Rough metal

Bionic

Описание:
Бионик - это уже стиль жизни, а не опредение проценту биометалла в теле. Чужие эмоции взамен собственных и поиски человека среди людей.

Примечания автора:
Накуренный бред. Я в курсе, что это интересно разве что тем, кто эмоциональный бионик вроде меня.
Снежный саунд https://vk.com/infiniteplaylist? w=wall-39788892_730
Последняя глава - разобранная на уродливые звуки первая: https://vk.com/infiniteplaylist? w=wall-39788892_734

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Rough metal

Как только стемнело, пошел первый в этом году снег. Снег покрыл металл, засыпал стекло, лежал тонким слоем на трубах, змеившихся повсюду. Запертая в глубине колодца четырех высоток спортплощадка тоже была покрыта белым слоем, слишком тонким, чтобы на самом деле прикрыть грязь, но крошечные фигурки лежали на белом, размахивая руками и делая «снежного ангела». Снега было слишком мало, он не закрывал грязь, но родители не поднимали детей за воротники курточек и не запрещали… Оранжевые огни разгоняли темноту, и сказочное ощущение приближающихся праздников наполняло кровь.
Гладкий металл пальцев соскользнул с пластиковой ручки, когда он закрывал окно. Механика позволяла сгибать и разгибать ладонь, и раздражающее тихое жужжание искусственных суставов было слышно только потому, что снег, казалось, съел все звуки. Возможно, звуков не было только в его голове, она была совсем пуста, как выстерилизованный белым металл змеившихся внизу труб. Внутри были только мысли, такие же посторонние, как подрагивающий под мембранами дорогого старого усилителя трек.
Глядя на снег, он думал о том, что счастье – это не тогда, когда тебе удается собрать в правильном и уютно выглядящем месте симпатичных людей и почувствовать выверенную расчетом гармонию. Счастье нельзя организовать. Счастье – это упасть на грязное покрытие площадки и делать снежного ангела в предпраздничных оранжевых огнях. Счастье – всего лишь импульс, который надо не пропустить.
Жаль, что, даже понимая это, он не может сказать, что чувствовал себя счастливым хотя бы раз за последние полгода. Для него слово счастье всегда имеет неизбежное определение перед - «чужое».
Гладкие искусственные пальцы легко заскальзывают внутрь пустой оболочки перчаток, и он поднимает воротник пальто, чтобы его лицо не так бросалось в глаза. У него высветленные волосы и линзы на глазах, придающие радужке нежный золотистый, ореховый оттенок. Вместе с азиатскими чертами лица искусственные волосы и глаза, по его расчету, должны предупреждать случайный встречных, с которыми он не хочет встречи, крича о том, что он весь ненатуральный – не только металлические пальцы, но и то, что внутри, размышляющее о чужом счастье, пока первый в этом году снег застилает грязь под его ногами.

**

- Нет, о боже, ты такой дурак!
- Да ладно тебе, так мы еще не пробовали, - язычок парня, на котором была надета только тонкая скользкая рубашка, пробежался по чужому ушку. – Я хочу знать, что ты чувствуешь со мной…
Парень выглядел глупо, встав с постели, и его счастливое лицо было похоже на мультяшку с детского канала, когда второй дернул скользкую рубашку вниз, прикрывая ягодицы.
- «Со мной», - ядовито передразнил второй. – Тебя только это интересует? Хочешь убедиться, что я ни с кем не трахался так круто, как с тобой?
- Я знаю, что я лучший, любовь моя, - мультяшка нагнулась, разыскивая за панелями разомкнувшейся стены то, что ему было нужно, и второй не удержался от смеха при виде вновь оголившихся половинок. – Мне просто любопытно, что заставляет тебя царапать мне грудь, когда ты прыгаешь на мне и твое кое-что бьет меня по животу.
- Ненавижу тебя, ублюдок, - пробурчал тот, который остался сидеть на кровати.
- Я знаю, - вновь сказал первый, - что ты ненавидишь то, что я заставляю тебя показывать, что ты чувствуешь, и эта откровенность так мило смущает тебя… О, нашел!
Невинное мультяшное личико изогнула довольная ухмылка, когда парень повесил хэдсэт на голову второго, закрепив сниматель на виске. Второй смотрел на него прищуренными лисьими глазами, словно раздумывал, насколько серьезен их разговор. Лу всегда издевается над ним, провоцирует, подталкивает делать такие вещи, вспоминая которые он потом заливается румянцем, но без этой сомнительной специи извращенности вряд ли их отношения продлились бы так долго, заставляя его каждый раз чувствовать, что он сходит с ума, когда бесстыжий парень перед ним засовывает свой дерзкий язычок во все складочки его тела. Возможно, когда-нибудь он должен поблагодарить его за то, что Лу позволяет ему быть самим собой, до скрипа настоящим и человечным.
Лисьи глаза сужаются до хитрой щелки, и розовые губки затягивают пальчик полуголого мультяшки в рот, мешая ему закрепить свой хэдсэт. Нежные бедра раскрываются, как белый цветок, обнажая драгоценную сердцевину, и пока второй скользит своими пальчиками внутри, первый включает запись, не без ехидства успев подумать, что слепок его собственных эмоций, которые сейчас, прослеживая движения распутных ручек, ласкающих начавшее отвечать тело, взметнулись, как столбик эквалайзера на высоких частотах, забивая фильтры, будет компроматом еще большим, чем запись самого Мина.
Считыватель на виске мешает целоваться так дико, как они привыкли, и мультяшка укладывает второго с лисьими глазами на спину, голодной ладонью забираясь на трепетный нежный животик, чтобы ласкать шелковую кожу, широко раздвигая цветочные белые бедра для себя одного и игнорируя жалобные поскуливания:
- Хватит издеваться, Лу… Не целуй… - пока сердце не начнет стучать прямо в глотке, угрожая задушить. А потом он скажет:
- Это все мое, мороженка… - утопая головой между чужих ног, чтобы облизывать свой любимый цветочек от основания до влажной вершинки, тыкаясь в нее, твердую, щекой, пока охрипший Мин не сдастся, выронив:
- Твое, - дернув за волосы и заставив взять глубже.

**

Он никогда не читал те листовки, что всовывали ему в руки на улицах, он всегда просто выбрасывал их на асфальт, к сотням таких же, что ветер трепал, уныло переворачивая глянцем вниз, но грязный мальчишка, который силой втолкнул рекламу в его руки, показался ему интересным, и он только туже затянул пояс кожаного пальто, пробегая строчки рекламы глазами. Рука мальчишки была закрыта вязаной перчаткой, но он мог бы поклясться, что расслышал, как гудит моторчик привода, когда чужие пальцы вдавили бумагу в его собственные. А может быть, это уже его паранойя…
Яркая листовочка предлагала окунуться в сказочный мир чужих эмоций: «Представляете, каково это – побывать не в своей голове?» - спрашивали озорные буковки, кривясь от восторга. «Всего один инфочип – и вы можете почувствовать себя великим художником, страстным любовником или счастливым ребенком» - уговаривала реклама, и он кривил губы, думая, что алкоголь, трава, кислота – все это все равно лучше модных технологий, которые способны обмануть мозг, нарисовать перед ним иллюзию, за которую даже не придется платить головной болью наутро. Он глубоко презирал весь этот высокотехнологичный опиум для стада, которое кочует по улицам из дома на работу каждый день, бессмысленное в своей усталости и готовое благословлять обман, который делает их еще менее настоящими, чем они уже есть. И он выбросил бы бессмысленную листовку, позволив ей выскользнуть из перчатки на серый асфальт, если бы не последняя фраза, напечатанная лукавым мелким шрифтом: «Может быть, это то, что вы всегда искали и не могли найти?» Он на самом деле ненавидел крикливую рекламу, но эта вкрадчивая фраза была другой, была написана человеком, который похож на него самого, это чувствовалось даже в построении фразы. Эта фраза вспорола его мозг, заставив оглядываться, разыскивая номер дома, указанный на флаере. А может быть, это уже его паранойя…

**

Он только что закрыл дверь за странной парочкой, продавшей ему два инфочипа, и теперь задумчиво держал в руке пистолет с клеем, разглядывая старую вазу, которую пытался починить. Он не знал, представляла ли эта ваза какую-то ценность – скорее всего, она не была настоящим антиквариатом – просто ваза из старого фарфора, раскрошенная практически в черепки, которые он сумел приладить уже почти все, оставалось только самое сложное – узкая тонкая горловина с ажурными прорезями. А кроме этого, он не знал, кто из его соседей завел привычку подкидывать ему под дверь старые сломанные вещи, прознав о его странном хобби восстанавливать все, что хоть как-то поддавалось починке. Его не радовало это на самом деле, и он каждый раз вздыхал, когда находил под дверью сломанные приемники, разбитые детские игрушки и испорченные механические часы, но его одержимость не позволяла ему выбрасывать подкинутое в мусор, и он с тоской волочил эту рухлядь домой, чтобы потом тратить часы и дни, склеивая, сшивая и разыскивая недостающие детали. Он не мог объяснить, откуда взялась эта навязчивая идея – латать то, что испортило время или небрежное отношение, но, очевидно, странное хобби стало привычкой, как-то затирающей тот неприятный факт, что он не в состоянии таким же образом восстанавливать людей – и себя самого в первую очередь.
Он вытер каплю клея, повисшую на кончике пистолета, и очевидная ассоциация заставила его усмехнуться – те двое, что продали ему чипы, не выглядели так, будто нуждались в деньгах, и все же, судя по их чуть смущенным улыбкам, запись на чипе была сделана во время секса. Обычно такие неприличные записи ему продают бедные студенты, раздобывшие где-то считыватель: они думают, что это забавно – заработать на том, как они развлекаются с подружками. Они уходят раздраженные, потому что он платит мало за такие низкокачественные записи, меньше, чем стоит сам чип – не в его интересах продавать подделки. Ему нужны только самые чистые, отфильтрованные эмоции, на которые достаточно состоятельные бездельники подсаживаются, как на наркотик, возвращаясь в его магазинчик снова и снова за чувствами, которые они не могут или боятся испытывать сами. Перед тем, как отсчитать десяток хрустящих купюр той парочке, он проверил их чипы – они были заполнены под завязку, эмоциональная проекция впечатлила даже его, хотя он видел уже немало подобных снимков. И он с несвойственным ему сожалением вложил деньги в ручку мальчика, который смотрел на него раскосыми лисьими глазами, смущенно пробормотав:
- Я думаю, вы знаете, что на нем записано…
Он понимающе кивнул в ответ, с легкой завистью разглядывая второго, который стряхивал снег с куртки обнимавшего его мальчика и усмехнулся, когда розовый залил щечки под лисьими глазами:
- Пойдем, мороженка, не хватало еще, чтобы меня узнали.
На кончике пистолета снова образовалась капля клея, и он вздохнул, гоня свои неозвученные сожаления – он не параноик и никогда им не будет. Он должен просто починить вазу и всучить ее кому-нибудь, у кого найдется в квартире десяток квадратных сантиметров пустого места.
Пистолет послушно выжал из себя узкую полоску клея, он взял осколок вазы в руки, собираясь приладить его так, как подсказывала ему интуиция, когда звонок колокольчика на двери испугал его – черепок выскочил из его рук и укатился с прилавка, замерев под ногами вошедшего.
Парень был действительно высоким, в черном кожаном пальто по колено, со светлыми волосами и, что удивило его больше всего, светлыми теплыми глазами, игравшими золотистым ореховым и делавшими его похожим на манекен. Парень нагнулся, подобрал осколок и небрежно бросил его на стойку, но он все равно расслышал какой-то странный шум, сопровождавший его движения.
Он кивнул вместо благодарности и спросил, откладывая пистолет, который снова потек:
- Чем-нибудь помочь?
Он не думал, что высокий парень в кожаном пальто, выглядящий так же эффектно и искусственно, как манекен, зашел просто затем, чтобы поглазеть, но ответ удивил его:
- Это вы писали? – на стойку упал цветной флаер, один из тех, что он напечатал утром, и он вытянул из лотка принтера еще кипу таких же, еще неразрезанных, бросив перед странным покупателем. Парень усмехнулся, кивая: - Тогда да, мне можно чем-нибудь помочь…
Незнакомец развернулся, оглядывая маленький магазинчик, с любопытством коснулся считывателя, стоящего на полке, но поспешно отдернул руку – хотя он все равно услышал этот шум, и в этот раз понял, откуда он, с подозрением вглядываясь в фигуру стоящего перед ним человека.
- «То, что вы всегда искали и не могли найти», - процитировал парень, и он сморщился от того, насколько высокопарно прозвучала придуманная им самим фраза – все его клиенты мечтали купить в его магазине то, что безуспешно искали в реальности, и только он один знал, что это бессмысленно. Абсолютно все – и сама реальность, и тот обман, который он продает.
- Чужие эмоции, которые можно сделать своими собственными, - с наигранным дружелюбием улыбнулся он. – Счастье? Печаль? Любовь? Что вас интересует?
- Меня? – переспросил парень. – Меня интересует смысл.
- Вы думаете, в счастье есть смысл? – с искренним удивлением он изогнул бровь, снова взяв в руки пистолет – его гость, похоже, был философом, и тратить время на того, кто, очевидно, ничего не собирается покупать, ему было жалко.
Парень рассмеялся, словно почувствовав, насколько смешон его вопрос, если его перефразировать так, как только что сделал он:
- Нет, конечно. Самые замечательные вещи на свете бессмысленны…
Он поднял глаза от вазы только потому, что в глубине души считал так же.
- И самые несчастные на свете те, кто ищет смысл, - добавил парень.
Он не опустил глаза обратно не только потому, что в глубине души считал так же, но и потому, что парень, похожий на манекен, только что назвал себя несчастным, и он должен был присмотреться к нему повнимательнее, разыскивая в нем то, что должно было быть похоже на него самого, откровенно не осмеливавшегося назвать себя счастливым.
- Хотите, я продам вам инфочип ребенка, который в первый раз увидел море?
- Квинтэссенция бессмысленного счастья?
- Может быть…
- Даже страшно подумать, кем вы могли меня посчитать, - усмехнулся парень.
- Это не должно вас волновать, - примирительно произнес он. – Все люди одинаковы и хотят одного и того же – быть счастливыми.
- Не все, - мягко поправил парень. – Есть печальные исключения, которые даже если хотят того же, то не могут…
Парень замолчал, не договорив, а он с ухмылкой вернулся к пистолету – прямо в яблочко. Этот человек перед ним на сто процентов вписывался в шаблон тех наркоманов, которые приходили к нему, чтобы потратить последние деньги на покупку чипа с записью чужого дня рождения или бурного оргазма. От них веяло той же безысходностью и желанием обсудить пустоту, сосавшую их изнутри. Он не знал, отчего процент этих людей, утративших способность воспроизводить нормальные эмоции, доставляющие удовольствие, рос с каждым годом, не мог ответить, связано это с экономическим кризисом или политикой правительства, он даже не мог уверенно сказать, что сам не относится к этой же категории отчаявшихся вернуть себе нормальность. Он знал только одно: что, несмотря на то, что он понимает, о чем говорит этот парень, между ними все же есть одно большое различие – он никогда не станет считывать чужие чипы, чтобы заполнить свою пустоту. Он считает – и может этим гордиться – что эмоциональная пустота, похожая на черно-белый негатив, тоже своего рода норма.
- Итак, - деловым тоном начал он, вновь намазывая осколок вазы клеем. - Чего вы хотите? Удовольствие или боль? У меня есть все, даже, м-м-м… сексуально-окрашенные записи.
Он не решился выразиться грубее перед этим парнем, который, если рассуждать справедливо, не походил на извращенца, но его посетитель расслышал смущение в его голосе и нагнулся над стойкой, поставив на нее локти и усмехнувшись:
- Вот как…
Черный кот с белой кисточкой на хвосте, который во время всего разговора терся у его ног, вдруг запрыгнул на стойку, и он недовольно зашипел, когда пушистый хвост махнул по его руке, снова помешав приклеить осколок:
- Вот еще, чего пришел…
Его странный покупатель смотрел на кота широко раскрытыми глазами, изучая протез на передней левой лапе – черный металл сносно выполнял свои функции, позволяя коту свободно двигаться и даже сгибать ногу. Что и говорить, искусственная лапа была просто замечательной, и Тао, усыпляя кота перед операцией, улыбался ему во все тридцать два, приговаривая, что этот безымянное животное будет просто произведением искусства, его маленьким мохнатым шедевром – хотя когда он в первый раз пришел к нему с тушкой умирающего от потери крови кота, обругал его самыми грязными словами и назвал «недоебой». Он не знал, что конкретно Тао имел в виду, употребив этот неологизм, но очень смутился, в самом созвучии гласных почувствовав обидный и по делу упрек – стоило просто усыпить кота, чтобы он не мучился, но его параноидальное стремление залечить все, что в его силах, заставило его только сильнее умолять китайца придумать что-нибудь.
Кот развернулся и обнюхал рукав пальто посетителя, и парень, с усмешкой стянув перчатку с руки, почесал кота между ушей. Довольное мурчание обласканного кота не заглушило шум привода искусственной руки парня, и он продолжал, закусив губу от удивления, разглядывать темный блестящий металл, из которого были отлиты тонкие длинные пальцы. Вся кисть была сделана из металла, узкое запястье блестело металлическим суставом, и он некрасиво пристальным взглядом рассматривал пальто своего посетителя, пытаясь угадать, где заканчивается протез.
- До локтя, - сказал парень с улыбкой, почесывая шею довольного кота. – У тебя же нет проблем с биониками, как я посмотрю.
Он вздохнул, вспомнив, какие споры разгорелись в последнее время вокруг людей, которых так называли – тех, кто умер бы без искусственных систем, поддерживающих их жизнь, тех, у кого было искусственное тело, приводимое в движение приводами. Тех, кого возвращали к жизни технологии и медицина. Нет, у него не было проблем с полулюдьми, но он, не кривя душой, не мог сказать, что ему приятно разговаривать с роботами, девяносто процентов тела которых составлял биометалл.
От незнакомца снова не ускользнуло его выражение лица, и он рассмеялся, вытянув веред ладони:
- Не бойся, у меня всего десять процентов – только руки.
Он не думал, что десять процентов – это мало. Он мог восстанавливать разбитые вазы и даже спасать истекающих кровью котов, выслушивая матерный китайский, но с людьми он иметь дело не хотел, он планировал держаться от них так далеко, как мог, но этот парень, со своими ореховыми глазами искусственный больше, чем на десять процентов, как нарочно тянулся к нему, перегнувшись через стойку, разглядывал разбитую вазу:
- Зачем ты это делаешь?
Кот спрыгнул с прилавка, неуклюже приземлившись на три ноги, и он совершенно честно ответил:
- Не могу смотреть, как разбито то, что можно восстановить, - раздумывая над тем, чем ваза так отличается в его понимании от менее чем на девяносто процентов натурального человека, стоящего перед ним. Рационального ответа не находилось, и он устало выдохнул: - Да, наверно, я с придурью…
Он взял осколок вазы и попытался приложить его к сколу, но горлышко было слишком узкое, и удобно схватиться, чтобы надавить достаточно сильно, никак не получалось.
- Подержи, - попросил он.
- М-м-м, - пробормотал парень, - я не думаю…
- Просто подержи, - повторил он, не понимая, что так озадачило его собеседника.
Металлические пальцы обхватили узкое горлышко, и он снова вздохнул, когда блеск отполированной стали на мгновение очаровал его – в этих длинных искусственных фалангах была своя загадочная красота, как в сегодняшнем снеге, за час укрывшем белым корпуса зданий и змеистые трубы на улицах. И когда он только поднял осколок снова, чтобы намазать его клеем, хрупкая склеенная ваза хрустнула в металлических пальцах, осыпаясь осколками сквозь протез.
На лице парня появилось виноватое выражение, и он пробормотал:
- Я же говорил, я не могу чувствовать…
Он посмотрел на осколки, которые теперь уже совершенно бесполезно было склеивать, и внезапно улыбнулся:
- Неважно.
Некоторые вещи стоило просто выбрасывать, усилия, которые он тратил, восстанавливая их, были несоизмеримы с пользой. Иногда стоило просто забыть об осколках и начать заново. Иногда было бессмысленно прятаться от людей, которые притягивали его своей загадочностью, спрятанной под совершенной формой манекена.
Он стряхнул осколки в корзину для мусора, надеясь, что завтра не найдет под дверью очередной «сюрприз» от тех, кто считал, что собирать из пыли каждую разломанную вещицу из прошлого века – его нежно любимое хобби, и спросил:
- Как тебя зовут?
Парень снова усмехнулся, и он подумал, что эта странная полуулыбка даже идет ему:
- Айди шесть тысяч…
- Нет, я спросил, как тебя зовут, - перебил он, раздражаясь тому, что незнакомец не оценил сделанный им первый шаг, решив поерничать. – Мой айди знает налоговая и страховщик, а друзья называют меня Сухо. Но если ты хочешь, чтобы я относился к тебе, как налоговый агент…
- Крис, - остановил парень. – И я не хочу, чтобы ты относился ко мне, как к номеру.
Сухо с пару секунд смотрел на него прямо, в ореховые глаза, и сказал:
- Все люди одинаковы и хотят одного и того же, - Крис молча приподнял бровь, и Сухо закончил: - Найти человека, от которого остался не только номер айди.
- Да уж, - хмыкнул Крис. – В наше время это модно – искать среди людей человека.
- Все только этим и занимаются, - поддержал смешок Сухо, разворачиваясь к стеллажам с чипами. – А я все-таки продам тебе ребенка с морем.
- Давай, - согласился Крис, натягивая перчатку обратно на искусственную руку. – Я могу зайти завтра, человек-по-имени-Сухо?
- Я всегда здесь, бионик-с-ненастоящим-именем-Крис, - ответил Сухо, бросая прямоугольничек чипа на стойку.
- Оно настоящее, - обиделся Крис. – Я бы показал тебе айди, но ты сам отказался.
- Ну конечно, - кивнул Сухо, - натуральнее твоего имени только твои глаза. С тебя восемь сотен.
Крис усмехнулся снова, но спорить не стал, доставая карточку, и Сухо не думал, что ошибся, назвав имя ненастоящим, даже когда пощупал пальцами выгравированную на пластике надпись «Крис Ву» - это просто разожгло в нем маленький огонек любопытства, который он надеялся потушить, когда Крис, и в этом он не сомневался, придет снова. Если Крис и правда такой, каким ему показался, он рано или поздно все равно узнает и его настоящее имя, и то, почему десять процентов его тела составляет биометалл.

**

Крис снова стоял у открытого окна и смотрел на падающий снег, держа искусственными пальцами дымящуюся сигарету и размышляя о том, что был прав, когда назвал счастье случайностью. Встреча со странным пареньком, окружавшим себя сломанными вещами, которые он фанатично пытался починить, конечно, не дотягивала до «снежного ангела», но его блестящие живые глаза и лицо, по которому можно было читать его мысли, как по книге, никак не выходили из головы, заполнив собой обычную для него пустоту, и он находил это забавным.
Неужели он и правда нашел что-то, хотя бы отдаленно похожее на то, что искал так долго? Или это все еще паранойя?
Затушив сигарету, он решил, что это неважно. Инфочип со щелчком замкнулся в кардридере, и Крис, потушив свет и вытянувшись в кресле, включил хэдсет на воспроизведение, стараясь вспомнить, что чувствовал сам, когда впервые вживую увидел сине-зеленые волны моря, разбивающие бетонное ограждение пристани на пенные брызги.