Военная экстрасенсорика: Запад 5 страница

Возможно, наименее активным, но всё же самым важным из них был Наблюдательный Комитет по Внутренним Правилам Пентагона. Он состоял из трёх членов, которые были привлечены из Совета по Внутренним Правилам Министерства Обороны, а единственная обязанность последнего состояла в том, чтобы определять, отвечает ли наша деятельность целям и задачам Министерства Обороны. В течение четырех лет меня попросили встретиться с этой группой в Пентагоне, кажется, три раза. Их рапорты были благосклонны к нашей деятельности и, в целом, ко всей нашей миссии.

Наш второй наблюдательный комитет многих из вас может удивить. Американское Министерство Обороны очень серьёзно относилось к этическим аспектам использования людей в научных экспериментах. Возможно, это является следствием скандалов с проектом МК-Ультра. В то время как мы могли легко попросить находящийся у нас же Организационный Наблюдательный Совет Стэнфордского Университета проконтролировать нашу работу, мы этого не делали; мы организовывали исследования заново, поскольку требования Министерства Обороны фактически были более строгими, чем обычные, которые устанавливает Министерство Здравоохранения и Социального Обеспечения.

В состав такого Организационного Наблюдательного Совета должен был входить священник, юрист и врачи разных специальностей. Хотите верьте – хотите нет, но наш духовник, был буддистский священник, который имел допуск секретности! Наш Наблюдательный Совет состоял из нескольких светил медицинского мира, включая одного Нобелевского лауреата. Как и другие члены Совета, они требовали, чтобы мы составляли детальный протокол по использованию людей для каждого индивидуального эксперимента и обязательно приводили его в нашем отчёте по работе. Эта писанина должна была объяснять, почему мы проводили эксперимент, каковы были медицинские эмоциональные и физические риски для здоровья испытуемого, каковы финансовые затраты, а также указать ожидаемые результаты и наши соответствующие заключения. И, наконец, соответствовал ли каждый из этих ожидаемых результатов главной цели эксперимента? Другими словами, могли ли все возможные результаты оправдывать использование в эксперименте человеческих субъектов? Все участники наших сессий дополнительно были обязаны проходить всесторонние физические, психологические и нейропсихологические проверки. Если эти проверки вскрывали отклонения какого-нибудь пункта из перечисленного списка, а нам все равно хотелось, чтобы в эксперименте участвовал человек, мы должны были получить письменное заявление самого человека и его врача, что они не будут иметь к нам никаких претензий. Это отнимало очень много времени, но было критически важно для работы.

Третий и, пожалуй, самый активный из комитетов назывался Комитетом по Научному Надзору. В течение первых двух лет в нём было 12 участников, взятых из списков людей, предоставленных нами и Армией. У Армии было право окончательного решения, кто будет работать в комитете. Им всем платили из нашего контракта за затраченное время и командировки. Одним из ключевых пунктов для пребывания в этом Комитете было требование, чтобы человек скептически относился к парапсихологическим явлениям, но в то же время был достаточно открытым, чтобы захотеть отнестись к работе серьезно. Кроме того, их обязательства были быть продолжительными по времени: работа по контракту предполагалась не менее пяти лет.

У Комитета по Научному Надзору было три основных задачи: рассматривать и одобрять детальный протокол для каждого эксперимента, проводимого согласно армейскому контракту; осуществлять необъявленный контроль, непосредственно наблюдая за происходящим и критически его оценивая; а также представлять в письменной форме заключительный отчёт по каждому из заданий, указанных в контракте. И таких отчётов только в течение одного первого года проекта было написано 38.

Поскольку наша группа была в высшей степени профессиональной, первая из трех задач Комитета была приоритетной. Время от времени они раскритиковывали наши протоколы. Но большинство из представленных нами протоколов были одобрены Комитетом полностью, лишь с небольшим поправками или даже вовсе без таковых.

Второй задача этого Комитета был негласный контроль за полномочиями – он хорошо выглядел на бумаге, но едва ли когда-то осуществлялся. Полагаю, этого и следовало ожидать, поскольку члены Комитета сами были профессионалами высокого уровня с активными личными карьерами, им некогда было заниматься подобной чепухой.

Главная деятельность Комитета по Научному Надзору была связана с его третьей задачей: критическим рассмотрением наших заключительных докладов. Как только наши конечные отчёты, отредактированные специалистами Стэнфордского Исследовательского Института, поступали в Комитет, их распечатывали и отсылали всем участникам Комитета. В некотором смысле, они должны были рассмотреть их, как будто бы отчёты были представлены научному журналу, главным редактором которого был член комитета. Они делали свои пометки и, в конечном счете, сопровождали их комментариями в письменной форме непосредственно для технического представителя армейского Отдела по Контрактам. В нашем случае это был офицер в звании полковника, который специально был переведён в Президио – армейский военный городок в Сан-Франциско, – но чья обязанность состояла в том, чтобы весь рабочий день находиться в своём офисе в нашей группе в Стэнфордском Институте. Мнения членов Комитета добавлялись к нашим заключительным докладам в качестве приложения.

В дополнение к их письменным мнениям у нас каждый год проходила двухдневная встреча, где мы представляли свои результаты и обсуждали их с членами Комитета, всей группой – как хорошие новости, так и плохие, которые на самом деле оказывались тоже хорошими. Будучи боевыми ребятами, мы выигрывали 85% энергичных и иногда очень громких споров, но ещё лучшие новости состояли в тех 15%, которые мы проигрывали. Наш научный «продукт», если можно так выразиться, резко улучшался. Мое взаимодействие с Комитетом по Научному Надзору и по сей день остаётся среди наиболее значимых моментов моей профессиональной и академической карьеры.

Чтобы проиллюстрировать одну из редких неприятностей, которые случались с нами, могу привести такой пример. Как-то раз мы пригласили профессора статистики Джессику Ютс поработать с нами в качестве прикомандированного специалиста. За год её работы мы заметно улучшили наш метод анализа результатов путём использования более сложных статистических и математических методов, которые она нам рекомендовала. В это время одним из членов Комитета по Научному Надзору был глава отдела статистики одного из главных отделений Калифорнийского Университета. Этот человек отклонил наш новый подход, не приводя никаких научных аргументов. Он просто заявил, что всё это слишком сложно и очень велика вероятность тонких ошибок, которые мы не в состоянии определить.[30]

Дело обернулось так, что у меня оказалась возможность показать один опыт (тогда совершенно секретный) по оперативному дальновидческому просмотру, проведённый как тест для наших клиентов из Военно-Воздушных Сил. Целью был специальный ускоритель электронов высоких энергий, расположенный в Лоуренсовской Лаборатории в Ливерморе в 75 километрах от Сан-Франциско. Естественно, у экспериментальной группы не было никакой информации о цели и её местоположении – на нашем научном языке это звучало как проведение «слепого» эксперимента. Визуальное соответствие было ошеломляющим! Но в дополнение к этому в этом примере Военно-Воздушные Силы обеспечивали 100%-ю «базовую правду», то есть они могли провести анализ, используя методы, которые мы развили и которые сходу были отброшены этим членом Комитета по Научному Надзору.

После презентации этот член Научного Комитета подошел ко мне и взволнованно объявил, что он «понял!» Конечно, я подумал, что он подразумевает статистический подход, но я оказался неправ. Этот один-единственный визуально ошеломляющий пример убедил его, что дальновидение реально существует. Позже я отвёл его в сторону на парковке и начал читать ему нотацию:

– Как вы могли! Джессика и наша команда работали год, расставляя все точки над i, чтобы подобрать самый лучший статистический анализ, а вы прямо с порога отбрасываете этот подход! С другой стороны, вы убеждаетесь в реальности дальновидения из-за единственного зрительного примера, который я даже не могу защитить ни статистически, ни научно.

Он притих. Этот пример показывает, что большинство из нас полагает, будто наука движется вперёд, основываясь на серьёзных научных аргументах и свидетельствах, и недооценивает эмоциональную компоненту научных экспериментов. Роберт Бартон в недавней своей книге «Будучи убеждённым»[31] написал, что современная нейробиология предполагает наличие в мозгу эмоциональных центров, которые активизируются, когда мы в чём-то убеждаемся. Мне показалось это удивительным, поскольку я предполагал, что научный способ мышления задействует исключительно участки мозга, отвечающие за логику и аналитику, и именно они приводят нас к убеждению в чём-либо. Может быть, этот вывод Бартона я и проверил на нашем члене Научного Комитета.

**

Проект размещения ракет МХ

Насколько эффективна была работа по экстрасенсорному сбору информации в Международном Стэнфордском Институте? Пример с проектом размещения ракет МХ иллюстрирует это.

Обычно, когда продумывается новая военная политика, система вооружения или ход сражения, предложенная новая система критически оценивается. Часто собираются две команды, называемые «красными» и «синими», чтобы одна команда критиковала, а вторая соответственно поддерживала предлагаемый план. Нашу группу подрядили участвовать в красной команде, чтобы оценить предложение администрации Картера, а позже администрации Рейгана, по развёртыванию новой системы ракет MX.

Эти предложения по-существу были вариациями на тему: нужно строить намного больше установок для запуска ракет, чем самих ракет, и непрерывно тайно перемещать ракеты из одного укрытия к другому – такая вот игра ядерными снарядами. Бюджет Конгресса первоначально оценил, что обеспечение двухсот MX ракет, постройка 5, 800 укрытий для них и ввод в действие такой системы будет стоить 28.3 миллиардов долларов ежегодно вплоть до 2000 года. Триста ракет МХ, мечущихся среди 8, 500 укрытий, стоили бы уже 37.6 миллиардов долларов. Первый вариант предусматривал одну MX ракету на 29 укрытий, в то время как второй вариант планировал одну ракету для 28 укрытий.

В конечном счете, одобрена была идея «трека»: каждая ракета должна была перемещаться среди укрытий, расположенных на ответвлениях дорог от главной круговой дороги, по образцу «трека». Должны были установить пять таких образцов, или групп, в каждой из 40 долин, расположенных в пустынях штатов Юта и Невада. Такая система позволила бы транспортерам перемещать ракеты между установками в пределах 30 минут, чтобы вовремя избежать Советских ракет уже после того, как они запущены. Треки предполагались около 56 километров в диаметре.

Дороговизна и сложность предложенной системы – показатели того, как серьезно рассматривала эту идею администрация Картера. Планировалось продвигать проект вперед как можно быстрее. Предполагалось, что Воздушные Силы США к 1980 году выберут участок для проверки оперативной базы ракет MX, включая их действие и испытание установок. Работа на треке и сооружение укрытий должны были начаться к 1983, а первый десяток MX с 230 укрытиями намечалось ввести в строй к 1986 году. При непрерывном перемещении ракет среди нескольких укрытий Советы не знали бы, куда нацелить свои ракеты, чтобы причинить наибольший ущерб способности США принять ответные меры.

Вопрос состоял в том, сможем мы поставить эту идею под угрозу или нет, то есть, получится ли у нас просчитать, куда будет перемещаться ракета, используя аномальное восприятие. Если сможем, значит, следует допустить, что и Советы тоже смогут, и тогда нам не выгодно вводить эту систему первыми.

Наше предложение, которое было в конечном итоге одобрено, включало следующие пункты утверждённых работ, на которые мы собирались тратить деньги в случае, если контракт будет предоставлен SRI:

· Принять в работу схему: одна ракета на 20 укрытий, определить статистику угроз MX системе как результат неслучайного выбора аномально-когнитивных исследователей.

· Провести программу экранирования с участием более ста человек служащих SRI и других опытных операторов-дальновидящих, поставив одного исследователя на 20 экранирующих устройств и дав каждому участнику эксперимента по 100 попыток.

· Отобрать пять лучших дальновидящих, показавших себя в опытах по экранированию и дать каждому дополнительно по 200 попыток.

· По этим данным оценивать потенциальные слабые места в защите трека и возможные обманки.

Кроме того, мы готовы были наряду с методами аномально-когнитивного исследования использовать сложную статистическую технику, называемую лозоходство, чтобы посмотреть, сможем ли мы просчитать систему. Рисунок 2 на вкладке иллюстрирует, как это выглядело в нашей лаборатории.

Исследователь Стэнфордского Института демонстрирует систему. На мониторе показано 10 беспорядочно размещённых кругов. Каждый круг в компьютере постоянно связывался с одним из 10 гипотетических укрытий для ракет, одно из которых символически содержало MX ракету. Задача исследователя состояла в том, чтобы при помощи мышки выбрать круг, связанный с укрытием, в котором содержалась ракета. Как только круг выбирался, начиналось новое испытание с другого случайного размещения непомеченных кругов. Используя этот метод в купе с умной статистикой, мы могли определять степень, с которой аномальное восприятие в форме лозоходства могло превышать случайный 10% барьер получения таких данных (без применения аномального познания). Методика сработала хорошо, мы показали процент, значительно превышающий процент случайного выбора. В своём заключительном отчёте мы констатировали, что аномально-когнитивные практики были способны правильно определить расположение гипотетической ракеты 12 раз из 12 попыток, в общей сложности из 452 выборов кругов. Правильный выбор удара более чем в два с половиной раза превышал ожидаемые 1 к 10.

На рисунке 3, приведённом на вкладке, представлена копия письма на бланке Сената, написанного сенатором Джоном В. Уорнером тогдашнему Министру Обороны, Каспару В. Веинбергеру, в котором оценивается наш вклад в программу MX ракет.

Конечно, не только наши данные воспрепятствовали построению этой ракетной системы, но именно дальновидение сделало главный долевой вклад, приведшим к такому результату и сэкономило государству многие миллиарды долларов.

**

Физики шутят вместе с экстрасенсами

Чтобы сохранять высокий моральный дух нашего коллектива и здоровье каждого его члена, мы старались отдыхать так же хорошо, как и работали, сражаясь с обычной глупостью корпоративных правил. И эта борьба помогала нам в нашей серьёзной работой и оптимистичном взгляде на будущее.

Вот один из примеров. Как и все работающие по военным контрактам, мы страдали от жуткой бюрократии. На первый год контракта нам было выделено 1, 875, 000 долларов, распределённых на 38 отдельных задач, оговоренных в заявке на работы – так на жаргоне Пентагона назывался список работ, которые мы должны были сделать по контракту. По каждой из этих 38 задач я был обязан делать ежеквартальные доклады и предоставлять независимый финансовый отчёт. К концу первого года у меня оказался перерасход в 500 долларов. Я считал просто бухгалтерским чудом – ошибка меньше чем на 0.03%! Это, как я думал, очень хороший показатель работы на правительство.

Но нет! Наш куратор-полковник потребовал, чтобы Стэнфордский Исследовательский Институт нашёл ошибку, и все мои стенания о том, насколько расточительным это будет в отношении времени и денег, упали на глухие уши полковника. Я даже предложил оплатить разницу из моего собственного кармана, но мне сказали, что у Армии США нет и не было никакого известного механизма принятия денег от частного лица! После огромного количества жалоб и нескольких недель напряжённой работы бухгалтерский офис Стенфордского Института нашел, наконец, несоответствие. Я более чем уверен, что Институт потратил во много раз больше пятисот долларов на накладные расходы, и всё для того, чтобы армейская бюрократия почувствовала себя счастливой!

Теперь немного пояснений. Так как наш проект был очень строго засекречен и в то же время размещался в более-менее открытом Стэнфордском Исследовательском Институте, он существовал за рядом запертых шифрами дверей. Поскольку только у нескольких человек был доступ, соответствующий секретности нашего проекта, мы могли избежать разных неприятностей за запертыми дверями своих кабинетов, чего другие работающие в здании сделать не могли. Одной из такого рода спрятанных от чужих глаз вещей были чудесные, стильно организованные празднования дней рождения занятых в проекте людей. Обычно это мероприятие включало бутылку шампанского, замечательно украшенный торт из местной кондитерской, подписанную открытку, разные маленькие забавные подарки, и, возможно, лучшее из всех благ – развлечения на всю оставшуюся часть рабочего дня. На всё это мы собирали деньги, пуская шляпу по кругу.

И вот, в отношении куратора-полковника-бюрократа, о котором шла речь выше, у нас получилась неплохая забава. У Джима Сальера, который был прикомандированным к нам представителем военной разведки, было по-армейски жёсткое, но превосходное чувство юмора. Когда подошёл день рожденья полковника, Джим вызвал его из офиса и сообщил о нашем обычном порядке проведения таких праздников. Затем Джим сказал:

– Для начала я положил в шляпу 5 долларов и передал её по кругу для сбора средств. Когда шляпа возвратилась, в ней было 3 доллара 14 центов. Исходя из этого бюджета мы и подготовили ваш день рожденья.

Ещё перед вечеринкой Джим заменил обычную хорошую скатерть разворотами старых газет, склеенных вместе, хороший торт был заменен чёрствыми надкушенными кексами. Вместо шампанского на середине стола красовался маленький бумажный пакет очень дешевого вина. Джим взял старую рождественскую открытку, присланную ему тётей, зачеркнул «С Рождеством Христовым» и цветным мелком написал «С Днем Рождения». На этой карточке были все наши подписи. Я подключился к розыгрышу, подарив полковнику большую флягу очень мелких бобов, и после «торта» мы начали соревнование по счёту бобов. У меня было чувство, что ирония подарка так и не дошла до этого полковника. Тем не менее, он старался изо всех сил быть в форме, но можно было легко заметить, что его плечи начали опускаться всё ниже и ниже. Насмеявшись про себя вдоволь, мы, в конечном счете, принесли настоящий торт и шампанское; и все, включая полковника, замечательно провели время.

Эта история имела некое продолжение. Почти каждую пятницу во второй половине дня наша группа уходила в лабораторию, которая находилась в том же офисе, но этажом выше. Мы называли её пси-видео-салоном. Это означало, что мы брали пиво (это было нарушение правил SRI), попкорн и заказывали фильм. Однажды в одну из таких пятниц к нашей группе присоединился армейский полковник, который сел сзади и наивно полагал, что он хороший конспиратор, и никто не догадывается, что он присутствует.

Мы с моим коллегой выуживали у него на глазах из пакетов попкорн и громко, но с невинным видом объявляли: «Эй, смотрите, какое маленькое сморщившееся ядрышко!» [юмор ситуации в том, что по-английски слово ядрышко – kernel в произношении звучит точно так же как слово полковник – colonel – прим. редактора]. Многие из присутствующих сталкивались с этим полковником по техническим и административным вопросам и хорошо знали его. В результате мы все чуть ли не по полу катались от смеха.

По теме дня рождения есть и другой забавный пример. Когда моей сестре исполнилось 50 лет, мне было поручено купить торт для празднества. Я забавно разыграл её, отрезав кусок пенорезины по размеру торта и хорошо заплатив профессиональной кондитерской, чтобы покрыть эту пенорезину сверху кремом с надписями-приветствиями, соответствующими дню рождения. Когда гости начали резать торт, эффект был потрясающий!

Как-то между делом я рассказал Джиму Сальеру эту историю. Потом, когда пришло время Джиму справлять своё 50-летие, он был особенно начеку, боясь, что я его разыграю таким же образом. На сей раз я точно так же сделал торт из пенорезины, но вырезал в ней угол и поместил туда настоящий кусок торта. Затем попросил кондитера залить все кремом, как целый торт, и разукрасить его.

Вечеринка за закрытыми дверями шла своим чередом. Согласно нашему обычаю, я попросил Джима разрезать торт, но он наотрез отказался:

– Но-но, знаю я твои шутки, Эд! Ни за что!

Я обвинил его в том, что он – ослиная задница, тупой правительственный служака и вечный скептик. Затем я отрезал реальный кусок торта и начал есть у него на глазах. Тогда Джим взял нож с намерением закончить работу и... ВОТ ТУТ-ТО ОН И ПОПАЛСЯ!

**

Конец работы в SRI

Я бы мог целую книгу написать о недостатках руководства Стэнфордского Исследовательского Института. Первый и главный из них – довольно тривиальный, но очевидный. Поскольку все наши офисы были расположены вдоль одной внешней стены здания, у всех сотрудников программы, включая административного помощника, по определению окна выходили на внушающее дрожь мрачное серое здание времён Второй Мировой войны и площадку стоянки автомобилей. Вид не очень-то приятный, но многие SRI вообще окон не имели, особенно персонал рангом пониже. Надо сказать, что административный помощник – это принятое в SRI формальное название должности того, кто немного более квалифицирован, чем просто регистратор или секретарь. Так вот, большая проблема возникла, когда другой административный помощник обнаружил, что у нашего есть ОКНО! Как можно административному помощнику иметь такую роскошь, как окно!

Вот так, в типично административной манере я был поставлен перед проблемой, не имеющей очевидного решения. Однако, у меня родилось решение, нелепость которого оказались способны понять даже наши руководители. Я предложил заложить это единственное окно. Глупость решения оценили, и я выиграл. Но с меня взяли обещание никому не говорить, что наш административный помощник остался в привилегированном положении.

Второй пример ещё более впечатляющий. Где-то в конце последнего года нашей работы по контракту с Армией мне позвонил штатный сотрудник Специального Комитета Сената по Разведке и сообщил, что очень известный сенатор хочет встретиться со мной и обсудить наш проект. Надо было как можно лучше принять такое важное лицо!

Как преданный служащий, я помчался в офис к своему боссу, чтобы сообщить ему о нашей удаче. Мой босс поддержал мои верноподданнические настроения, раскатал губу и начал планировать торжественную церемонию встречи и долгие рыночные переговоры, чтобы убедить этого сенатора вбросить пачки денег в программы Стэнфордского Института, не имеющих никакого отношения к дальновидению.

Но я решил: нет уж! Я сказал ему, что это неофициальный визит и что сенатор хочет ознакомиться только с моей программой. Мой босс тогда прочитал мне длинную лекцию о том, что моя программа – это ничего не стоящая мелочь по сравнению с другими программами SRI, и что он намеревается действовать по-своему.

После возвращения в свой офис я позвонил сотруднику Сената. Надо сказать, что я был единственным человеком в Стэнфордском Исследовательском Институте, который был «введён» в некий один всё еще очень засекреченный аспект нашей программы. Пользуясь своим особым статусом, я сообщил сотруднику Сената, что брифинг будет засекреченный, причём уровень секретности должен быть самым высоким. В связи с этим, не возражает ли он против того, чтобы персонал института, который будет в комнате во время церемонии встречи, покинул помещения до начала конфиденциального разговора – весьма обычная практика во время информационных совещаний в разведывательных учреждениях.

И вот долгожданное событие. Обмен любезностями, приветственные речи, и затем как удар под дых моему руководству: они все были вежливо выдворены из комнаты. Ха! Обойдёмся без их рыночных переговоров! Как бы то ни было, но я праздновал, пусть маленькую, но победу! Мое начальство, конечно, было вне себя от ярости, но я решил, что смогу разыграть из себя саму невинность и оправдаться тем, что не я составлял то, что называют, «списком посвящённых» для нашей программы. Чуть позже я поведаю о негативных последствиях моего поступка.

А пока скажу, что брифинг прошел исключительно успешно и послужил основой хороших рабочих отношений, а в дальнейшем и дружбы. Сенатор сказал, что он дополнительно ассигнует 6 миллионов долларов для нашей программы, но при условии, если выделенная сумма не будет тратиться в течение 9 месяцев. А в это время наши текущие реально доступные контрактные фонды исчерпывались гораздо раньше.

Я пошел к своему начальству с просьбой, чтобы Институт платил нашим людям зарплату в тот девятимесячный промежуток времени, пока мы не сможем пустить в оборот обещанные 6 миллионов долларов. Мораль сей басни такова: никогда не зли своего босса. Несмотря на то, что перспектива получения 6 миллионов долларов была очень заманчива для Института, мой запрос остался без ответа. Так что в сентябре 1989 года экстрасенсорная программа «Звёздные Врата» в Международном Стэнфордском Исследовательском Институте была вынуждена закрыться из-за отсутствия финансирования.[32]

**

Как всё это повлияло на меня? Некоторые моменты очевидны. Я научился быть системным руководителем, у которого в наличии не только существенные бюджетные ассигнования, но и группа ярких личностей, имеющих своё оригинальное мнение обо всём. Но, вероятно, нечто более важное произошло со мной и моим мировоззрением. Я понял, что нельзя автоматически ставить знак равенства между материей и сознанием. Благодаря проведённым исследованиям и, возможно, моей эмоциональной связи с Индией, мой взгляд на природу сознания стал таков: разум и тело – разные вещи.

Если говорить более технически, моя точка зрения заключается в том, что наш богатый внутренний субъективный мир представляет собой так называемое вторичное возникающее свойство [33] огромного количества нейронов в нашем мозгу и ещё большего количества их взаимосвязей. К этому взгляду я пришёл, базируясь на фактах, собственном опыте и многочисленных данных, накопленных в результате проведённых исследований. Хотя надо сказать, что этот редукционистский материалистический взгляд в настоящее время поддерживается совсем небольшой группой исследователей, изучающих ЭСВ.

В связи с этим мне вспоминается смешной случай. В один из моих многочисленных приездов в Москву я сидел с тремя своими русскими соавторами по этой книге и другими людьми, которые принимали нас в своём офисе. Там находился и генерал Николай Шам, бывший заместитель председателя КГБ, который написал предисловие к этой книге. В комнате было 7 человек, и все, кроме меня, были в своё время членами коммунистической партии, что официально предполагало твёрдый атеизм и материализм. Мы говорили о природе сознания, и вдруг в процессе беседы выяснилось, что среди присутствующих есть только один-единственный материалист-атеист. И этим человеком был… я, американец! Все остальные оказались твёрдыми идеалистами и теистами. Мы долго смеялись по поводу очевидной иронии ситуации.

В данной главе я коснулся только одной из сторон проекта Звёздные Врата. Однако есть и другая часть – история о том, что происходило внутри экстрасенсорной разведывательной группы в форте Мид в штате Мэриленд. Её успехи, провалы и мои мысли по поводу неудач этой программы – в следующей главе.

Глава 6
За и против

американской военной экстрасенсорной программы

Эдвин Мэй

В предыдущей главе я в основном сосредоточился на том, что происходило в программе «Звёздные Врата» в Международном Стэнфордском Исследовательском Институте – организации гражданской, «внешней», хотя и работающей по военным контрактам. Здесь же мы обсудим за и против «внутреннего» использования ЭСВ в среде военного и разведывательного сообщества.

Сразу же перейдём к сути вопроса. Была ли необходима программа «внутреннего» использования ЭСВ, и действительно ли эта программа была эффективна? Вопрос кажется простым, но ответ на него довольно-таки сложен. Думаю, если пришлось бы делать это заново в том же ключе, я бы не учреждал такого подразделения. С другой стороны, там было достигнуто несколько исключительных успехов, несмотря на многочисленные мелкие административные, научные и личные проблемы. Ещё одним бесспорным показателем успеха служит долгосрочность работы этого внутреннего разведывательного подразделения: оно существовало с 1978 года вплоть до полной ликвидации программы в 1995 году. Можно легко критиковать некомпетентность правительства и высказывать разные предположения, почему программа продержалась так долго, но на нашей стороне есть множество влиятельных голосов, подтверждающих большое значение этого подразделения.

Как я уже упоминал выше, до 1978 года ответственность за осуществление экстрасенсорной разведывательной программы была полностью возложена на SRI. И хотя в те ранние годы на эту исследовательскую деятельность было ассигновано очень мало средств, мы провели важную оценку поступающей из-за рубежа информации.

К примеру, профессор И. М. Коган, серьёзный, признанный в Советском Союзе теоретик в области информации, в 1971 году написал статью под названием «Возможна ли телепатия?» Эту статью передало нам Подразделение по Иностранным Технологиям авиабазы Райт-Паттерсон в штате Огайо. В статье Коган предположил, что ЭСВ работает подобно тому, как в радио взаимодействует пара передатчик/приёмник. «Передатчик» – человек, обладающий экстрасенсорными способностями – во время телепатического эксперимента думает о цели, и его мозг излучает радиоволны, которые принимаются мозгом другого экстрасенса – телепатического «приемника». Мы решили проверить идею Когана, для чего начали работать под пятисотфутовой толщей морских глубин, используя её как щит от излучаемых мозгом радиоволн. Эти эксперименты по дальновидению проводились нами в рамках проекта Стефана Шварца «Глубокий Поиск» (группа Мёбиус, Лос-Анджелес) и показали, что идея Когана была ошибочной.[34]