Коса jojjeкита ибришима.

(Истекала студеная вода,

На воде серебреный престол,

На престоле красавица-девица:

По колена ноги ее в сиянии (желтые),

По локоть руки в золоте,

Коса шелками увита...)

Прислал паша сватать эту девицу, она отвечает сватам:

Фала Богу, чуда великога!

Да ли je ce наша помамио?

Кога хоће да узме за љубу,

Да он узме Сунчеву сестрицу

Мјесечеву првобратучеду,

Даничину Богом посестриму! [796]

(Хвала Богу, чудо великое!

Или паша с ума сошел?

Кого хочет за любу взять,

Взять Солнцеву сестрицу,

Месяцеву племянницу,

Денницыну по Богу посестриму!)

Здесь под солнцевой сестрой, вероятно, следует понимать зарю. В Каринтии утреннюю зарю называют дъжница [797], словом, заключающим в себе понятие о дожде и в то же время близко сходным с именем звезды денницы. «Джъница», следовательно, выражает собой понятие о плодоносной влаге, подобно заре, «выпускающей небесных коров» в ведийских гимнах (см. выше стр. 291), и в этом отношении может быть приравнена киевской богине Mокоши (см. выше стр. 295). В русских заговорах обращение к заре или звезде (утренней или вечерней) встречается весьма часто. «Заря заряница, заря красная девица!» – восклицают в заговоре[798]. «Заря красная девица» здесь, без сомнения, есть солнцева сестра. В таком смысле встречаем зарю в великорусской же песне:

Заря ль моя, зоренька,

Заря, Солнцева сестрица! [799]

г) Авсень, Усень (латыш. Усинь), в народных обрядах непосредственно связывается с Колядой, под иноземным именем которой, как наиболее подходящая пара к возрождающемуся, весеннему солнцу – Авсеню, вероятно, скрывается, как увидим впоследствии, возрождающаяся же, с наступлением нового года, луна, издревле служившая мерилом времени (ср. mensio = мера, mensis = месяц). В святочных маскарадах мы встречаем фигуру коня или всадника (Солнце) и кобылку (Русалку), точно так зооморфическими представителями Авсеня и Коляды, как мужского и женского элементов колядского празднества, являются святочные козел и коза, баран и овца. Впрочем, Коляда представлялась и в образе одетой в белую сорочку девушки. В таком виде в старину возили «Коляду» в санях по Москве с песней: «Уродилась Коляда накануне Рождества». Колядские песни изображают ее «прилетающею свысока», едущей «на сивом конечку», «у малёванном возочку», подобно тому, как в купальских песнях всадник Купальник везет «на возику» свою красавицу «дзеву кыбы квят» (см. выше стр. 285).

д) Купало сочетается с Купалой и Мареной. О Марене (Марице, Марии, Марысе, Марзане и пр.) и сходстве ее с древнеиталийской Marica было говорено выше. И Купала находит себе двойничку в земле пицентов, народа сабинского племени. «На Пиценском берегу (и в Умбрии), – говорит Преллер, – почиталась богиня по имени Cupra... Имя ее, вероятно, объясняется сабинским словом cuprus, т.е. добрый, отсюда vicus (улица) Cuprius в Риме и Mars Cuprius (как бы Белбог – Купало [? ] Ф.) в Умбрии, так что эта богиня скорее может быть отождествлена с Bona Dea или с Feronia»[800]. обратил уже выше внимание на близкое родство или даже тождество между богинями Bona Dea (добрая) и Fauna (благосклонная, благая), с этими двумя отождествляется и Marica, также сочетающаяся с Фавном; Ферония же, как мы видели выше, сочеталась с италийским Припекалом – Анксуром и, в форме «Ярунья», сближается с Купалой, так как Купало-плододавец и Ярило-(Ярун)-Припекало – виды божества солнца тождественные. Таким образом представляется нам цикл видовых названий италийско-славянских для царя-солнца и царицы-воды, свидетельствующий опять о тесном родстве мифологии древнеиталийской и славянской.

Прибавлю еще, что в славянских «соботских», а также в мало – и белорусских «купальских» песнях нередко является, рядом с Яном (Иваном), еще женское имя Анна (Гануля). Ввиду всего вышеизложенного, можно, не без основания, предположить в этой Анне отголосок имени древнеиталийской лунной богини, Anna Perennа, также сочетавшейся с солнцем-Марсом, – богини, исчезнувшей в pеке Нумиции и почитавшейся у рек и источников[801], подобно погружаемой в воду, купаемой или потопляемой, во время купальского праздника, Купалы или Марены, подобно тонущей в реке, по словам купальской песни, Ганне (Анне). Подтверждением сказанному могут служить следующие отрывки из купальских песен, в которых упоминаются в одинаковом значении Купалочка, Марья, Мареночка, Ганна и св. Анна:

– Ой! Купалочка купалася,

Та на бережку сушилася... (Харьковск. губ.)[802]

– Иван да Марья

На горе купалыся...

Где Марья купалась,

Трава расцилалась. (Витеб. губ.)[803]

– Утонула Мареночка, утонула,

Та по верх кисонька зринула... (Малорусс.)[804]

– Як пошла Ганна в Дунай по воду,

И ступила Ганна на хитку кладку.

Кладка схитнулась, Ганна втонула.

(Ганнина мать обращается к народу):

«Не берите люди у Дунае воды,

В Дунай вода – Ганнина слеза». (Малорусс.)[805]

– Jana, Jana, na Svateho Jana,

Kupala se svatá Ana...

«Jane, Jane, daj mi ruč ku

Neb zahynem pri potoč ku»[806]

(Словацк.)

(Яна, Яна, на святого Яна,

Купалась св. Анна.

«Яне, Яне, дай мне ручку,

Чтоб мне не погибнуть в речке ».)

е) Хорс, Сивка-златогривка находят себе аналогичные женские образы: первый – в лице Русалки (Хръсалки), в честь которой отправляется повсеместно весенний праздник «Русалия» (Турицы, Семик), и второй, приняв во внимание эпитет «сивый», т.е. седой, белый, каким величается и Кострубонько, погребаемый подобно Ярилу («Сивый, милый голубонько»), – в имени засвидетельствованной Гельмольдом, полабской богини Сивы, вероятно, служившей представительницей седой, белой луны (ср. Селена, Juno Luсinа, от σ έ λ α ς = lux = свет). И само имя «Хорс» было, вероятно, только субстантивированной формой прилагательного, как Сивка и Златогривка, как Савраска, наконец, как ведийское Harî (см. выше стр. 213 пр. 2). В таком случае под именем Хорса (Хрьс, Рос, Рус) можно понимать не только сивого, златогривого коня, но и сивого, светлого, златовласого бога, а следовательно, и соответствующая ему Русалка будет не только «кобылкой», в образе которой ее несомненно чествовали на Руси на святках и при проводах весны (см. стр. 217-219), но и сивой, светлой, златовласой богиней, которая находит себе аналогичные образы в белокурой Самодиве болгар, в «белой» Виле и сияющей серебром и золотом солнцевой сестре (см. выше пункт в.) у сербов, в богине Сиве полабан, наконец, в лице Купалы, у которой, по словам белорусской песни, «голоука уся у злотя»[807]. Мы встретим позже еще Золотую Ладу, Золотую Пани (Zlota Lada, Zlota Pani) y литвинов[808].

2. Как воинственный, храбрый юнак, как божественный витязь, в лице Святовита, Радегаста – Сварожича, Руиевита, Поревита, Яровита, бог солнца может быть сопоставлен с Девой, Dzewana (Dziewanna) поляков, которую Длугош, Вольский и др. объясняют именем Дианы (см. выше стр. 22), т. e. богини луны, также с Дзевоей белоруссов[809]. Я упомянул уже выше о Деве, которая, по болгарскому представлению, в Иванов день ведет сбивающееся с пути солнце. Солнце же в этот день «держит в руках две сабли и вертит ими» – представление, соответствующее южному, палящему, воинственному характеру этого светила. Болгарская Дева в этом случае, вероятно, та же Самодива (= Самодева), о которой упомянуто выше (стр. 294).

3. Как бог похоти и плодородия, а отсюда и брака и веселья, и богатства, бог солнца принимает в народном сознании следующие образы:

а) Тур находит себе одноименную спутницу в лице Турицы.

б) Ерыл или Ярило (Ярун), Припекало (Бронтон), Купало, Радегаст, Святовит, Ясонь, специально согревающие и припекающие землю и вызывающие тем плодородие, кроме Купалы и Марены (Марыси, Марипы, Марзаны и пр.), о которых пока уже достаточно сказано выше, могут быть сопоставлены с малорусской и белорусской Лялей. В одной белорусской песне обращаются к ней в следующих выражениях:

Дай нам житцу,

Да пшаницу, Ляля, Ляля, наша Ляля!

В агародзе,

Сеножаце (т. e. на покосе), Ляля, Ляля, наша Ляля!

Ровны гряды,

Ровны зряды, Ляля, Ляля, наша Ляля!..[810]

Интересно, что у этрусков, которые вообще в области религиозных верований сделали немало заимствований от соседних народов, Луна называлась между прочим Lala[811]– именем, опять буквально соответствующим нашей Ляле.

в) Лад, «бог женитвы», «бог веселия и всякого благополучия», и Радегаст, представляющий с некоторых сторон столь близкое сходство с Фрейром, богом брака и веселья (см. выше стр. 271, 272), бог света и радости, радетель о благе человечества, как бы Радý н, находят себе точно подходящую подругу: первый – в лице Лады, имя которой возглашается на брачных весельях, второй – в лице Радуницы, сияющей радостью богини красной весны, чествуемой на «красной горке»[812]. Эту Радуницу, представительницу радостной весны, имеет несомненно в виду следующая народная песня, когда обращается к Веснe:

Весна, весна красная,

Приди весна с радостью,