливаясь. Хорошо, он понимает, почему Мин сбежал от него, но сам он не имеет права ошибаться и не будет приносить бесполезных жертв. Он должен быть достаточно сильным, чтобы вернуть своего Мина и доказать ему, что очевидные ходы не всегда самые действенные. Он разыщет этого человека, который стал его проклятьем и его спасением, он предаст ради него тех, кто может его уничтожить, но пока ему надо казаться надежным и заслужить безоговорочное доверие, чтобы потом иметь возможность ударить побольнее. Лухан зло вдавил идентификатор в считыватель и нажал на кнопку «ЗА», пробормотав:
- Вернись, Мин, вернись…

**

Это казалось забавным, но в последний день он мог уверенно сказать, что он счастлив. Мир сходил с ума, блестел ярким солнцем, бликующем на чистом снегу, и изо рта Криса вырывался пар, когда он смеялся. Мир сходил с ума, словно ему было хорошо известно, что этот день – последний, и улицы были полны улыбающимися, будто в первый день нового года, людьми. Ощущение праздника стелилось за ними по пятам, заполняло отпечатки подошв ботинок на снегу и прокрадывалось под одежду. Счастье ветром размывало ужасно нежные на снегу, розовые воздушные шарики, и поднимало вверх клубы мыльных пузырей из машины, развлекавшей детей на центральной площади. Безумие, казалось, вскрыло вены всем вокруг, и свежая, неиспорченная кровь хлестала по улицам, наполняя все вокруг жизнью и заставляя забыть, что о том, насколько глубоки эти раны, они узнают только после одиннадцати, когда официально объявят результаты голосования.
Они с Крисом снова спали в одной кровати, и утром он улыбался, когда Крис поставил перед ним чашку с кофе, открыв панель окна, чтобы покурить, казалось, совсем забыв о том, что по утрам положено завтракать, а не курить на пустой желудок. Но он совсем не возражал против того, что в животе урчало, и с насмешливой улыбкой отобрал сигарету из искусственной руки Криса, затягиваясь и выдыхая в окно сладкий сизый дым, успокаивающий голод. Им всем так хотелось праздника, что Крис даже не пытался забрать сигарету обратно. Ему казалось, что, начни он сейчас глотать таблетки спида прямо на глазах Криса, Крис бы не остановил его.
Они спустились на улицу из квартиры Криса и пешком дошли до самого большого участка для голосования, на котором им хотелось увидеть Лу Хана, чья уважаемая персона должна была посетить его, но никто не знал, когда. Судя по всему, лидер радикальной партии уже побывал здесь к тому времени, когда пришли они, оставив после себя грязный затоптанный снег и ощущение только что покинувшей это место высокопоставленной особы. Перед входом Крис обнял его, опустив гудящие приводами руки на пояс и притянув к себе, зарылся носом в его волосы, и он почувствовал дыхание со вкусом сигарет на своей щеке. Ему хотелось, чтобы Крис поцеловал его, но бионик только усмехнулся ему в волосы:
- Давай, иди. Я жду тебя.
В кабинке он с любопытством пару минут рассматривал панель для голосования и считыватель, еще раз мысленно согласившись с Крисом, что все это – просто красивый ход. Этот город хотел праздника, хотел иллюзию свободы воли – и он их получил. Он приложил брелок айди к считывателю и нажал на кнопку «ПРОТИВ», торопясь обратно к Крису.

**

Он улыбнулся, поправляя воротник куртки, под которую задувал холодный ветер, выходя из темной станции метро на улицу, блестящую вымороженным снегом. Он выбрал участок в самом центре, зная, что Лухан бросится искать его, как только он приложит идентификатор к считывателю в кабинке голосования, но в сердцевине огромного мегаполиса искать его просто бесполезно.
Он не считал нужным даже прятаться от камер, когда заходил внутрь, и не торопился, помогая собрать мелочь, которую какой-то священник в толстой, но явно слишком холодной для такой погоды сутане, рассыпал у входа. Священник ужасно закашлялся, благодаря его за помощь, и он, порывшись в карманах, вложил ему в руку пару сотен, смущенно пробормотав:
- Вы найдете, на кого их потратить.
Священник смутился почти так же, как и он сам, и поспешно скрылся в толпе, но ему хотелось думать, что его деньги принесут хоть какую-нибудь пользу. Честно сказать, это были его последние деньги, но ему было наплевать – с тех пор, как дверь их с Луханом квартиры захлопнулась за ним, его не отпускало ощущение, что все заканчивается. Возможно, он даже не увидит Лухана больше – и от этой мысли на его глаза наползали колкие горячие слезы. Он запрещал себе думать о том, что сейчас мог бы сидеть на коленях у Лухана и целовать его, как сумасшедший, как в их первую ночь, которая была такой же холодной и прозрачной от мороза, как этот день. Они тогда не спали до рассвета и, как школьники, целовались на кресле перед огромным окном, которое медленно становилось красным от поднимающегося солнца. Лухан был пьян, но как-то по-хорошему, перестав лезть к нему в трусы, когда он запретил, удовлетворившись тем, что стащил с него рубашку и целовал соски, цепляя головки зубами. Он сам был пьян тоже, и пустая бутылка из-под красного вина валялась где-то под креслом, оставляя кровавые следы капавшей из горлышка жидкости на дорогом белом ковре в гостиной Лухана. Ему тогда казалось невозможным, чтобы такой, как Лухан, наследник богатых родителей и подающий надежды политик, всерьез мог увлечься им, простым юристом, с которым он случайно познакомился на большом приеме. Но в ту ночь он сидел на коленях Лухана, они оба были пьяны, целовались, как школьники, и Лухан шептал, что теперь никогда не отпустит его, оставляя вкус красного вина на его шее и губах. И он, как последний дурак, верил ему, послушно раскрывая опухшие губы. И как последний дурак, он верил Лухану всегда… Он не винит его ни в том, что Лухан позволил сделать себя политическим скальпелем, который должен был вскрыть вены этому городу, чтобы выпустить лишнюю кровь, ни в том, что пытался обмануть его этим фальшивым голосованием, он жалел только о том, что Лухан, на самом деле не бывший ни жестоким, ни испорченным властью, принимал такие решения, которые, он был уверен, в глубине души были противны ему самому. Лухан всегда позволял ему оставаться человеком, который живет и чувствует, и теперь он, пусть таким жестоким способом, отблагодарит его, заставив принимать именно те решения, которые считает правильными он сам, а не те, кто стоит за ним, дергая его за руки, как марионетку. В конце концов, он всегда считал, что Лухан достаточно смел, а когда все кончается, бояться вообще бессмысленно.
Он мог честно сказать, что не убит горем, просто тоскует по Лухану, по его голосу и извращенным привычкам вроде утренних поцелуев в ягодицу, но слезы все равно капали на снег, горячими каплями выжигая в нем дыры, застилали глаза толстой едва ли прозрачной пленкой, так что он, не успевая вытирать их, врезался в какого-то высокого парня с крашеными волосами, курившего на улице перед участком. Парень не позволил ему упасть, подхватив под локоть, и он улыбнулся ему, рассмотрев металлический имплантант, заменявший ему руки. Парень дернул красивой бровью и улыбнулся в ответ, а он подумал, что вот оно, начало конца.

**

Они слонялись по городу весь день, грея руки о пластиковые стаканчики с кофе и покупая горячую еду прямо на улицах. Он подумал, что Крис тоже сошел с ума, когда высоченный бионик вдруг упал в снег на колени перед плачущей малышкой, достав из кармана блестящий брелок радиоуправления, на которые обычно вешают ключи от машин.
- Это должна была быть одна из самых быстрых машин, - объяснил он. – Он была прекрасна, зеленый спорткар джи-ти семьсот, знаешь такую?
Он не был уверен, понимает ли Криса девочка, но Криса это, казалось, не волновало, даже когда малышка отрицательно покачала головой. Впрочем, она хотя бы перестала плакать, и он вздохнул свободно, сообразив, что ее родители не собираются извалять странного парня, к тому же бионика, в снегу за то, что он пристает к их ребенку.
- Эта красивая машинка изменила мою жизнь, - улыбнулся Крис. – Я всегда хранил этот брелок на память. Сегодня я понял, что я благодарен за все, что со мной случилось…
Малышка смотрела на Криса большими карими глазами, и он усмехнулся, наконец поняв, что она совсем его не понимает. Крис сжал брелок в маленькой ладошке и, подумав, выразился проще:
- Он приносит удачу.
Эту фразу девочка поняла и засияла улыбкой, в которой недоставало передних зубов. Крис поднялся, отряхивая снег с коленей, и устало улыбнулся уже ему. Он понял, что Крис просто прощался – и это заставило его нырнуть под бок высокого бионика и обнять его, сжав свои руки вокруг его тела.
- Пошли, - сказал он. – Я хочу увидеть, как зажгутся фонари. А потом домой.
Крис кивнул, выпутываясь из его объятий, и он с нежной улыбкой сжал два инфочипа в кармане своей куртки, глядя ему в спину.

Сумерки опускались медленно, как тяжелые басы популярных треков, задевая внутри какие-то ниточки, которые тянулись к горлу, щекоча его каждым прикосновением опускающихся с неба неспешных снежных хлопьев.
Он замерз совершенно, швыркал носом и, когда становилось невозможно холодно, останавливал Криса, утыкаясь носом в его пальто, чтобы согреть замерзшее лицо.
- Об меня не очень-то погреешься, - шутил Крис, сжав его замерзшую ладонь между своих идеально вымороженных металлических, пытаясь согреть его дыханием.
- Да я не жалуюсь, - отвечал он, стуча зубами от холода.
Глаза Криса снова светились той подкупающей нежностью, только теперь она не имела золотистого орехового оттенка, и он даже не думал, что это плохо. Медленный танец опускающихся за их спинами снежных хлопьев замедлился в то мгновение, когда, ярус за ярусом поднимаясь вверх, включилось освещение. Оранжевые блики заскользили по красивому лицу Криса, и он замер на секунду от восхищения, прежде чем дернуть его за рукав и, пританцовывая от холода, поделиться:
- Домой! Как же я хочу согреться.

Когда он забрался с ногами на мягкий четырехугольный стул в кухне Криса и Крис включил кулер, дожидаясь, пока вскипит вода, было двадцать четыре минуты четвертого – и на плазме за спиной Криса, транслирующей новости, зеленый столбик с надписью «ЗА» возвышался над красным. Крис заварил чай и, хмыкнув, выключил звук, спрашивая:
- Чем теперь займемся?
Он с деловым выражением лица взболтал чаинки в кружке и поделился своим планом:
- Сначала я согреюсь твоим чаем, а потом… Я хочу показать тебе кое-что.
Неуверенный тон его голоса заставил бровь Криса насмешливо изогнуться, и он смущенно и торопливо заговорил снова:
- Пожалуйста, не смотри на меня так. Я знаю, что это выглядит, как извращение, но я просто хочу… - он вытащил из кармана инфочипы и опустил их на стол. – Я знаю, что у нас с тобой…
Взгляд Криса стал еще чуть более насмешливым и, возможно, теплым.
- Да, говоря «у нас с тобой», я имел в виду не просто тебя и меня, как было всегда, когда мы вместе бродили по улицам…
- Да понял я, - рассмеялся Крис, очевидно, не выдержавший этого сбивчивого бормотания. Крис сделал глоток и глянул на него поверх чашки: - Говоря «у нас с тобой», ты имел в виду нас как пару, хоть об этом и странно думать…
- Спасибо за понимание, - съязвил он по большому счету потому, что Крису не доставляло такого неудобства говорить об этом, как ему самому. – Я хотел сказать, что у нас, как у пары…
Крис снова заржал, подавившись чаем, и он пнул его под столом, продолжив:
- Было мало времени, чтобы почувствовать то, что я хочу тебе показать. И, кроме того, я вообще сомневаюсь, что ты или я после всего способны на такие ощущения…
Крис уставился в столешницу, продолжая улыбаться уголком губ.
- Но мне хочется в последний раз попробовать это, - продолжал объяснять он, - с человеком, который значит для меня больше, чем все остальные. Пусть это и чужие чувства, но у нас слишком мало времени, чтобы научиться понимать свои, а напоследок мне все же хотелось бы попробовать узнать, что значит быть настоящим.
Крис закрыл лицо своими искусственными ладонями, и он не сразу понял, что Крис просто смеется.
- Слушай, а просто порнуху посмотреть было бы не проще? – спросил Крис, когда его плечи перестали трястись от смеха.
Он покраснел, когда понял, что слишком доходчиво намекнул на содержание инфочипов, и приложился губами к чашке с чаем, которую под пристальным взглядом Криса ему пришлось выпить до дна.
- Ну, пошли, - сказал Крис, когда он отставил опустевшую посудину. – Даже любопытно, что ты там нашел.

Крис отключил панель на кухне и проводил его в гостиную, включив такую же, но большего размера, висевшую там. Зеленый столбик вырос еще немного, и они обменялись понимающими взглядами, когда Крис вновь отключил звук, включив вместо этого трансляцию неизвестной ему радиостанции. Тяжелый раскатистый бит наполнил полумрак комнаты, и он хихикнул, подумав, что если бы они с Крисом были нормальными, теперь было бы самое время раздеваться.
Крис бросил ему два хэдсэта, и он вставил в них чипы, защелкнув кардридэр. Судя по ухмылке Криса, который вытянулся на диване, оставив ему место у спинки, бионик тоже думал, что они сейчас занимаются не тем, чем должны нормальные люди.
- Забирайся, - кивнул Крис на пустое место рядом с собой, и он, держа оба хэдсэта в руках, попытался переставить колено через длинное тело, но, смущенный насмешливым взглядом Криса, запнулся и неуклюже грохнулся сбоку от него, благодаря темноту, которую проекция бегущей воды на панели стены перед диваном почти не рассеивала, за то, что стыдливого румянца на его щеках не видно.
Криса его поза, похоже, вполне удовлетворяла, и он потянулся за сигаретами, позволяя ему самому разбираться с хэдсеэтами. Он вздохнул, думая, что Крис специально пытается его смутить, и потянулся к бионику, чтобы закрепить хэдсэт на его голове. Крис смотрел на него снизу вверх с таким любопытством, словно в первый раз видел – или хотя бы хотел смотреть. И он, усмехнувшись, решил, что проще будет играть по тем же правилам, что и Крис, отобрав у него сигарету, чтобы, взмахнув ее дымом в воздухе, спросить:
- Ты давно делал это с кем-то по-настоящему?
Крис сузил глаза и забрал сигарету обратно, тихо ответив:
- Давно.
Но в нем самом, похоже, проснулось коварное любопытство, и он, забыв придержать язык, спросил снова:
- А сам? Ты же не можешь делать это сам такими руками? – пробежавшись взглядом по глухо блестящему металлу имплантантов.
- Какой догадливый, - хмыкнул Крис, сбрасывая пепел прямо на пол.
- Да ладно, это забавно, - улыбнулся он. Его на самом деле смешило, что он вдруг нашел в идеальном Крисе не то чтобы изъян, а просто узнал о нем какой-то невероятно пошловатый, стремный факт.
- Невероятно забавно, - без обиды ответил Крис, похлопав искусственной рукой по подушке рядом с собой. – Мы будем смотреть твое кино или нет?
И он, так и не перестав смеяться, лег рядом с Крисом, положив голову на его руку вместо подушки, дожидаясь, когда он докурит, чтобы включить хэдсэт.
Когда загорелся огонек воспроизведения на обеих системах, он подумал, что это смешно и глупо – но он на самом деле в их последних день хотел порадовать их сказкой, похожей на реальность. Вот только он не ожидал, что сказка так полоснет его по мозгам, заставив потерять ориентацию в пространстве и забыть обо всем, вслушиваясь в чувства человека, который, судя по ощущениям, готов был умереть в руках того, кто был с ним. Хэдсэт считывал информацию с чипа, и он захлебывался в ней – и больше, чем ясно и четко, как будто оно было объемным, проступавшее на записи физическое желание, его удивила вторая частота, в которой содержалось что-то не связанное с сексом, адресованное партнеру. Когда мальчишка на записи задыхался от удовольствия, она звучала так же ровно и четко, как в самом начале, пробираясь и сквозь желание, и сквозь удовлетворение.
Он повернул голову, чтобы посмотреть на Криса, и бионик впервые отвел взгляд, щелкая зажигалкой возле сигареты. Крис не выглядел перевозбужденным, но и обычным его лицо тоже не было. Он был уверен, что на второй записи Крис слышит ту же, возможно зеркальную, частоту, своей тихой, но мощной силой вызывающую что-то похожее на зависть.
Что же, теперь он знает, как звучит любовь. И Крис знает тоже.
Осталось только смириться с тем, что они оба никогда не будут звучать так же. Возможно, стоило просто принять как факт то, что они люди-инвалиды, и их частоты другие по определению, что не делает их ни хуже, ни лучше. Глядя на курящего Криса, который смотрел на бегущую на проекции воду и казалось, думал о чем-то своем, он расслабился, позволив себе забыть о смысле и просто отдаться ощущениям, представляя теплые нежные руки, скользящие по напряженной пояснице и капли пота, скатывающиеся по груди, начав относиться к записи, как к дорогой порнушке.
Когда запись кончилась, он глубоко вздохнул, снимая хэдсэт, который Крис вместе со своим выбросил на пол. Он повернул голову, встречаясь с все такими же теплыми глазами Криса, на дне которых, однако, темными разводами плыло что-то гораздо менее невинное, чем обычно.
Он с усмешкой подумал, что его собственные глаза, наверное, точно такие же.
Он разглядывал лицо Криса, в полумраке казавшееся до дрожи красивым, его нежные губы и высокие скулы, думая о том, как тяжело и неприятно застряло в животе возбуждение.
- Думаешь, мы должны хотя бы поцеловаться? – спросил он, наконец.
- А ты хочешь? – вопросом ответил Крис.
Он кивнул и потянулся вперед, слабо ложась своими губами на чужие. Крис на вкус был жесткий, как сигаретный дым, но вместе с едким табачным запахом чувствовалось и что-то мягкое, осторожное и бережливое. То, что не умерло в нем даже тогда, когда он пытался превратиться в ничто.
Он поцеловал смелее, положив ладонь на щеку Криса, чтобы убедиться, что ему не показалось, и суровый и безэмоциональный бионик на самом деле нежный и чувственный, как лепестки вишни. Он никогда раньше не касался его кожи и тем более не гладил, так что теперь, когда он проводил подушечками пальцев по его щеке, ему казалось, что он трогает силикон – настолько упругой и гладкой была его кожа. Крис был красивее всех, кого он видел раньше, и его сердце болезненно сжалось от мысли, что кто-то может заставить его исчезнуть… И даже хуже – кто-то может теперь отобрать Криса у него. Он оторвался от чужих губ, осторожно прихватив нижнюю напоследок, и стер тонкую, как волос, ниточку слюны, соединившую их.
- Знаешь, это смешно, - сказал Крис, глядя ему в глаза, - что человек, который называл себя бесчувственным, целуется так нежно.
- То же могу и о тебе сказать, - усмехнулся он, наклоняясь снова к губам Криса. – Просто представь, что ничего этого не было. Представь, что мы настоящие.
В это раз Крис был настойчивее, погладив его язык своим, тряхнул головой, пытаясь запретить ему отстраняться, и, когда он не понял, поднял руку, чтобы придержать. Но темнота, вдруг загудевшая заработавшим приводом искусственной руки, напугала его, и он вздрогнул, не сумев скрыть это от Криса.
- Представь, что мы настоящие, - передразнил Крис обиженно, и он поцеловал снова еще нежнее, словно извиняясь.
Он понял, что Крис перестал шевелиться, чтобы больше не пугать его, и это глупое решение почему-то залило его нежностью, такой же голубой и невесомой, как проекция бегущей воды на стене, заставив подумать, что, может быть, им и не надо притворяться, что они настоящие.
Он осторожно положил руку на живот Криса, погладив синтетическую ткань футболки, и, расценив невмешательство как разрешение, забрался рукой под черный материал, дразня кожу легкими прикосновениями теплой ладони. Крис продолжал целоваться так, будто он ничего не делал, и он решил поиспытывать чужое терпение, стягивая футболку до груди, чтобы погладить сосок. Крис по-прежнему не возражал, но он как-то не подумал о том, что просто целоваться и целоваться и гладить красивое полуголое тело – не одно и то же.
Его ладонь пробежалась по ребрам, по боку, погладила плечо и вернулась к сосочку, который царапался острием головки. Крис так и лежал с руками, поднятыми за голову, и сама его поза дразнила еще сильнее, заставляя гладить нежнее, а дышать быстрее. Дыхание самого Криса тоже изменилось, поцелуи стали горячее, разогревая тянущееся медовыми нитями в животе желание еще сильнее.
- Мы не будем делать этого, правда? – прошептал он в губы Криса, сползая обнаглевшей рукой к замку на его брюках. – Я просто сделаю тебе приятно, хорошо? Как будто я люблю тебя.
Забираясь ладонью под ткань одежды Криса, он думал, что произносить эти слова, даже предваряя их «как будто», очень странно. Как будто Крис – самый дорогой для него человек. Как будто ему хочется двигать рукой так, чтобы его идеальная красота зарябила и смылась от стонов. Как будто вместе с поцелуями в голую грудь Криса ему хочется оставить в нем кусочек себя.
- В следующий раз опусти как будто, - хрипло выговорил Крис, и он, улыбнувшись, коротко поцеловал его в живот, продолжая нежно касаться рукой под тканью.
До одиннадцати еще есть время.