Три дня из осенней практики.

VITA LIBERTES EST

Главная свобода человека – это свобода выбора (учебник обществознания)

«Вагоны шли привычной линией,

Подрагивали и скрипели.

Молчали жёлтые и синие,

В зеленых плакали и пели».

А.Блок.

Зачем я здесь?

Это был главный вопрос, с которым я поехала на геологическую практику в Адыгею.

Поезд тихо шел на Краснодар, в теплой дружеской компании, с музыкой, шутками и миллионами светлых ожиданий мы пропускали мимо себя километры родной страны. Долгий путь утомляет, но все-таки, я люблю поезда. Есть что-то чудесное в этом стуке колес, в пении незнакомых пейзажей за окном, в невозможно большом количестве незнакомых людей, которых больше никогда не увидишь, которым можно сказать все что угодно - тебя не найдут и с тебя не спросят.

Едешь себе и едешь. Беседуешь, гадаешь – что ждет там, впереди?

Мы ехали сутки с небольшим. Было все: и пахнущее чем-то горьковатым белье, и чай в небывалых количествах, и ворчащая женщина в соседнем купе – куда же без таких как она? Все это создавало впечатление чего-то неизменного. Подумать только! С давних пор все ходят и ходят по железной дороге поезда, впуская и выпуская людей, меняя проводников, детали, пути, но сохраняя этот дух вечной горькой и счастливой железной дороги.

Помню, была первая ночь поездки. Темнота за окнами, как большая черная собака виляла хвостом и, так и норовила лизнуть меня в самое сердце. Поменявшаяся с какой-то милой женщиной, моя подруга, убедившая меня рискнуть и попробовать на вкус геологическую жизнь, мирно посапывала на нижней полке. Я стала вспоминать, как почти три года назад я так же ехала в поезде, как, сплавляясь по реке Ай, что значит Лунная, я познакомилась с Дашей. Весь маршрут лил дождь, способный вогнать в уныние всех и каждого, но не нас. Мы, почти спина к спине, веслом к веслу сражались со всеми трудностями походной жизни. Наша «щука» тонула, становилась на бок, вертелась от перегрузки, но не теряла этого задорного чувства, какое бывает у людей, если они понимают: «Да, все плохо, но что теперь плакать? Не показывать же другим?» Мы пели. Мы пели громко и весело, согреваясь теплом этих песен, согревая этим теплом всю команду. Очень скоро мы нашли, почему наша желтая субмарина, как нас прозвали в первый ходовой день, так жаждала встречи с дном, а еще через некоторое время мы выпросили третье весло и из подлодки превратились в флагманскую галеру.

Но не об этом. Если описывать все наши с Дашей приключения, то я просто катастрофически уйду от заявленной темы.

С такими воспоминаниями я заснула. Посреди ночи раздался тихий голос проводницы:

-- Женщина, N-ск через тридцать минут. – Не меня… это снизу.

--… - Даша что-то промычала в ответ.

-- Женщина, станция через полчаса! - Голос стал настойчивее. Если она ждала ответа - ей это удалось.

-- Мне все равно… - Жалко я не видела выражения лица бедной женщины, однако я слышала ее голос и могу представить, что она несколько удивилась результату.

-- Вы куда едете? – уточнила та, как мне показалось, теряя уверенность в том, что не спит.

-- В Адыгею…

--А конкретнее?

-- Я с Васей. – После этой фразы проводницу разобрал беззвучный хохот, меня, надо сказать тоже. О, да! Даша может отправить кого угодно в далекое путешествие всего одной фразой. И хорошо, если это что-то безобидное из разряда «Я с Васей!».

«Синие горы Кавказа, приветствую вас!

вы взлелеяли детство мое;

вы носили меня на своих одичалых хребтах,

облаками меня одевали,

вы к небу меня приучили,

и я с той поры все мечтаю об вас да о небе.

Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи,

кто раз лишь на ваших вершинах творцу помолился,

тот жизнь презирает,

хотя в то мгновенье гордился он ею!..»

М.Ю.Лермонтов

Ранним утром поезд прибыл в Краснодар. Из духоты, груженые рюкзаками и мыслями, мы вырвались на свежий, холодный, кусачий утренний воздух. Все кругом стояло как в дымке. Изморозь тонкими иголочками покрывала тротуары, машины, фонарные столбы, безнадежно пытавшиеся разогнать сумрак, утопая светом все в том же сизом тумане. За нами приехал автобус и следующие восемь часов, сначала наблюдая восходящее солнце – затем бескрайние степи, холмы и, наконец, горы, мы были предоставлены самим себе.

Рядом со мной сидел Леша – рыжий добрый человек, на которого просто невозможно долго злиться. С такими как он приятно мечтать.

-- А я люблю север… Может это смешно, но я мечтаю встретить новый год где-нибудь далеко на севере, где нет ни машин, ни крупных городов. Сидеть в кресле у камина, глядя на маятниковые часы с бокалом горячего глинтвейна, в гостиной стоит елка, пушистая, с капельками талого снега на длинных мягких иголках…

-- А с кухни пахнет яблочным пирогом…

-- С корицей. И свечами из настоящего воска. А окна до середины завалены снегом, который все падает и падает крупными пушистыми хлопьями…

-- И туда можно добраться только на лыжах…

Мечтая, я уже чувствовала и тепло огня и запах пирога, свечей, елки, слышала ветер и скрип приближающихся к крыльцу шагов, и видела, как часы вот-вот пробьют полночь.

Я задремала. А когда мы остановились, меня окружали стенки автобуса, товарищи и чувство неминуемого приближения приключений.

Поселок Каменномостский выглядел, как и любой поселок, где я уже успела побывать.

Нас, а точнее наши запасы хлеба, встретили местные козы и большой беспородный, но очень дружелюбный пес, которого мы прозвали Лишай.
Закинули вещи на базу, позавтракали, кое-как собрались с мыслями и вот он – первый маршрут.

Гипсовый карьер – совсем не далеко от Базы, но тогда еще путь мне показался тяжелым и весьма тернистым. Вася рассказывал о том, как оформлять дневник, диктовал то, что нужно записать.

-- Карьер заложен в осадочных породах, залегающих под Ur углом (моноклинально). Основная масса пород в нижней части карьера – сероватая, плотная. Скол раковистый. Похоже – глинистый известняк.

Вася диктовал, а я записывала и глазела по сторонам. В самом сердце карьера находилось зеркальное озеро, по краям – залитые солнечным светом стенки карьера.

Мне не очень повезло тогда с образцами. Даже когда я находила подходящий камень, я просто не могла его отколоть – это приводило в отчаянье. Но вот с фоссилиями или ласково – фоссильками, дела обстояли куда лучше. Я нашла остатки фауны где-то юрского периода, чем была несказанно обрадована. Очень скоро меня приняли за человека, знающего палеонтологию, и стали обращаться с примерно такими фразами:

-- Тань, а это – дохлость?

--Кажется. Может губка? Или мшанка. Скорее мшанка. – После всего нескольких занятий палеонтологии я чувствовала себя на коне и геохронологическая таблица была мне по колено.

Когда мы возвращались на базу, у нас завязался разговор на тему того, как же близко люди живут к удивительному и как мало они думают о тех чудесах природы, которые вот здесь, под ногами. Стоит лишь приглядеться в эти белоснежные стенки карьера – вот щетка селинита, точно стеклянная отражает потоки света. А вот, на куске гипса, как орден на груди воина блестит ангидритовая звездочка.

База нас встретила как родной дом: теплом, уютом и хаосом из кроссовок при входе.

Лишайка радостно вилял хвостом, предчувствуя, что вот-вот ему перепадет часть нашего ужина. В его добрых собачьих глазах читалось снисхождение, какое бывает у взрослого, который наблюдает за расшалившимся карапузом. Пес, казалось, так и хотел сказать: «Ну и глупые же эти двуногие геологи! Все занимаются своими камнями, хотя они совсем не вкусные»!

Первый день сделал всех нас друзьями, почти одной семьей, будто нет и небыло никогда никакой Москвы, школы, проблем и наступающей зимы, а только белые гипсовые карьеры, синие горы и едва заалевшая осень.

«Капля росы на лепестке,
чудесный цветок привлекает взоры...
Поднимаю глаза - там, вдалеке
есть за горами горы.

Кто-то оставил следы на песке,
кто-то - башен высоких узоры.
Я вижу - над башнями вдалеке
есть за горами горы.

Кто-то проводит все дни в тоске,
пустые ведёт разговоры...
Eму рассказать бы, что там вдалеке
есть за горами горы…»

Ija Gebert

«Где-то среди рюкзаков и человеческих тел, в сонном до полуживого состоянии запихать спальник в рюкзак, одновременно переложив его по всем правилам жанра, поесть и, наконец, не забыть проснуться.» - наполеоновские планы.

Главный аттракцион всей практики, штольни, приближался и должен был свершиться уже сегодня. Однако утро не способствовало позитивному мышлению, как и мышлению вообще. Сказывался некоторый недосып. Время, казалось, решило кристаллизоваться.

Вышли. Стали ждать автобуса, который бы довез всю нашу орду с молотками, рюкзаками и касками как можно ближе к Белореченскому месторождению. Проснулись.

Не стану описывать то, каким образом мы влезли в транспорт и каким оттуда вылезали, скажу только, что ни мы, ни автобус, ни местные жители не пострадали.

Впереди был подъем в горы. Конечно, горы не очень-то высокие, сложные и проч., и проч. Но это были мои первые горы, первый подъем, так что все было и высоким, и сложным.

У самого подножия росли широколиственные деревья со странными «гнездами» на ветвях, оказавшимися каким-то растением, название которого я тут же и забыла.

Уже после нескольких метров под рюкзаком мне в голову прокралась мыслишка «на кой мне это надо», но отставая в самом хвосте я продолжала упрямо идти вслед за товарищами. Сейчас мне вспоминается строка из песни «нас по ошибке назвали геолог, а мы помесь осла с рюкзаком!»… Листьев под ногами становилось все меньше, а путь был похож на какую-то измученную синусоиду, так что даже мысль о возвращении энтузиазма не вызывала. Когда, наконец, я была готова проклясть все приключения, муху, укусившую меня заняться геологией и ни в чем не повинные горы, слава Пириту, у нас объявили привал.

-- Ну, как подъем? – Неясыть выглядела так, точно она только что вернулась с неспешной прогулки – вот что значит опыт!

-- В…великолепно, – восстанавливая дыхание, ответила я. – Чудесные места!

Переведя дух, мы снова двинулись. На этот раз я постаралась сразу выйти одной из первых. Расчет был на то, что если я и устану, то у меня будет еще целая цепочка людей чтобы отдохнуть. Но оставшиеся отрезки пути давались куда легче. С каждым следующим шагом становилось веселее и веселее. Откуда-то появились силы болтать и глазеть по сторонам, отмечая как бы про себя, что вот отсюда лучше не падать – метров 100 будет точно.

Интересный факт, что, пусть опавших листьев у подножия было больше, но чем выше мы поднимались – тем ближе становилась к нам осень. Наверное, так всегда в горах – осень приходит сверху.

Перебрались через горный ручей - снова тропы и чудесные картины, которые так и хочется нарисовать в масле.

И вот мы достигли цели. Ставим лагерь…

Дальше – шутки на тему радиации в штольнях и летучих мышках – мутантах, которые там живут. Последний рывок до входа уже не казался чем-то трудным, даже наоборот все с нетерпением ждали, когда мы уже выйдем.

Теперь для меня геолог – это молоток, заткнутый за пояс, каска, горящие глаза… словом, именно такой, какими мы предстали перед черным притопленным входом в одну из штолен Белореченского месторождения.

Хлюпанье сапог, дружное сопение через респираторы… Все ведут себя тихо, нас предупредили, что все, что поддерживало своды уже давно прогнило. Первые жилки. Маленькие, их почти не заметить. Может быть кварцевые или кальцитовые – не помню.
Они казались чем-то очень интересным, сложным и удивительным. Но чем дальше мы шли вглубь гор, тем большие чудеса открывались нам, показываясь нам в свете фонариков.

«Какая прешесть!», «Полин, а что это за зверь?» - самые частые фразы, которые мы произносили. Почему-то, минералы, растущие из стен штольни, казались мне живыми. Вот уж кто действительно жил внутри гор – это они. Приходящие и уходящие люди, маленькие подземные рыбки, даже не встретившиеся нам мыши-мутанты – лишь гости, а вот эти камни - они всегда. Вспоминается фраза из «Закона тайги»: Любая война - дело временное, а освоение Земли - на века.

Чудно ощущать себя песчинкой, касающейся стекла песочных часов. Что есть даже такой вид, как человек? Жил в четвертичке, имел культуру захоронения, поэтому сейчас можно найти окаменелые останки очень хорошего качества. Жил почти повсеместно, преобразовывал природу, вымер однажды. Да, странно мыслить в геологических масштабах…

А тем временем мы дошли до настоящего чуда света. Глубокая и широкая щель во вмещающей породе ощерилась острыми, как клыки ящера, играющими столь редким и непривычным для них светом кристаллами кальцита. Никогда не могла бы предположить, что такое может существовать. Сперва пугающее, а потом захватывающее, повергающее в восторг, как сам мир, как высота, буйствующее пламя, ревущие водопады…

-- Дутыш, Обломыш… Можно придумать язык. – Пошутила моя одногруппница, кстати, тоже Даша, - как думаешь?

Да, когда сначала теряешь дар речи – потом очень хочется говорить. О чем угодно, о какой-нибудь глупости, может даже посмеяться над тем, что только что целиком владело твоими чувствами.

-- Дутыш, каскЫШ, геологЫШ, …

-- МинералЫШ, молотошЫШ…

-- Нет, молотошить – это уже глагол. Но одобряю! – Смеялись мы, обсуждая все увиденное, собранные нами образцы и разную ерунду. А ерунды для обсуждения у нас всегда много, как и общих интересов.

Мы вышли из штолен только когда стемнело, но каким же удивительно ярким был свет, какими сочными были запахи. Мы снова дома, у себя дома. В своем мире. Привычном и до боли любимом. Кто-то молотком решил срубить ветку с дерева, в ответ на эти действия раздался голос Васи:

-- Эта органика геологию не интересует.

Вечером у костра мы пели песни, даже танцевали.

После произошло еще множество событий, родились добрых полсотни шуток и перлов, мы узнали много нового, и многое удалось осознать: то, что каждый человек прекрасен, что жизнь не только города и дороги; что мы можем много больше, чем представляем. И наконец, мы даже не заметили, как вдруг иначе стали воспринимать весь окружающий нас мир.

В автобусе мы обсуждали закат.

-- Какая красота! Закат похож на гранитную дайку…

-- А какая спайность! А вот – торчит друза города…

-- Скорее щетка…

-- Нет, разная длина кристаллов, а лес – точно щетка…

И что бы ни было за окном, теперь я точно знала - ЗАЧЕМ Я ЗДЕСЬ.