Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Коррупция как форма социального паразитизма






( Организованная преступность и коррупция: результаты криминологических исследований. Выпуск 5. / Под ред. Н.А. Лопашенко. - Саратов, Саратовский Центр по исследованию проблем организованной преступности и коррупции: Сателлит, 2010. )

В криминологии и праве стал уже традиционным подход к рассмотрению коррупции в широком и узком смысле слова[1]. Широкий подход к анализу понятия коррупции трактует ее как негативное социальное явление, выражающееся в использовании должностным лицом своих полномочий, вопреки публичным интересам. Примером, такового определения является дефиниция коррупции, которая содержится в Справочном документе Организации Объединенных Наций о международной борьбе с коррупцией: «Коррупция - это злоупотребление государственной властью для получения выгоды в личных целях»[2].

Такого же подхода придерживаются и многие российские и зарубежные исследователи. Например, В.С. Комиссаров определяет коррупцию как использование «субъектом управления своих властных полномочий вопреки интересам службы из личной заинтересованности»[3]. Г.Н. Борзенков рассматривает коррупцию как «разложение управленческого аппарата, основанное на использовании чиновниками своего служебного положения в корыстных целях»[4]. По мнению Б.В. Волженкина, «коррупция - это социальное явление, заключающееся в разложении власти, когда государственные (муниципальные) служащие и иные лица, уполномоченные на выполнение государственных функций, используют свое служебное положение, статус и авторитет занимаемой должности в корыстных целях для личного обогащения или в групповых интересах»[5].

В рамках узкого подхода коррупция отождествляется с наиболее типичными формами ее проявления, такими как взяточничество, продажность. Например, А. И. Долгова определяет коррупцию как «социальное явление, характеризующееся подкупом-продажностью государственных или иных служащих и на этой основе корыстным использованием ими в личных либо в узкогрупповых, корпоративных интересах официальных служебных полномочий, связанных с ними авторитета и возможностей»[6].

Д.Н. Колчеманов пишет, что «коррупция - это купля-продажа или другие формы эквивалентного обмена государственно-властных полномочий или других общественно значимых функций и благ»[7].

Ноздрачев А.Ф. рассматривает коррупцию как вид преступности: «Коррупция - это совокупность составов правонарушений, предусмотренных в законодательстве Российской Федерации и отличающихся таким квалифицирующим признаком, как использование должностным лицом своего публичного статуса в корыстных целях для личного обогащения или в групповых интересах»[8].

В рамках узкого подхода сформулировано понятие коррупции в ФЗ от 25.12.2008 № 273-ФЗ «О противодействии коррупции» (принят ГД ФС РФ 19.12.2008). Как видно, в основе широкого подхода лежит дедуктивный метод познания, а в основе узкого индуктивный. В целом эти подходы не противоречат друг другу, а являются взаимодополняющими. Для изучения коррупции как социального явления, выявления ее природы, факторов порождающих коррупцию более продуктивным является широкий подход к пониманию коррупции. Для реализации конкретных мер антикоррупционной профилактики следует ориентироваться на определение, в котором отражаются типичные формы проявления коррупции, позволяющие квалифицировать действия должностного лица, как коррупционное правонарушение. Однако, такое формализованное понятие должно основываться на понимании коррупции как социального явления. Именно на этом аспекте мы и остановимся более подробно.

Опираясь на приведенные выше определения понятия коррупции, можно выделить общие черты этого явления, которые называют большинство авторов:

1) коррупция характеризуется использованием властных полномочий, публичного статуса, авторитета службы, злоупотреблением полномочиями;

2) коррупция характеризуется стремлением к личной или групповой выгоде, вопреки публичным интересам.

С этимологической точки зрения «коррупция - моральное разложение должностных лиц и политиков, выражающееся в незаконном обогащении, взяточничестве, хищении и срастании с мафиозными структурами»[9]. В отличие от определений, которые даются в криминологической и уголовно-правовой литературе здесь внимание обращается на связь между нравственно-психологическими особенностями личности коррупционера (морально разложение) и его деятельностью, выраженной в незаконном обогащении, взяточничестве, хищении. На наш взгляд этот момент имеет очень важное значение, поскольку он показывает личностное ядро коррупции. В понятии коррупции следует отразить сущностные особенности, как деяния, так и деятеля, следует указать на социальную установку личности коррупционера.

Как известно, для того чтобы сформулировать понятие, нужно подвести его под более широкое родовое понятие, тем самым показать его природу и отметить, те сущностные признаки, которые позволяют отделить данное явление от родового понятия. Выше уже отмечалось, что коррупция является социальным явлением, то есть характеризует социальные процессы. Эти социальные процессы связаны с девиантными формами поведения, в основе которых лежит безвозмездное присвоение общественных благ. Иными словами родовым по отношению к коррупции понятием выступает, разрабатываемая современной социальной психологией и философией категория социального паразитизма. Коррупция это форма социального паразитизма.

Паразитизм представляет собой не только биологическое, но и социальное явление. Между биологическим и социальным паразитизмом есть общее свойство – патогенное воздействие на биологический или социальный организм, который является носителем паразита. Однако имеется и существенное отличие, биологический паразитизм поражает слабые элементы биосистемы и тем самым повышает ее устойчивость, а социальный паразитизм проникает в социальные институты обеспечивающие существование общества и тем самым создают угрозу разрушения социальной системы, порождая кризисы, смены династий, революции и т.д.

М.А. Петров предлагает следующее определение социального паразитизма: «Социальный паразитизм - это систематическое безвозмездное присвоение индивидом (группой) общественных благ социально обусловленным или насильственным путем»[10]. Сходное определение дают авторы Методики противодействия коррупции П.И. Юнацкевич, В.А. Чигирев: «Социальный паразитизм – способ существования социального субъекта (физического и юридического лица, группы лиц, организации, государства и т. д.), пораженного идеологией личной наживы любой ценой, следствие культа «золотого тельца», стяжательства и двойных моральных стандартов. Социальный паразит стремиться жить за счет других людей, не участвуя в созидательном труде»[11].

Социальный паразитизм характеризуется стремлением к максимализации получаемых благ за счет других людей при минимизации собственных усилий.

С социально-психологической точки зрения паразитизм коррупционера обусловлен деформированной личностной установкой. Кадровый корпус государственных служащих ориентирован на удовлетворение личных нужд - государственные служащие служат сами себе, а не обществу и государству[12]. Исследования проведенное Институтом социологии Российской академии наук в 2007 г. показало, что абсолютное большинство граждан связывают причины коррупции с такими негативными личностными качествами, как жадность и аморальность чиновников и бизнесменов (70, 1%)[13]. Деформация личностной направленности здесь проявляется в том, что корыстно-потребительская личностная установка реализуется посредством присвоения социальных благ произведенных обществом, то есть установка паразитарная.

М.А. Петров выделил три формы социального паразитизма: криминальный, экономический и бюрократический [14]. Последний в свою очередь автор разделил на виды – коррупционный и функциональный и в рамках каждого вида выделил уровня – индивидуальный, групповой и институциональный. Предложенное деление носит условный характер, уже хотя бы потому, что бюрократический коррупционный паразитизм имеет непосредственное отношение к криминальному паразитизму. Но в целом можно согласиться с предложенной трактовкой форм социального паразитизма, если отвлечься от их социальной-правовой оценки, поскольку в основе каждой из них лежит определенный способ неэквивалентного получения благ.

Бюрократический паразитизм приобретает социопаразитарные свойства в двух формах: коррупционный бюрократический паразитизм и функциональный бюрократический паразитизм. Первый связан с использование служебного положения для извлечения выгод, второй с «возникновением структурных диспропорций в административной иерархии и нарастанием разрыва между приносимой обществу пользой и расходами на ее содержание»[15].

На индивидуальном уровне коррупционный паразитизм выражается в действиях отдельных должностных лиц. Опасность действий таких коррупционеров зависит от их должности, авторитета, личностных особенностей. При низком уровне коррупции таких лиц довольно быстро выявляют, если же уровень коррупции высокий, то одиночный коррупционер или переходит на коллективный уровень коррупции, либо групповые формы коррупции его вытеснят, как конкурента. Зачастую это используется для пиар-акций, демонстрирующих борьбу с коррупцией.

Наиболее успешна и стабильна коллективная коррупция. В структурном отношении она представляет собой сеть, с входящими в нее относительно обособленными ячейками. В нее вовлекаются представители различных уровней и сегментов административной системы, то есть выстраивается параллельная с официальной система принятия, контроля и реализации решений.

А.М. Абадиев определяет коррупционную сеть как «устойчивую систему отношений, воспроизводящихся и развивающихся на уровне неформальных социальных взаимосвязей, не имеющих четкого иерархического и структурного построения, обладающих противоправным и аморальным характером, проявляющую себя на различных уровнях и сферах публично-правовой организации общества и направленную на деформацию юридических и политических институтов, использование их властно-правовых, организационных, информационных и иных ресурсов для удовлетворения корыстных личных, групповых и корпоративных интересов»[16].

Авторы называют такие признаки коррупционной сети: автономность структурных элементов (ячеек), децентрализованность управления, динамичность системы, неформальность [17].

Функционирование коррупционной сети осуществляется на основе принципа координации, который обеспечивает коррупционное взаимодействие в формате партнерства, взаимовыгодного сотрудничества. Принцип субординации играет подчиненную роль, а «вес» коррупционера определяется не столько должностным статусом, сколько местом в системе неформальных отношений. Таким образом, коррупционная сеть представляет собой систему относительно автономных ячеек, пронизывающих структуру управления, функционирующих в рамках неформальных правил и обеспечивающих достижение личных или групповых целей. Такая структура организации обладает значительной живучестью, уничтожение отдельных сегментов сети не приводит к ее гибели, разрушенные элементы быстро восстанавливаются. К тому же коррупция обеспечивает высокий уровень защищенности от любых контрольных механизмов[18].

Третий уровень – это уровень институциональной коррупции, он предполагает тотальную коррумпированность всей бюрократической системы. Это высший уровень развития коррупционной сети. Коррупционная иерархия полностью подменяет официальную систему управления, главенствующими являются неформальные, сетевые правила и традиции, которые стоят выше закона (примером может быть т.н. «телефонное право»), формируется особая «коррупционная культура», коррупционный тип мышления, коррупционная «мораль». Принятие практически любых решений обусловлено личностной заинтересованностью. Получение и распределение материальных благ по этажам коррупционной иерархии становится обычным делом. Подобная система порождает тотальную безответственность, которая обеспечивается круговой порукой.

Высшие должности закрепляются за семейными кланами, покупка и продажа должностей становится обычной процедурой. При распределении бюджетных средств сразу же закладывается доля на неизбежные хищения[19].

М.А. Петров отмечает, что «институциональная коррумпированность административной системы - это полная приватизация бюрократией роли коллективного собственника. Общий размер расходов на содержание бюрократии становится астрономическим… Особая статья убытков - социально-экономические последствия управленческих решений, мотивация которых далека от соображений общественной пользы. Аппарат государственной власти фактически превращается в систему узаконенного вымогательства, господствующей над обществом как враждебная сила»[20].

А.М. Абадиев правильно обращает внимание на то, что результатом деятельности коррупционных сетей является трансформация функций государства в сетевые, корпоративные и частные интересы. [21] Социопаразитарное перерождение административной системы в институциональную форму коррупции доводит этот процесс до логического завершения: публичные функции государства вытесняются частными, формируется альтернативная система регулирования общественных отношений, направленная на перераспределение материальных и иных благ в пользу узкого круга субъектов коррупционных отношений (чиновников, крупных бизнесменов (зачастую это одни и те же лица)). Подмена публичных интересов частными постепенно приводит к утрате легитимности публично-правовых институтов. Как следствие этого процесса является трансформация политического режима к авторитарным формам, увеличение полномочий силовых структур, подавление любых форм оппозиции и свободы слова.

Институциональная коррупция является закономерным итогом развития коррупционного паразитизма, для социального организма такой паразитарный суборганизм является гибельным, но, разрушая общество и его институты, он тем самым уничтожает и себя.

Итак, общей чертой коррупции является осознанный паразитизм, этим она отличается от функционального бюрократического паразитизма, вредоносное действие которого связано не с использованием должностным лицом властных полномочий в личных целях, а значительной диспропорцией между приносимой пользой и потребляемыми благами.

Примером функционального бюрократического паразитизма на индивидуальном уровне является – синекура. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона синекура (лат. sine cura — без заботы) определяется как «духовное место, доставляющее доход, но не возлагающее никаких обязанностей, а также вообще должность, не требующая больших занятий, но дающая значительные доходы». Профессиональные качества должностного лица не имеют значения.

Коллективный функциональный бюрократический паразитизм выражается в увеличении штатов работников, при неизменном объеме работы, соответственно полезный вклад каждого работника сокращается, эффективном управления снижается, а доходы на содержание аппарата постоянно растут. Появляется множество дублирующих административных служб, разрастание аппарата.

Функционирование российского бюрократического аппарата являет собой самое наглядное подтверждение Третьему закону Паркинсона, согласно которому чиновники сами создают себе работу, поэтому число их должно расти. После этого не кажется уже парадоксальным, что после распада СССР при уменьшении численности занятого населения на 14% и снижении ВВП на 40% количество занятых в аппарате управления за 10 лет возросло в два раза[22]. Экономический кризис позволил создать новые структуры, которые должны заниматься реализацией антикризисных мер. Так, например, для государственной поддержки заемщиков, оказавшихся в сложной жизненной ситуации создано Агентство по реструктуризации ипотечных кредитов. Для этих целей из государственного бюджета было выделено 60 млрд. рублей. Истратило Агентство пока около 5 миллиардов рублей «и лишь 23 человека сумели при помощи господдержки восстановить свою платежеспособность и теперь снова гасят ипотечные кредиты самостоятельно. Об этом говорится в правительственном докладе, озвученном на заседании Госдумы. 60 миллиардов или даже 5 миллиардов бюджетных рублей и 23 человека – такая эффективность расходов казны впечатляет!» [23].

Приведу еще один пример, в июне 2003 г. численность правоохранительной системы существенно пополнилась за счет создания крайне необходимого Государст­венного комитета РФ по контролю за оборотом наркотических средств и психотропных веществ (ныне Федеральная служба РФ по контролю за обо­ротом наркотиков), чем раньше занималось МВД России. Штатная численность комитета составила 40 тыс. человек, из них 154 единицы должностей высшего начальствующего (генеральского) состава.

Количественный состав российской милиции один из самых больших в мире. В 2010 г. на 100 тысяч жителей приходилось 975 сотрудников милиции (данные Я.И. Гилинского). Численность МВД на этот год (2011) установлена в размере 1, 325 млн человек, в соответствии с указом президента, сокращению подлежат более 260 000 человек (по другим данным штатная численность органов внутренних дел РФ, которая сейчас составляет около 1, 280 млн человек, к 1 января 2012 года сократится более чем на 170 000.). Численность реформированной МВД должна составить - 1 106 472 человека, из которых сотрудников органов ВД - 907 630, федеральных гражданских госслужащих - 5 000, иных работников - 193 842 человека. При этом количество генералов в МВД не сможет превысить 340 человек, вместо нынешних, максимально разрешенных 437, и, по некоторым сведениям, в реальности чуть ли не шестисот человек.

Сложно сказать, чем закончится это сокращение, не следует забывать о законах бюрократии, один из которых гласит, что любое сокращение государственной структуры приводит ее к дальнейшему росту. Так в результате «сокращения» центрального аппарата МВД его численность увеличилась с 2970 сотрудников до 5183…






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.