Реминисценция песни Горецкого.

Судьба-индейка,

А жизнь – копейка!

Одна отрада – гулять не тужить!

Судьба – индейка,

А жизнь – копейка!

Но много денег надо,

Чтоб весело прожить! (Уходит)

ГЛАФИРА: Ну, довольны вы?

ЛЫНЯЕВ: Не могу выразить, как я вам благодарен. Я так рад, так рад, что готов прыгать и плясать, как ребенок.

ГЛАФИРА: Ребенком быть нехорошо, будьте лучше юношей.

ЛЫНЯЕВ: Как же это?

ГЛАФИРА: Сдержите свое слово!

ЛЫНЯЕВ: Какое?

ГЛАФИРА: А любезничать со мной?

ЛЫНЯЕВ: Неловок я, Глафира Алексеевна, что вам за радость, что бя, в мои лета, шута разыгрывал!

ГЛАФИРА: Ну, хоть немного, слегка.

ЛЫНЯЕВ: Ну, как же любезничать? Прикажете хвалить ваши глазки?

ГЛАФИРА: Нет, это глупо.

ЛЫНЯЕВ: Или по-русски, как парни с девками любезничают, - те очень просто, без церемоний.

ГЛАФИРА: А это уж слишком. Впрочем, все-таки лучше, чем говорить пошлости. Эко горе ваше! Любезничать не умеете, а любезничать надо. Ну, да не беспокойтесь, я вам помогу. Закутайтесь пледом, заткните уши, а то сыро стало! Вот так. Ну, представьте, что вы меня любите немножко. Иначе, конечно, невозможно ничего. (Садиться с ногами на лавку и прилегает к Лыняеву).

ЛЫНЯЕВ: Позвольте, что же это вы?

ГЛАФИРА: (отодвигаясь) Ах, извините! Просто с вами я ничего не боюсь.

ЛЫНЯЕВ: Не боитесь?

ГЛАФИРА: Нисколько. Вы меня увлекать не станете, да и увлечься вами нет никакой возможности.

ЛЫНЯЕВ: (обидевшись) Ну, почему же вы так думаете?

ГЛАФИРА: Ну, полноте, какой же вы любовник? Вы очень хороший человек, все вас уважают, но любить вас невозможно. Вы уже в летах и, вероятно, дома в теплом халате ходите и в колпаке, ну, словом, вы похожи на милого доброго папашку.

ЛЫНЯЕВ: Вы уж больно безжалостны ко мне.

ГЛАФИРА: Нет, это я так, чтобы вы ничего не опасались.

ЛЫНЯЕВ: Значит, вы меня за мужчину не считаете.

ГЛАФИРА: Я же сказал, вы папашка, вот так и любезничайте. Я озябла немного.

ЛЫНЯЕВ: Так сделайте одолжение, не беспокойтесь, если вам это приятно.

ГЛАФИРА: (опять прилегая к Лыняеву) И так, вы меня любите, мы живем, душа в душу. Я – олицетворенная кротость и покорность, я не только исполняю, но и предупреждаю ваши желания, а между тем понемногу забираю в руки вас и ваше хозяйство, узнаю малейшие ваши привычки и капризы, и, наконец, в короткое время делаюсь для вас совершенной необходимостью, так что вы без меня шагу ступить не можете.

ЛЫНЯЕВ: Да, я допускаю, это возможно.

ГЛАФИРА: Вот в одно прекрасное утро я говорю вам: «Папаша, я чувствую потребность помолиться; отпустите меня деньга на три на богомолье?» Вы, разумеется, сначала заупрямитесь; я покорюсь вам безропотно. Потом изредка робко повторяю свою просьбу и смотрю на вас несколько дней к ряду умоляющим взором; вы все день за днем откладываете и, наконец, отпускаете. Без меня начинается в доме ералаш: это не так, другое не по вас; то кофей горек, то обед опоздал; то у вас в кабинете не убрано, а если убрано, то на столе бумаги и книги не на том месте, где им нужно. Вы начинаете выходить из себя, часто вздыхать, то бегать по комнате, то останавливаться, разводить руками, говорить с собой; начинаете прислушиваться, не едут ли, часто выбегаете на крыльцо; а я нарочно помедлю дня два-три. Наконец, уж вам не сидится, вы теряете терпение и начинаете ходить по дороге версты за две от дому. Вот я еду. Сколько радости! Опять тиха, спокойная жизнь для вас; в ваших глазах только счастие и бесконечная нежность.

ЛЫНЯЕВ: Ну и чего же еще, чего ж еще!

ГЛАФИРА: И вот однажды, когда ваша нежность не знает предела, я говорю: