Тезис 1

В некоторых случаях уже с самого начала бывает совершенно ясно, что именно в данном случае противо­речит благополучию ребенка, и это прежде всего тогда, когда применение психопатологических критериев на­стойчиво выступает против одного из альтернативных решений. В отличие, позитивное решение (в противовес опасности психических заболеваний) часто вызывает принципиальную трудность в определении, что именно будет лучше всего способствовать «благополучию ре­бенка»: в этих случаях речь идет не только об оценочных решениях, которые связаны с «объективными» психоло­гическими и педагогическими критериями.

То, что я здесь имею в виду, мне хочется проде­монстрировать следующим примером.

Представим себе десятилетнего мальчика, родители которого разошлись, и суд должен решить, с кем из роди­телей он будет жить дальше.

Предположим, судебный экс­перт (верно) установил, что Кристиан одинаково любит обоих родителей и с обоими у него хорошие отношения. Подобные отношения, однако, «триангулированы», то есть они дополняют друг друга, а это означает, что при выпадении отношений с одним из родителей, отношения с другим неизбежно изменятся.

Посмотрим поближе. От­ношения между слишком заботливой матерью и Кристиа­ном особенно нежны и носят четкие символические чер­ты. С мамой он может выплакаться, расслабиться и, как говорится, «впасть в более ранее детство», то есть с ней он несамостоятелен, порой плаксив или проявляет страхи и склонен к упрямству в отношении нежелания учиться. Отец же, наоборот, как бы представляет собой «внешний мир».

С ним Кристиан стремится быть взрослым, прояв­ляет честолюбие, хочет импонировать отцу, и указания, отдаваемые отцом (в том числе и в отношении учебы), вос­принимаются мальчиком намного лучше. До тех пор, пока оба родителя остаются «в распоряжении» ребенка, эти «триангулярные объектные отношения» создают велико­лепное равновесие, дополняя друг друга¹-².

Если такого ребенка разлучить с матерью, для него это, скорее всего, окажется большой трав­мой, он потеряет свою эмоциональную защищен­ность. Даже если он сохранит (или компенсацион­но усилит) свою автономию и свои прогрессивные черты, которые он черпает от отца, он неизбежно потеряет часть своей уверенности, станет легче ра­ним, у него появятся страхи, что отразится в буду­щем на его взрослой семейной жизни.

Разлука с от­цом, в свою очередь, усилит его конфликты в борь­бе за власть с матерью, в нем возрастет склонность к регрессивным разрешениям конфликтов. Скорее всего, у него появятся большие трудности в учебе (сюда добавляется еще и то обстоятельство, что его мать не имеет образования и поэтому вряд ли смо­жет поддержать сына с позиции честолюбия. «Мы университетов не кончали!» — часто говорила она отцу).

Из-за этих потерь и частичного выпадения мужской идентификации Кристиан, вероятнее все­го, утратит также и часть своего чувства полноцен­ности.

Теперь мне хочется спросить, кто способен или имеет право решить, какой вариант развития следует предпочесть? Как должно выглядеть психологическое и педагогическое сравнение между «более высокими шансами в отношении его способности в будущем построить счастливую семейную жизнь» и «шансами успеха в профессии и самоутверждении»? Призна­юсь, самым болезненным из моих профессиональ­ных открытий было открытие, что правильного воспи­тания не существует.

Если бы оно существовало, то это означало бы наличие общедействительной мо­дели формирования человека. Но от подобных идей мы обязаны себя защитить, ибо везде, где подобные идеи находили себе место в общественных законах, это приводило к дискриминации, угнетению и к большим страданиям.

И тем не менее, за концепцией «благополучия ребенка» все же следует признать право на некоторые представления о возможных вариантах его развития и его будущего. Но кто имеет право выбирать, что лучше, так это только тот, о чьей жизни здесь идет речь.

Итак, сам ребенок. Однако за его развитие несут ответственность его родители, значит им и должно быть предоставлено право решения. Если же родите­ли не в состоянии этого сделать, то в нашем обществе ясно предписано, кому в этом случае принимать ре­шение, — судье.

Значит ли это, что экспертиза в подобных слу­чаях излишня и мы должны удовлетвориться субъек­тивным решением суда (что, между тем, опять же противоречило бы нашему закону)? Конечно, нет.

Во-первых, в праве на воспитание речь идет обычно о спорных вопросах, которые имеют менее долго­срочные перспективы, чем решения, например, что для ребенка бесспорно лучше.

Во-вторых, хотя это и верно, что «благополучие ребенка» невозможно объективно и предметно декларировать, но в опре­деленных обстоятельствах мы, тем не менее, можем с уверенностью сказать, что «со всех точек зрения» для ребенка плохо и чего следует избегать. Конечно, и в этом принципиальном решении речь идет о бла­гополучии ребенка, которое и является основой предметных решений.

В-третьих, выводы судебной экспертизы весьма важны для вынесения решений не только о праве на воспитание, но и в отношении других вопросов, касающихся будущего детей. Во всяком случае не тогда, когда они приобретают форму заранее вынесенных решений или однозначных рекомендаций.

Эксперт, как правило, в состоянии осветить альтернативные возможности развития в психологическом и педагогическом аспектах. Он может, например, сформулировать это так: «Если ре­бенок останется у отца, то, скорее всего, следует рас­считывать на следующее... Если же он останется у матери, то его развитие может выглядеть так...». Та­кой анализ, конечно, не снимает с суда ответствен­ности за вынесенное решение, но судья должен знать, из него ему приходится делать выбор. Однако для этого судьям и судебным экспертам¹'⁴ требова­лось бы радикально пересмотреть свое отношение к данным вопросам.

Итак, судебные решения имеют свои субъек­тивные и объективные стороны. Что касается субъ­ективных оценочных решений, то следует признать, что задание, возлагаемое мною здесь на судей {в от­ношении того, как они воспринимают свои зада­чи), — не формально, а фактически — не может быть разрешено при помощи одних только юридических средств. Судебные решения ориентируются прежде всего на существование категорий «правильно» и «не правильно» - в зависимости от имеющихся законов.

Но у судьи по семейным делам именно этого критерия часто и нет в распоряжении, по­скольку благополучие ребенка, которое не всегда поддается даже психологическим или педагогичес­ким определениям, законом никак установлено быть не может. А это значит, что хотя судья и обязан принять решение, но оно не поддастся, «професси­ональному» объективизму, оставаясь, скорее, лич­ным и субъективным.

Не следует ли в таком случае спросить себя, являются ли суды вообще пригодной общественной инстанцией для решения подобных вопросов? Во всяком случае следует постоянно иметь в виду, что деятельность суда по семейным делам в основе своей больше ориентируется на эти­ческую ответственность и мудрость как таковую, чем на справедливость.