I swear to God

Гулять с Крисом под снегом вошло в привычку. Им обоим, казалось, нравилось без маршрута и цели слоняться по городу, наблюдая, как незаметно, шаг за шагом, время подходит к концу. Время, очевидно, заканчивалось, когда они видели нищих в рваной одежде, протягивавших к ним дырявые перчатки, чтобы выклянчить на выпивку, когда рядом с ними останавливалась роскошная машина, и водитель в черном помогал выйти богатой леди, когда худой мальчишка с исколотыми руками и мутным взглядом предложил купить спид, а они отказались.
- Тогда купите меня? – закричал он им вслед. – Трахнете меня оба, будет весело? Ну почему вы уходите?
Крис подтолкнул его в спину, обнял за пояс, словно хотел защитить. Крис не знал, что это его не трогает больше – не прикрываясь иллюзиями смотреть, как медленно наступает конец. Когда последний день погребет под обломками всех, и тех, кто прав, и тех, кто виновен, солнце впервые взойдет не в крови, все кредиты будут списаны, а долги прощены. И его единственная цель – когда это начнется, не отпустить Криса, оказаться вместе с ним под острием удара самой первой волны. И, может быть, когда солнце снова будет всходить не в крови, те, которые останутся, вспомнят, что солнце стало нормальным благодаря бесчувственным, брошенным и презираемым, как они. Тем, кто отказался от себя, чтобы мир изменился. Если невидимому богу нужна жертва, чтобы дышать снова стало легко, он готов…
Воскресное утро почти очистилось от кровавого красного, и даже снег остановился, когда дорогу им перекрыла толпа, собравшаяся вокруг священника, громко говорящего о чем-то прямо на пересечении двух главных улиц. Ему он показался болезненно худым, даже толстая черная сутана не скрадывала того, насколько он был тонок, а карие глаза горели ярко, как в горячке – он подумал, что молодой пастор, очевидно, в самом деле болен чем-то, когда священник закашлялся, прижав тоненькие руки к груди, пытаясь защититься от холодного ветра, насквозь прошивавшего его одежду. Он слушал его через слово, настолько увлеченный тонкой черной фигуркой, кажущейся такой хрупкой на белом снегу, что даже не заметил, как Крис протащил его за собой, останавливаясь в самой гуще толпы.
- Бог создал нас по своему образу и подобию, - громко говорил священник, - и завещал любить, а не убивать друг друга. Бог дал нам способность учиться, и то, что технологии достигли того уровня, когда медицина может спасти умирающего и вернуть его к жизни – его воля. Раз бог дал нам это, значит, он хочет, чтобы эти люди, люди с восстановленными телами, которых называют биониками, жили вместе с остальными в любви и согласии…
Он подумал, что это смешной аргумент – «бог хочет, чтобы люди любили друг друга». Как будто там на углу нет того парня, который хотел продать им свое тело, им обоим… Маленький, худой и наивный священник, который стоял на углу заваленного снегом города, чтобы произносить слова о любви, вызывал жалость и немного уважение. Но жалости было больше – этому беспомощному котенку, закашливающемуся от холода, самому нужна помощь, и если он не остановится, поднимающаяся волна сметет его тоже… Он хотел бы, чтобы бог, если он на самом деле существует, помог своему маленькому храброму слуге, вылечив легкие, который маленький священник скоро выплюнет, если не перестанет кашлять. Он поднял глаза на Криса, молча спрашивая у него, хочет ли он остаться еще и послушать и или они могут идти дальше, но Крис только бросил на него насмешливый взгляд, а потом приложил ладони ко рту, крикнув:
- Вы не правы, святой отец!
Священник замолчал, вглядываясь в лица, а потом спросил:
- Кто это сказал?
Толпа неохотно расступилась, образовывая коридор, так что они с Крисом оказались перед пастором.
- Я, святой отец, - так же громко сказал Крис.
- Называй меня Чондэ, - священник покачал головой. – У меня еще нет сана… Почему ты сказал, что я не прав?
- Потому что дело не в боге, - ответил Крис. – Дело в людях, там, наверху. Эти люди, если хотите впутать сюда бога, забыли о нем. Они говорят о перенаселении и что людей слишком много, они говорят, что это как давление в трубах, и им просто нужна вода, которую нужно выпустить, чтобы его снизить. Им нужна кровь, и бионики – просто самая удобная категория, которой легко пожертвовать.
Толпа вокруг одобрительно зашумела, и Крис почти прокричал:
- Им просто нужна жертва. Если ей не станут бионики, они найдут кого-нибудь другого. Слышите? – Крис оглянулся, обращаясь к толпе. – Когда-нибудь вы проснетесь, и вам скажут, что ради общего блага надо убить людей, например, с четверной группой крови. Или тех, кто с темной кожей. Как вам это понравится?
Крис развернулся обратно к священнику, стягивая перчатку с руки.
- Зачем вы защищаете нас, таких, как я, Чондэ?
- Потому что люди должны жить с любовью друг к другу, - твердо ответил пастор.
Крис усмехнулся:
- Я ничего не знаю насчет любви, поэтому оставлю это вам. Я хочу сказать только то, что вы все должны помнить: бионики будут только первой жертвой. Если сейчас вы решитесь отказаться от нас, предать нас ради своего блага, то развяжете им руки и завтра можете сами оказаться в списках неугодных.
Он смотрел на Криса, возвышавшегося над толпой, говорившего громко и четко, с тихим восхищением – он видел, что Крис способен обратить на себя внимание, он из тех, за кем не страшно пойти, чтобы присоединиться к людям, которые пытаются защитить свои права, справедливость и саму пока еще существующую нормальность. И, если бы в один из самых последних дней Крис решил бороться с теми, кто пытается их убить, прикрываясь вывернутой наизнанку моралью, он поддержал бы его, забыв о том, что планировал прятаться в своей квартире до смерти, подражая загнанному в угол таракану. Он забыл бы даже о том, что права – это великолепное изобретение человеческого разума, которое ничего не стоит, но за которое можно умереть, чтобы другие дышали свободнее, чувствуя, что они у них есть.
Он вздрогнул, когда кто-то закричал:
- Полиция! Бежим!
И он успел разглядеть только огромные черные очки отрядов штурмовиков, приближающихся по обеим улицам, и их серебрящиеся синими разрядами дубинки электрошокеров перед тем, как все вокруг побежали, и только он, Крис, маленький священник и еще какой-то парень, лицо которого показалось ему знакомым, остались неподвижными в этой взметнувшейся, как метель, панике.
- Крис, бежим, - он толкнул своего бионика в бок, когда, наконец, сообразил, что их медлительность до добра не доведет.
- Зачем? – спросил Крис. – Что они мне сделают?
- Не будь идиотом, - крикнул он. – В тюрьме тебе лучше не будет.
Рядом крикнули:
- Они со всех сторон! – и он загнанно оглянулся, обрадовавшись, когда его глаза наткнулись на вывеску станции метрополитена.
- Метро! – прокричал он. – В метро! – и дернул Криса за руку.
И потом уже Крис тащил его за рукав, заставляя взбивать снег ботинками и не падать, даже когда его толкали в спину – черные стекла защитных очков приближались слишком быстро. Он вовремя вспомнил о турникетах и на бегу хлопал себя по карманам, разыскивая карту. Он провел ей по считывателю, и створки турникета разъехались, пропуская их.
Он хотел бежать дальше – в вагоне их не найдет уже никто – но Крис вдруг остановился, поймав не успевшую захлопнуться створку турникета, и он понял: вся толпа, что слушала священника и самого Криса на улице, бежала за ними, и он просто не смог оставить их на растерзание системе, которую ненавидел. Крис наморщил лоб от напряжения – и ограждение турникета разомкнулось, пропуская людей внутрь.
Он видел, как черные фигуры штурмовиков приближаются, спускаясь по ступеням, и разряды электрошокеров разгоняют полумрак станции. Где-то за его спиной объявили о прибытии поезда, и он считал шаги, которые отделяли последних убегающих от турникета. К его удивлению, маленький священник и тот парень, который показался ему знакомым, оказались последними. Чондэ, ослабевший и задохнувшийся от бега, запнулся в метрах от ограждения, и если бы не парнишка, подхвативший его под локоть и волоком по гладкому полу протащивший через металлическое ограждение, оказался бы пойманным штурмовиком, который успел даже положить руку на отпущенную Крисом решетку, удерживая ее, как сам Крис раньше. Он не слышал, что штурмовик сказал Крису, успев разглядеть только электрошокер, опасно приблизившийся к его шее – а потом, к его невероятному изумлению, Крис схватился рукой прямо за разрядник. Он своими глазами видел, как шокер сработал, пустив разряд по руке Криса, но бионик даже не дернулся, хотя должен был уже лежать на полу в судорогах с останавливающимся сердцем. Вместо этого Крис отобрал шокер и быстро и резко ударил основанием в чужую шею, уложив тело солдата на пол, а потом схватил его за руку:
- Чего стоишь, бежим!
Вместе со священником и парнем, все еще державшим его за локоть, они запрыгнули в последний вагон – двери тут же закрылись, и поезд тронулся, скрывая их в безопасности темного тоннеля. Крис прислонился спиной к дверям, за которыми проносилась темнота, и улыбнулся:
- Если собираетесь и дальше читать свои проповеди на улицах, Чондэ, надо научиться бегать быстрее.
Чондэ тяжело дышал, хрипло втягивая воздух больными легкими, а его щеки покрылись неестественным, вызывающим жалость румянцем.
- Спасибо тебе, - с трудом выговорил Чондэ, - спасибо за всех этих людей. – Чондэ перевел взгляд на парнишку, помогавшего ему, и медленно, пересиливая себя, добавил, разглядывая его грудь, на которой болтался выбившийся из-под одежды идентификатор: - И тебе… тоже.
Он вдруг вспомнил, где видел его – в том клубе, где Крис едва не покалечил заносчивого ублюдка по имени Бекхен. Этот парень был тем, кто потянул Бекхена назад, сказав «Не надо».
- Меня зовут Чонин, - тепло улыбнулся парнишка. – И мне было приятно помочь тебе. Пойдем сядем, ты едва дышишь…
Чонин потянул черную сутану, но Чондэ резко остановил его, сбросив чужую руку со своей одежды.
- Пожалуйста, оставь меня. Я не хочу принимать помощь от таких, как ты.
Чондэ развернулся и прошел по вагону, присаживаясь на скамейку в самом начале, а он продолжал смотреть на Чонина, хорошенькое личико которого залилось краской, когда он понял, почему Чондэ отреагировал так – его идентификатор был желтым. Желтые идентификаторы это прогнившее государство выдавало зарегистрированным проституткам, платившим со своего заработка налоги – прогнившее государство не гнушалось любых денег.
- Ничего, - пробормотал Чонин, вытирая прокатившуюся по щеке слезу. – Я в порядке.
Ни он, ни Крис не спрашивали у паренька, как он себя чувствует, и это почему-то резануло особенно сильно. Двери вагона открылись, и он вытолкнул Криса наружу, стремясь побыстрее оказаться подальше от Чондэ с больными легкими и Чонина, который сказал, что он в порядке.
- Теперь ты понимаешь, - сказал Крис, проталкиваясь к выходу из метро, - почему я не хочу участвовать в этом. Почему, даже если эта борьба принесет пользу, не хочу доверять никакому лидеру… - Крис остановился, разыскивая в карманах сигареты, зло щелкнул зажигалкой. – Ч-ч-ерт… Он говорил что-то там о любви, а этого парня оттолкнул так, что он заплакал. Ненавижу…
Крис выдохнул густую, едкую струю дыма, и он молча прикрыл нос рукой.
- Все люди с двойным дном, - сказал он вместо ответа, и Крис поднял на него глаза, изогнув бровь.
- Надеюсь, в тебе я их все уже нашел, эти лживые донца, - пробормотал он в сторону, - и ты не застанешь меня неподготовленным.
И он только тихо хмыкнул, вдруг зацепившись взглядом за руку Криса, так и оставшуюся без перчатки.
- Я думал, там, в метро, - начал он, ловя его кисть и почти с нежностью проводя по темному холодному металлу, - когда ты схватился за шокер, что тебе конец…
Крис усмехнулся, но руку не отобрал:
- Я же говорил, что операция была сделана до того, как они начали делать полулюдей массово… Мои родители хотели, чтобы у меня не было проблем с имплантантами, чтобы я чувствовал себя нормальным человеком, и нашли самый дорогой и универсальный сплав из существовавших в то время. Он не проводит тепло и электричество, не царапается, не боится кислот и не ковкий…
Он удивленно посмотрел на Криса, ожидая пояснения, и Крис кивнул:
- Да, можешь как-нибудь засунуть мою руку под каток, если тебе интересно…
Он глупо хихикнул, отпуская искусственную руку:
- Ты будешь смеяться, но, наверно, я даже немножко тебе завидую.

**

Лухан отобрал планшет из рук Мина и, глупо улыбаясь, полез рукой ему прямо между ног, ощупывая нежненький бугорок сквозь ткань домашних штанов. Мин не запрещал, только раздвинул ноги шире, согнув в коленях, и Лухан оборзел до возможного предела, большим и указательным пальцем потирая упругую колбаску, чтобы потом приложить к ней раскрытую ладонь и чувствовать, как член горячеет и приподнимается.
- Опять эти твои извращения, - недовольно пробурчал Мин, сгибая пальчики на ногах, чтобы скрыть, как ему приятно.
- Они каждый раз разные, - отмахнулся Лухан. А потом нагнулся к аккуратному ушку, чтобы шепнуть: – Я бы вылизал тебя, мороженка, от пяточек до складочки между этих шикарных половинок, - Лухан развернул Мина на бок и потер шов между ягодиц. – Ты весь такой вкусненький, так и хочется тебя искусать, особенно эту штучку.
Штучкой Лухан называл соблазнительную складочку над подмышкой, украшенную родинкой, и, подтверждая свои слова, прихватил ее, открытую вырезом майки, зубами. Но он укусил слишком сильно, и Мин заехал ему по плечу, поворачиваясь спиной и пряча ладошки под мышками.
- С-сука, - прошипел Лухан. – Как же я тебя люблю, маленький засранец. Все твои складочки, все твои ебанутые заморочки… - Лухан прекрасно знал, как Мина заводит, когда он начинает ругаться и говорить грязные вещи, и он снова нагнулся над нежным ушком, шепча в него: - Люблю, как ты потеешь, когда трахаешься, как будто я тебя землю копать заставляю.
Смущенный Мин закрыл лицо руками, и Лухан продолжил:
- Люблю, когда от тебя пахнет потом и спермой, а внутрь входить так легко и приятно, будто твоя дырочка из силикона.
Мин свернулся клубочком, закрыв и уши, и Лухан готов был поспорить, что из него уже течет. На кончике нежного ухоженного члена появляется смазка, хоть он и стискивает бедра, пытаясь избавиться от возбуждения, а маленькие игрушечные сосочки натягивают майку остриями головок… И Лухан просто зверел, думая об этом – ему до сих пор казалось странным, что он еще ни разу не брал силой, даже когда они ссорились, даже когда он был пьян, он не делал ничего, что было бы неприятно Мину. Вот и сейчас, когда на самом деле ему хочется порвать Мина, связать и трахнуть так жутко грубо, чтобы на маленьком очаровательном теле остались кошмарные синяки, он только разворачивает его, нетерпеливо и невпопад целуя голое плечо:
- А еще я люблю, когда мы делаем это несколько раз за ночь и без презерватива. Внутри у тебя остывает моя сперма, а этот бугорок внутри всегда набухший, так что я чувствую его, когда…
- Луха-а-а-ан, перестань, - стонет Мин, разыскивая беспомощными ручками его плечи, чтобы вцепиться в них и повиснуть, ожидая, когда Лухан поцелует.
- Милый, детка, мороженка, - Лухан прихватывает чужие губы, делясь своим восторгом – он до сих пор не изнасиловал Мина только потому, что тот всегда, то ли из хитрости (в чем Лухан сомневается, потому что хитрости в Мине нет), то ли по наитию (что Лухан рад бы считать правдой, потому что это значило бы, что Мин где-то там по сложному расчету бога создан прямо для него) всегда тормозит его дикое желание, требуя у него нежности, и Лухан не может отказать, покрывая его поцелуями, как статуэтку божества, расплываясь от фантастического, обезумевшего счастья. – Мой маленький, мой нежный, мой любимый…
Лухан целует горячо, задирая майку Мина, чтобы погладить грудь и спину, пробраться между ног и нырнуть в трусы, раскатывая – как он и думал – уже появившуюся смазку по упругому, аккуратному члену. Этому на самом деле нет иного названия, кроме сумасшествия – он просто помешан на Мине, на его красивом чувственном теле, на его неповторимом, слишком прямолинейном характере. Если бы это не испугало Мина, он бы спал с рукой в его трусах, а по утрам вылизывал бы вместо душа – в тот день, три с лишним года назад, когда он встретил Мина, он попрощался с разумом. И с тех пор ему всегда было мало – хоть они и занимались любовью каждую ночь и, кажется, все выходные напролет, так что Мин без преувеличения мог похвастаться разработанным кое-чем.
- Лу-лухан, - пробормотал Мин, - а если бы тем толстяком был я?
- Что? – Лухан от неожиданности даже остановился.
- Если бы я стоял перед вагоном, меня бы ты тоже столкнул? – спросил Мин. – Сколько людей должно быть привязано к рельсам, чтобы ты решил столкнуть меня?
Лухан чертыхнулся – эта способность Мина вечно продолжать их разговоры в своей голове, черт бы его побрал, даже когда они занимаются сексом, тоже сводила его с ума. Но совсем не в хорошем смысле – хотя он и старался всегда отвечать честно.
- Даже если бы пришлось убить всех людей на планете до одного, я бы спас тебя, - ответил Лухан, целуя в губы и получая благодарный поцелуй в ответ, полный – он чувствовал – нежности и желания.
- Тогда перестань, - снова пробормотал Мин. – Откажись от этих биоников, останься со мной.
- Я не могу, Мин, - Лухан, наконец, расстегнул чужие брюки, начав стягивать их с бедер. – Я связан со слишком многими людьми, они не позволят мне уйти. Пожалуйста, не лезь в это…
- Лухан, я не могу, - прошептал Мин, приподнимаясь, чтобы помочь раздеть себя, и снова целуя так нежно, что ему самому становилось дурно. – Если ты не уйдешь, то уйду я.
- Мин, чего тебе стоит просто держаться подальше от моих дел? – обреченно произнес Лухан, стягивая вслед за брюками и трусы. Несмотря на то, что Мин закрывал глаза, дрожа тенями от ресниц, и тяжело дышал от возбуждения, Лухан не строил иллюзий насчет того, что этот разговор может ничего не значить. Он слишком хорошо знал Мина.
- Я не могу, Лухан, - еще раз сказал Мин, ерзая на кровати, чтобы развести бедра пошире. – Я не смогу остаться с тобой, зная про тех, кого ты намерен уничтожить.
- Ми-и-ин, - простонал Лухан, медленно входя внутрь чужого, откровенно распахнутого тела. – Я люблю тебя так сильно.
- Я люблю… тебя… тоже… - прошептал Мин, разрывая слова паузами в такт толчкам Лухана.