История Иакова.

Даже при первом, беглом взгляде на жизнеописание третьего из Патриархов, Иакова, нельзя не обратить внимание на существенное отличие его от жизнеописаний двух других Патриархов. Ни в жизнеописании Авраама, ни в жизнеописании Исаака мы не найдём ни последовательности, ни завершённости, не говоря уже о сюжете; в сущности, мы не имеем даже биографической канвы, более-менее связно излагавшей бы историю жизни к-л. из них. Речь должна идти скорее об отдельных эпизодах, значимых с точки зрения или духовного опыта и становления этих людей, или истории народа Божия. Не то с жизнеописанием Иакова: здесь перед нами не просто биографическая канва, позволяющая составить полное представление о жизни третьего из Патриархов, но и легко обнаруживаемая сюжетная линия, завязка которой связана с продажей Исавом первородства (Быт. XXV, 29 – 34), кульминация наступает у реки Иавок (Быт. XXXII, 1 – 12), развязка же и благополучное возвращение описаны в Быт. XXXIII, 18 – 20. При этом нельзя не заметить, что духовный опыт Иакова излагается библейским автором в контексте упомянутой сюжетной линии и в связи с её поворотами, порой достаточно крутыми и неожиданными. В данном случае речь, очевидно, должна идти о тщательной литературной обработке первоисточников, т.к. для эпических циклов такое переплетение разных типов преданий не характерно. Собственно, ни один древний эпос, как правило, не включает в себя ничего, связанного с личным духовным опытом кого бы то ни было из упоминаемых в нём персонажей. Эпос — выражение и воплощение коллективной памяти создавшего его этноса, и отражает он лишь то, что является достоянием коллективной памяти; личный же духовный опыт отдельных людей, как правило, таким достоянием не становится. С этой точки зрения сам факт существования целого цикла преданий о духовном опыте Патриархов заслуживает внимания, т.к. он свидетельствует о наличии уже в самый ранний период еврейской истории не только цикла эпических преданий, подобных тем, какие имелись у всех без исключения народов древности, но и особой традиции, сохранившей то, что в обычном эпосе, как правило, не находило отражения. Можно, однако, сказать с уверенностью, что перед нами — две изначально различных, хотя, несомненно, пересекавшихся друг с другом традиции. Одна из них — собственно эпическая, будучи зафиксирована письменно, вероятнее всего, в период правления Соломона, послужила основой для исторических глав Книги Бытия, и именно на её основе были написаны составляющие эту Книгу исторические мидраши, о которых у нас уже шла речь. Из другой, связанной с традицией, восходящей, можно думать, к рассказам самих Патриархов, позднее, уже в египетский период, возник цикл преданий о Боге отцов, сохранявшийся и позднее и записанный, вероятнее всего, одновременно с древними эпическими поэмами; из него и заимствует автор Торы рассказы о духовном опыте Патриархов. Сочетание же двух упомянутых составляющих в тексте Торы связано, очевидно, с намерениями её автора, и с такой точки зрения жизнеописание Иакова несомненно выделяется как раз именно наличием сюжетной линии как основы повествования, эти составляющие соединяющей. Всё сказанное заставляет предположить, что в жизнеописании Иакова значимой становится сама его личность, её становление и судьба, т.е. как раз то, что в жизнеописаниях других Патриархов отходит на второй план. Конечно, духовный опыт Авраама или Исаака не менее значим, чем духовный опыт Иакова, однако подробности их биографии, очевидно, всё же не интересуют автора Торы в такой же мере, как подробности биографии Иакова. Естественно, встаёт вопрос о причинах такого интереса.

Всматриваясь внимательно в биографические подробности, связанные с жизнью Иакова, нельзя не обратить внимание на то, что он постоянно оказывается в ситуациях, когда для достижения цели ему приходится действовать, так сказать, «наперекор судьбе». Это заметно уже в эпизоде с проданным первородством. Нам сегодня такая продажа, несомненно, должна казаться весьма странной: ведь факт рождения первым или вторым одного из братьев — вполне объективная реальность, не подлежащая изменению. Следует, однако, иметь в виду, что в условиях родоплеменного общества вопрос первородства был непосредственно связан (если, конечно, речь шла о детях вождя племени) с вопросом о наследовании власти. Иаков, т.о., продавал своё право первенца, связанное в т.ч. и с правом наследовать власть после смерти своего отца. То же самое можно сказать и о факте обманом полученного благословения (Быт. XXVII, 1 – 29): такое благословение было не чем иным, как актом передачи власти или, по крайней мере, выбора того, кто будет её наследовать. Конечно, можно было бы сказать, что Иаков получает его обманом, однако это всё же не совсем так, если вспомнить, что ещё раньше брат Иакова отказался от своих прав в его, Иакова, пользу. Да и вся дальнейшая жизнь Иакова, его духовное и человеческое взросление и мужание происходит в процессе постоянной борьбы с неблагоприятными обстоятельствами. Можно было бы сказать, что это вполне естественный процесс, знакомый многим. И всё же в общебиблейском контексте такой акцент имеет особое значение, которое станет ещё заметнее на фоне весьма распространённых и сегодня, и во времена, когда писалась Тора, представлений о всесильной судьбе, правящей миром, перед которой бессилен человек. Для язычника судьба во все времена была той высшей силой, перед которой склонялись не только люди, но и боги; но, в отличие от Бога Библии, она была слепой, безликой и совершенно иррациональной. Библия же вообще не знает такой силы, в библейском языке нет даже слова, которым её можно было бы обозначить, подобного латинскому FATUM или греческому ἀ ν α ν κ ή. И здесь фигура Иакова, с Божьей помощью противостоящего неумолимому року, является знаковой, напоминая о том, что Бог Библии выше этого неумолимого рока, перед которым трепещут боги язычников. Есть в биографии Иакова и ещё одна поучительная сторона, связанная с языческими представлениями о роке. Язычникам во все времена было свойственно отождествлять рок с волей богов. Собственно, нередко даже христиане допускают такую ошибку, считая, что воля Божия проявляется преимущественно в том, как «складываются обстоятельства». Между тем, весь опыт Иакова свидетельствует об обратном: в его жизни обстоятельства почти всегда складывались так, что для исполнения воли Божией их как раз было совершенно необходимо коренным образом изменить. Т.о., жизнь Иакова ярко свидетельствует о том, что «обстоятельства» нередко не имеют ничего общего с волей Божией, что и неудивительно, если вспомнить, насколько серьёзно мир, в котором мы живём, был повреждён в процессе грехопадения, так, что далеко не всё в нём происходит оптимальным с точки зрения промысла Божия образом. Конечно, воля Божия осуществляется и в таком повреждённом мире, но именно из-за этой повреждённости осуществляется она нередко не благодаря, а вопреки идущим в нём процессам, и потому человеку, через которого она осуществляется, нередко приходится действовать вопреки обстоятельствам, или, как сказал бы язычник, идя наперекор судьбе.

Интересно отметить, что и духовный опыт Иакова прямо связан с вопросом о судьбе, во всяком случае, постольку, поскольку он находит отражение в Книге Бытия. Собственно, этому опыту посвящены две главы, глава 28 и глава 32, впрочем, не полностью, а лишь частично. Быт. XXVIII, 10 – 22 рассказывает о встрече Иакова с Богом в древнем святилище под названием Бейт-Эль (Вефиль). Интересно отметить, что оно было, по-видимому, известно уже Аврааму (Быт. XII, 8); и всё же Иаков, очевидно, не ожидал в Бейт-Эле ничего подобного тому, что с ним произошло. С точки зрения жанра, перед нами типичное топонимическое предание, т.е. предание, объясняющее происхождение того или иного географического названия. Такие рассказы существуют у всех без исключения народов, однако только в Библии с ними в некоторых случаях связывается духовный опыт конкретных людей. В приведённом рассказе речь идёт о том типе духовно-мистического опыта, который называется пророческим сновидением (Быт. XXVIII, 11 – 12). Конечно, Иаков не был пророком, как не был им никто из Патриархов, но отдельные черты пророческой религиозности у этих людей встречаются, и пророческое сновидение Иакова — типичный тому пример. Надо кстати заметить, что пророческие сновидения были весьма распространены в древнем мире, и опыт Иакова в этом смысле не уникален. В данном случае, как и во многих других, описанных в Библии, уникальным является не форма, а содержание. Смысл же увиденного Иаковом в целом достаточно понятен. Он видит, очевидно, традиционный для древней Палестины открытый алтарь, обычно представлявший собой возвышение, на вершине которого находилась площадка, где располагался жертвенник и куда нужно было подниматься по ведущей с земли лестнице. В видении лестница эта протянулась от земли до неба, которое и играет роль верхней площадки, а на месте жертвенника Иаков видит стоящего Бога своих отцов (Быт. XXVIII, 13; появляющееся в этом стихе имя Яхве («Господь» в Синодальном переводе) является более поздней вставкой, связанной с использованием данного рассказа в ранних вариантах священной истории, появившихся ещё до Вавилонского плена). Как именно увидел Иаков своего Бога, невозможно сейчас сказать точно; можно лишь предположить, что речь идёт о видении Бога в образе сияющей человеческой фигуры, подобной той, которую впоследствии не раз видели пророки Израиля. Это, однако, лишь предположение, т.к. библейский рассказ не сообщает нам никаких подробностей. Явившийся Иакову Бог отцов подтверждает ему обещания, данные Аврааму и Исааку, тем самым обновляя Свой союз с потомством Авраама (Быт. XXVIII, 13 – 15). По лестнице движутся вверх и вниз вестники и служители Божии — ангелы, связывая воедино два мира (Быт. XXVIII, 12). Об облике этих существ, какими увидел их Иаков, в рассказе также ничего не говорится. Трудно сказать, было ли такое отсутствие подробностей характерно для древнего предания, или автор Торы сознательно опускает подробности с тем, чтобы не отвлекать на них внимание своих читателей. Смысл же, заключённый в самом образе лестницы, вполне понятен: подобно тому, как человек, желая совершить жертвоприношение, должен был подняться к алтарю, приложив к тому известные усилия, Иаков должен был идти навстречу своему Богу с тем, чтобы однажды встретиться с Ним лицом к лицу и получить то, что приготовил для него Бог отцов.

Можно сказать, что вся последующая жизнь Иакова была подготовкой к этой встрече, сама же встреча произошла тогда, когда Иаков был уже вполне зрелым человеком, на пути в землю отцов, у реки Иавок, накануне встречи с Исавом, от которой Иаков, естественно, не ждал ничего хорошего (Быт. XXXII, 24 – 32). Надо заметить, что описанная здесь встреча с Богом, является, вероятно, самой таинственной из всех, которые мы находим в Ветхом Завете. Замечательно прежде всего, что Бог, Которого встречает Иаков, отказывается назвать ему Своё имя (Быт. XXXII, 29), что само по себе уже говорит о многом. К тому же, Бог, боровшийся с Иаковом, так и остался для него невидимым Богом. Собственно, Тот, с Кем боролся Иаков, назван в рассказе «человеком» (Быт. XXXII, 24; в еврейском тексте א י ש иш; в Синодальном тексте — «Некто»), однако этот «человек» на заре говорит Иакову, что он, Иаков, «боролся с Богом и людьми, и победил» (Быт. XXXII, 28; в еврейском тексте ש ר י ת ע ם א ל ה י ם ו ע ם א נ ש י ם ו ת ו כ ל сарита им элохим ве-им анашим ве-тухаль; в Синодальном тексте «боролся с Богом, и человеков одолевать будешь»). Что же может означать такая борьба и такая победа? Относительно борьбы с людьми можно было бы сказать, что ею была вся предшествующая жизнь Иакова. Что же касается борьбы с Богом, то речь, очевидно, идёт о той таинственной борьбе с «человеком», которая описана в Быт. XXXII, 24. Вопрос о том, какого рода была эта борьба, станет несколько яснее, если вспомнить, что Иаков был не чужд пророческого опыта. Для ранних яхвистских пророков их встреча с Богом нередко представлялась им в виде борьбы с Ним, и ещё чаще такой борьбой представлялись языческим пророкам встречи с богами, которым служили они. Объективно речь шла, очевидно, о бурном экстазе с конвульсивными проявлениями, иногда переходившими в каталепсию, которые внешне (и субъективно самим пребывающим в экстазе) воспринимались как борьба с невидимым Богом (богами или духами в случае языческих пророков). В обиходе яхвистских пророков появилось даже специальное выражение «рука Яхве» («рука Господня» Синодального перевода), которым описывались такие бурные экстазы. В случае языческих пророков речь нередко шла о борьбе за благословение, а благословение было связано с тем, что получающий его получал от своего бога и некую сверхъестественную силу, которой тот располагал и которую мог при желании передать благословляемому. Древние язычники при этом считали, что получить такую силу можно, лишь победив владеющего ею бога или духа в борьбе. И здесь Иаков оказывается вполне человеком своего времени: он «борется» со своим Богом за благословение и готов «не отпускать» Его, пока благословение не будет ему дано. Архаический характер рассказа в данном случае лучше всего свидетельствует в пользу его древности и, как говорят текстологи, аутентичности, т.е. в пользу того, что рассказ действительно принадлежит тому, кому он приписывается традицией. Можно думать, что Иаков действительно должен был переживать и описывать свою встречу с Богом именно так, как это сделано в библейском рассказе, вплоть до вывихнутого (очевидно, во время экстатических конвульсий) бедра (Быт. XXXII, 31). Самое же замечательное в рассказе — то, что Иаков действительно получает своё благословение: как и в случае с Авраамом, он получает после описанной встречи и борения новое имя, о значении чего у нас уже шла речь выше в связи с духовным опытом Авраама. Конечно, встаёт вопрос и о природе тех бурных экстазов, один из которых упоминается в данном рассказе. Надо заметить, что вопрос этот тесно связан с различными видами и формами аскетической практики, и потому детальное его рассмотрение заняло бы слишком много места. Вкратце же можно лишь заметить, что формы, которые принимает реакция человеческой природы (как физической, так и психической) на присутствие Божие, могут значительно отличаться в зависимости как от духовного состояния человека, так и от степени развития у него определённых физических и психических свойств и качеств, связанных с восприятием духовной реальности. Бурный характер экстазов у Иакова (как, очевидно, и у ранних пророков) свидетельствует о не вполне адекватной реакции на такое восприятие как психики, так и физической природы этих людей, что и не удивительно, если вспомнить, что речь идёт лишь о начале духовного пути народа Божия. Интересным с указанной точки зрения является тот факт, что бурные экстазы, столь характерные для ранних пророков, почти не встречаются у пророков поздних. Но, во всяком случае, очевидно, что Бог ждал от Иакова той активности, которую тот проявил, какими бы ни были его представления о своём Боге. И получает Иаков от Бога отцов не то, чего он, возможно, ждал, а то, что Бог хотел ему дать, сделав его, подобно Аврааму, другим человеком. И, очевидно, без активного участия самого Иакова этого бы произойти не могло.