Чаша наполовину пуста. или наполовину полна? 2 страница

Прежде чем считать разведенные семьи законными, мы должны разрушить глубоко укоренившийся миф, что только в мононуклеарной семье мы способны растить здоровых детей. Пока общество все еще продолжает поучать нас: " Для эффективного выращивания детей само собой разумеется, что они должны иметь нормальных родителей разного пола и только двоих. Семьи с одним родителем, гомосексуальные и лесбиянские, приемные и бинуклеарные — одинаково плохи и ненормальны. Только одна семья нормальна — это нуклеарная семья". Эти нуклеарноцентристские заключения, да и весь язык, который столь же нуклеароцентричен, наносят неизмеримый ущерб детям разведенных родителей и могут разрушить родственные связи. Это по сути дела и является причиной того, что они чувствуют себя своего рода изгоями среди своих сверстников. Как говорил Ноам Шомски в книге " Язык и проблема знаний": " Язык способен сделать человека либо свободным, либо заключить в тюрьму". Язык огульного отрицания, столь обычный для развода, пугает миллионы людей, заставляя их почувствовать себя людьми второго сорта, париями общества. Изменяя наш язык, мы хотим помочь этим людям, как детям, так и взрослым, наконец обрести самоуважение. Поскольку бинуклеарные семьи ничем практически не отличаются от общепринятых норм семейных отношений, мы обязаны найти новые слова и выражения, характеризующие этот новый тип родственных связей и взаимоотношений для всех стадий послеразводных отношений.

Является ли бинуклеарная семья чем-то из ряда вон выходящим? И чем такая семья отличается от нормальной?

Когда я начинала свое изучение бинуклеарной семьи, еще мало себе представляла, чего, собственно, добиваюсь. Существовавшая к тому времени литература о разводах касалась только взаимоотношений отцов и детей. Но я уже знала из своей психотерапевтической практики и по другим собственным наблюдениям, что по крайней мере некоторые из послеразводных семей оставались отлично сбалансированными. У меня еще не было готового объяснения этому феномену, но сам факт его существования казался мне весьма примечательным. Один весьма важный вопрос мне хотелось разрешить в первую очередь. Почему некоторым из отцов удалось и после развода играть первостепенную роль в жизни своих детей, тогда как другие рано или поздно исчезали.

Хотя на этот вопрос и не существует однозначного ответа, зависящего в равной мере как от характера супругов, так и от динамики их взаимоотношений, один важный фактор проявлялся во всех без исключения случаях. Отцы, сумевшие сохранить тесные связи со своими детьми после развода, находились в лучших взаимоотношениях со своими женами, нежели отцы, которые мало занимались своими детьми или совсем не занимались ими.

Стереотипы воинственных жен и смертельно усталых отцов нередко характерны для многих распавшихся семей. С первых шагов настоящего исследования стала очевидна несостоятельность подобных утверждений. Разведенные семьи оказались слишком разными. Воинственные жены оказались при ближайшем рассмотрении вполне дружелюбными. Удивительно, что многие, о чем уж вообще было трудно и подумать, сумели построить новый тип взаимоотношений, который существенно отличался от общепринятого стереотипа семьи с родителем-одиночкой.

Когда я в первый раз услышала о семье Джеймсов, которые, оставив детей в родном доме, ежемесячно находились с ними по очереди, то была в восхищении от их гибкости в решении этого вопроса, от их желания и возможности создать своим обожаемым чадам стабильные условия жизни. Меня также поразила другая семья — Джин и Тома Тернеров, которая, вместо того чтобы продолжать послеразводный конфликт, создала своим детям хорошее, учитывающее интересы детей и родителей, расписание жизни. Джин Тернер и вторая жена Тома, Мерилин, находились в настолько приятельских отношениях, что еженедельно разговаривали по телефону, составляя совместные планы по удовлетворению детских нужд. Их, конечно, нельзя было назвать закадычными подругами, но они и не враги. Эти семьи, как и многие им подобные, оказались способными поставить интересы детей выше своих собственных. Приоритет создания здоровой семьи для своих детей был очевиден для многих родителей, участвовавших в исследовании. Эти родители обнаружили удивительную изобретательность и умение находить свои собственные пути при создании бинуклеарной семьи.

Бывшие супруги: друзья и враги

Удивительно, вопреки общественному предубеждению в изучении нуклеарной семьи почти в пятидесяти процентах случаев расставшиеся супруги сохраняют дружественные взаимоотношения. Каждый из них прошел тяжелейший кризис, но примерно через год после официального развода (или через два или три года после начала распада старой семьи) сорок восемь пар имели уже вполне сложившиеся взаимоотношения друг с другом. Большинство из них не назвало бы друг друга друзьями, но все они не только сотрудничали, но и способствовали контактам своего бывшего партнера с детьми. Некоторые даже стали настоящими друзьями и в равной мере разделили свои обязанности по отношению к детям.

Опрошенные нами разведенные пары разделились на две группы: с одной стороны, заботливых и нежных друзей, во всем поддерживающих друг друга, с другой — ненавидящих друг друга озлобленных врагов. Помимо этих двух крайностей, присутствовали все возможные переходы и промежуточные варианты. Таким образом, все 98 пар можно было бы расположить от одного полюса взаимоотношений до другого. Они также могли быть подразделены согласно степени их коммуникабельности и участия в жизни друг друга (СНОСКА: В главе 3 мы обсудим эти типажи более полно и дадим свою версию того, под каким влиянием они сложились. (Прим. авт.)).

Сначала я выделила четыре типа пар и дала им соответствующие научные определения. По дороге на конференцию в Нью-Йорк, где я собиралась впервые представить свои тезисы, я заехала навестить моих дочерей. За ланчем рассказала им о первых результатах своей работы. Дочери слушали внимательно мои рассуждения. Первой была охарактеризована наиболее дисфункциональная группа с " низким уровнем коммуникабельности и с незначительным влиянием друг на друга". Дальше следовали группы с названиями менее проблематичными, но тоже не очень удачными: " среднее влияние и неполноценный уровень общения" и " среднее влияние и высокоэффективный уровень общения". Замыкала этот ряд группа под названием " высокоэффективный уровень общения и столь же высокая степень коммуникабельности".

Когда я углубилась в детальное описание семейных пар, соответствующих каждой категории, мои дочери заметили мне, что им было слишком трудно следить за повествованием. В ходе последующей дискуссии они взяли карандаши и стали делать пометки на бумажной скатерти. Довольно скоро вся скатерть покрылась каракулями, которые мало что могли бы сказать даже квалифицированному специалисту.

В результате группа " приятельская" разделилась на две подгруппы: большая часть (что составило примерно 1/3 от общего числа участников) получила условное название " сотрудничающие коллеги". Сюда были отнесены пары, сумевшие справиться со своими претензиями наиболее эффективным способом. Они оказались в силах преодолеть свой антагонизм, не втягивая детей в семейный конфликт. Одной из основных характеристик этой подгруппы была способность ее членов отделить свои супружеские неурядицы от своих родительских обязанностей.

Вторая, меньшая подгруппа, дружески настроенная по отношению друг к другу, позволила нам назвать их " отличные товарищи". Она объединяла бывших супругов, сумевших остаться хорошими друзьями и после развода. Они сохранили тесные, но не сексуальные отношения. Былые конфликты были со временем преодолены, они остались близкими и заботливыми партнерами.

Оставшиеся 50 процентов пар соответствовали основному типу бывших непримиримых противников. Как раз благодаря им и сложились бытующие представления о разведенных супругах. Они подразделились почти в равной пропорции на две подгруппы: " сердитые союзники" и " ярые враги". Интересно, что отличие " сердитых союзников" от " сотрудничающих коллег" происходило не столько от степени враждебности по отношению друг к другу, сколько от того, как они выражали свое отношение. " Сердитые союзники" не были способны ограничить свой спектр семейных отношений. " Ярые враги" являются типичными представителями неудачного развода. Этот вид пар не только способен испортить свою семейную жизнь, но и продлить свою боль, страдания и мучения на долгие годы. Ярые враги — это те, кто сам создает искусственные преграды, устраивает свары из-за алиментов и способен довести себя до бешенства в своем неутолимом желании места.

Пятая разновидность " растворившийся дуэт" не представлена в исследовании, так как меня интересовали только пары, сохранившие хоть какие-то контакты друг с другом. " Растворившийся дуэт" относится к тем бывшим супругам, которые полностью прекратили взаимоотношения, при этом один из родителей исчезает полностью из жизни детей. Впрочем, такие пары – редкость. Даже самые плохие родители, как правило, стараются поддерживать хотя бы редкие контакты, исключая криминальные случаи, особо оскорбительные и случаи умственного расстройства.

Такие образно упрощенные, но хорошо воспринимаемые на слух названия заменили специальную научную терминологию. Я использовала их в моей речи в Нью-Йорке в тот же день, и они с пониманием были восприняты научной общественностью.

Для чего вообще нужны подобные обобщения? Дело в том, что стиль общения и взаимодействия распавшихся пар определяет все будущие послеразводные отношения экс-супругов.

Любопытно, что принадлежность к одной из этих групп определяет не только дальнейшее функционирование распавшейся семьи, но и будущие браки. Можно считать установленным, что наиболее дружелюбные пары бывают чаще счастливее в повторном браке, нежели злобные и недоброжелательные.

Другим откровением для меня явились пожелания и представления разведенных супругов об их последующей жизни, о форме их дальнейших взаимоотношений. Почти каждый опрошенный хотел, чтобы он (или она) был в хороших отношениях с ее (или его) бывшими — только в одном случае был зафиксирован противоположный результат. Вот лишь несколько примеров высказывания на эту тему: " Я бы хотел, чтобы она больше рассказывала мне о своей жизни", " Мне бы хотелось, чтобы было меньше горечи между нами". Когда мы просили поделиться тем, как партнеры представляют себе свои будущие отношения, даже самые непримиримые из них высказывали понимание важности открытых и честных контактов.

Семейный очаг, семья, родственные связи

Кто или что есть семья? Автор Лепи Коттин Погребин дает такое ее образное сравнение с гидрой: " Она напоминает «семью» соответственно каждой их своих функций и потому без какого-то ни было разрешения изменилась, и это позволило ей выжить в новых и разнообразных формах, безоговорочно доказав самой себе, что более полезна, более ответственна и более человечна, о чем ее критики могли бы только мечтать".

Семейный очаг, семья и родственные связи совсем не идентичные понятия. Взять хотя бы бесчисленные дебаты о суррогатных, приемных и биологических родителях. Проблема определения родства становится причиной разводов. Даже эксперты не могут прийти к единому мнению.

Возьмите, например, широко известную публикацию о случае с Мелиссой, ребенком, родившимся у суррогатной матери. Когда Роберт и Синтия Мосчетта заключили контракт с Эльвирой Йордан для рождения " своего" ребенка путем искусственного оплодотворения, они не предполагали, что через 6 месяцев после появления на свет Мелиссы разведутся. Все трое родителей называют Мелиссу своей, причем каждый их них опирается на мнение экспертов. Кому же из них должны принадлежать родительские права? И с кем из них будет лучше самой Мелиссе? В результате суд присудил совместную опеку Роберту как генетическому отцу и Эльвире как генетической суррогатной матери. А приемная мать Синтия, которая выхаживала Мелиссу первые шесть месяцев, не получила даже прав навещать ребенка.

Другой известнейший случай младенца М. развивался по противоположному сюжету. Когда суррогатная мать разорвала контракт и потребовала выплаты алиментов, суд отказал ей в этом праве на том основании, что она не была связана официальными узами с донором. Приемные родители сохранили за собой ребенка, отсудили себе алименты, тогда как настоящая мать получила лишь только право навещать собственное дитя.

Эти решения имеют принципиальное значение для бинуклеарной семьи. Во-первых, они создают известный прецедент: могут ли оба родителя, находящиеся в конфликтных отношениях, разделить алименты? Суд решает, что могут. Во-вторых, может ли ребенок иметь более, чем двух родителей, иными словами, не только биологических, но и приемных, и при этом иметь нормальную семью? Суд опять дает положительный ответ. В таком случае малейшее несогласие между заинтересованными сторонами грозит обернуться затянувшимся конфликтом. Семья не строго генетична, не строго эмоциональна и уж во всяком случае определяется не одним только домашним хозяйством. Эти три фактора строго индивидуальны, и каждая ячейка определяет их по-своему.

Антрополог Поль Боханан так квалифицирует разницу между домашним очагом и семьей. Семья — это производная родственных отношений, а родственные отношения — это гены. Домашний очаг, с другой стороны, понятие чисто локальное, приуроченное к определенному месту. Когда рождается ребенок, муж и жена становятся родственниками через него. Хотя они сами не связаны кровными узами, их связующим звеном становится ребенок. Конфликтные ситуации или роковое стечение обстоятельств способны нарушить родственные связи. Бинуклеарная семья — это родство в действии.

Два семейных очага, одна родственная структура

Простая логика подсказала нам, что раз существуют плохие разводы, то должны быть и благополучные. Известно, что, если некоторые разводы являются результатом серьезных проблем в семьях, то многие таковыми не являются. Миллионы наших современников сегодня примирились с реальностью развода как одного из нормальных эпизодов их жизни, Как показывает мое исследование, половина этих семей настроена достаточно конструктивно. Если им удается осуществить свои намерения, дети в семьях практически ничего не теряют.

Хотя один благополучный развод не похож на другой, так же, как и благополучные браки, они имеют рад общих черт. Наиболее принципиальным здесь является искренность и забота о детях. В том и в другом случае родители одинаково обеспокоены тем, чтобы, поддерживая свои семейные отношения, иметь право на личную жизнь В этой книге мы увидим немало бывших супругов, сохраняющих дружеские отношения, и других, которые предпочли иной путь. Есть много способов создать прочную, хорошо функционирующую семью с двумя родителями, даже если бывшие супруги начали так же скверно, как начали когда-то мы с моим первым мужем.

Один большой секрет заключается в том, что многие плохие браки кончаются хорошим разводом. В этой книге мы встретимся с теми, кому не повезло в начале пути и кому со временем удалось залечить свои раны. Мы увидим и более удачливых, тех, кто с самого начала достиг взаимопонимания. Между ними — бездна промежуточных вариантов, то есть столько же людей, которые продолжают страдать.

Целые дома, а не разрушенные

Наше негативное отношение к разводу настолько укоренилось в сознании, что любая попытка представить его в более приемлемом свете вызывает немедленный и решительный протест. Несмотря на тот факт, что в американском обществе, как и в большинстве европейских стран, развод в настоящее время является таким же социальным институтом, как и брак, мы по-прежнему продолжаем смотреть на развод, как на своего рода отклонение от нормы. Мы гордимся так называемой прочной семьей и клеймим разведенные семьи как неполноценные. Настолько ли плох развод, как общество пытается его представить себе? Какая часть негативных последствий развода действительно присуща ему и какая часть является плодом нашего воображения?

Представьте себе бывших супругов, встречающих не порицание, а гражданскую поддержку общества. Будет ли у нас когда-нибудь такая атмосфера вокруг развода? Представьте, что супруги получают какую-либо социальную поддержку, помогающую им пережить неизбежные при любом разводе издержки, наподобие тех, какие получаем все мы, теряя кого-то из близких. Будет ли пара, которая переживает крах своего несостоявшегося брака, защищаться от самих себя с такой злостью?

Ну а если один из двух американских браков заканчивается разводом, должны ли мы упорствовать в его отрицании? Возможно, мы нуждаемся в увековечении мифа о разводе, как об абсолютной катастрофе, только потому, что надеемся таким способом защитить брак? Неужели если мы поймем, что существует такая вещь, как благополучный развод, будет слишком много желающих разорвать свои узы? Если несчастливые пары узнают о феномене благополучного развода, если они поймут — их плохой брак наносит вред их детям и им самим, что произойдет в этом случае? Возможно, мы просто боимся подорвать свою веру в такие вечные понятия, как долг, дом и семья.

РАЗВОД - ЭТО НЕ ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ НОРМЫ

Разве мононуклеарные семьи чем-то лучше?

Сегодня мы должны подвергнуть сомнению основное положение о нуклеарной семье, неважно, насколько сильно мы благоговеем перед нею. В обществе, в котором многократные браки становятся нормой, мы не должны допустить падения общественного мнения о разводе. Мы не можем сделать развод козлом отпущения всех наших бед, забывая о других социальных болезнях. Мы не должны отождествлять развод с отрицанием семьи, религии и морали. Я отнюдь не считаю развод панацеей от всех бед и совсем не хочу, чтобы мои читатели восприняли все буквально и немедленно стали разводиться. Я не считаю, что семьи без матери или отца, или семьи с приемными детьми или состоящие из представителей сексуальных меньшинств лучше традиционной нуклеарной семьи. Просто я знаю, что они существуют, и с этим необходимо считаться. Мифы не только прекрасны, они могут представлять и опасность. Искусственно культивируя миф о нуклеарной семье как единственно возможной, мы лишаем надежды тех, кто волею случая или роковых обстоятельств оказался за пределами избранного круга. Я вижу только один выход. Мы должны понять, что бинуклеарная семья может быть таким же естественным институтом наших культуры и общества, как и традиционная нуклеарная семья.

А пока старые мультипликационные фильмы, давно перешедшие на почтовые открытки и футболки, по-прежнему внедряют в сознание все те же устоявшиеся стереотипы. Плакат гласит: " Ежегодная конференция взрослых детей из нормальных семей". Возможно, кто-то должен предупредить, что из этого может выйти...

Не ненормальный... не одинокий

Сколько раз в моем медицинском кабинете и на лекциях я выслушивала разведенные пары, хорошо понимая чувства стыда и одиночества, смущения и муки, владевшие этими людьми. К жуткой боли от разбитой семейной жизни прибавлялись боль остракизма, страдания от отсутствия надежды и опоры и социальной модели, которая могла бы помочь им в их и без того нелегком положении.

Я с содроганием вспоминаю тот ужас, который испытала в 1965 году, когда наконец после нескольких лет метаний решила расстаться с моим первым мужем. Раньше я практически не жила одна. Выйдя замуж в девятнадцать лет, я забеременела в двадцать. Когда разводилась, мне было двадцать восемь лет. Сколько бы я ни пыталась рисовать себе картину, как буду жить одна с двумя малолетними детьми, не могла представить себе ничего мало-мальски утешительного. У меня не было друзей, прошедших через развод. Социальный образ разведенной женщины тех лет — несчастного озлобленного существа, зачастую еще и легкого поведения, казался мало привлекательным.

Только один факт я знала наверняка. Мне не надо будет больше жить с нелюбимым человеком, с которым меня не связывало ничего, кроме детей. Но я не могла объяснить это моей семье. Мой муж считался в обществе приятным человеком. Он не избивал жену, не был азартным игроком, алкоголиком или наркоманом, У нас был хороший дом, и со стороны мы выглядели сказочно счастливыми. Поэтому единственным заключением, вынесенным обществом, было то, что я сошла с ума. Мое недовольство в его глазах выглядело просто патологическим.

После принятия решения я не раз чувствовала, что мои соседи смотрят на меня, как на парию. Я заканчивала обучение в большом университете Среднего Запада по программе социальных исследований. В течение предыдущих лет, что я и мой муж были вместе, мы жили в университетском городке. Когда мы разошлись, мне намекнули, будто я должна покинуть привычное место обитания, так как оно предназначено для семейных людей. Оскорбленная в лучших чувствах, я решила убедить директора городка, что даже после развода мать и двое детей продолжают составлять семью. Одновременно я получила уведомление из школы, что отныне у моих дочерей там могут возникнуть проблемы.

Это предубеждение, которое существует до сих пор и для которого я даже изобрела специальный термин " разводизм", наносит страшный вред разведенным семьям. В последующие годы мой личный опыт, так же, как и опыт моих респондентов, пациентов и друзей, выявил множество таких несправедливостей. Первая и главная заключалась в том, что все мы, бывшие жены и мужья, чувствуем себя людьми второго сорта, униженными и одинокими.

Когда на тебя показывают пальцем

Разводизм, как и все подобные предрассудки, такая же химера, вызванная отсутствием знаний. Быть реципиентом этого синдрома — то же самое, что стать жертвой любого другого предрассудка. Одно это делает людей озлобленными, заставляет потерять веру в себя.

Люди начинают свою послеразводную жизнь в замешательстве и муках. Будет ли их семья по-прежнему оставаться семьей? Не прервутся ли вдруг пятнадцать лет близких отношений с семьей мужа (жены), то есть с племянниками и племянницами и так далее? Переживут ли все они ампутацию развода, при которой обесцениваются прежние чувства любви и духовная близость? Многие из моих учеников спрашивали меня, как они смогут после развода вписаться в структуру общества. Имеют ли на это моральное право? Как устраивают другие люди свою жизнь после развода? Почему их общие друзья, услышав о разводе, начинают изрекать сентенции типа: " В это трудно поверить" или, что еще хуже: " Вы оба неудачники, и ваши дети этого не переживут".

Развод никогда не обходится без последствий. Вы переживаете его до конца вашей жизни, если не заключаете нового брака в короткий срок, и если у вас нет детей. Развод — это пожизненный ярлык в нашем обществе, который вы будете постоянно ощущать.

Медицинские карты или приложения к кредитной карточке имеют графу о разводе. Кому нужна подобная информация? Интересно, что, если вы повторно вступите в брак, вы опять заполните графу " замужем". Почему никому не интересно, что вы были уже один раз разведены и почему неважно заполнение графы " одинока" после развода?

Иногда я представляю себе бухгалтера, недоверчиво разглядывающего анкету: " Хм, разведена. (Одинока.) А кто будет отвечать за оплату счетов? " Или доктора, диагностирующего заболевание, вызванное стрессом, вместо того чтобы поинтересоваться действительной причиной этого серьезного стресса?

Тот, кто сам не пережил развод, возможно, думает, что я немного зациклилась на этом. Понять это могут лишь те, кто сам был разведен. Их всегда волнует эта тема. Им всегда есть что сказать самим. Как только к вам прилепят ярлык, ваши внутренние чувства начнут соответственно меняться из-за реакции общества на него.

Джон Ф. Кеннеди однажды сказал, что самый большой враг правды — это не ложь, даже самая нарочитая, изобретательная и беспардонная, а миф — привычный, трогательный и нереалистичный. Разводистские утверждения тоже опираются на такие мифы — мифы о том, что ярлык развода позорен и патологичен, — гораздо более опасные для души, поскольку они обескураживают больше, чем вносят ясность.

Скверная репутация развода

Заклейменный лицемерами, осуждаемый обществом, развод приобрел скверную репутацию даже в профессиональных публикациях, не говоря уже о популярной литературе. В газетах и журналах мы почти ежедневно читаем о все новых и новых разводах, в результате которых непоправимо страдают взрослые и дети. В кино и по телевидению нам также показывают наиболее сенсационные разводы — безобразные, неудачные, нередко со смертельным исходом. Многочисленные публикации об истории Вуди Алена и Миа Фарро служат тому примером. Средний класс связывает разводы практически с каждой из социальных болезней: наркоманией, семейным насилием, даже с беспорядками в Лос-Анджелесе.

Когда политики не знают, как объяснить очередной социальный кризис, они прежде всего начинают говорить о деградации семьи. Справедливо, что публичный показ ярости, ведущей к жестокости и насилию, а иногда и к смерти, драматичен. А развод — это доступный козел отпущения. Но именно эти отвратительные случаи и делают общественное мнение; они перегружают нашу систему правосудия длительными и публичными горестями. На самом деле эти разводы составляют незначительное меньшинство — менее чем десять процентов от всех случаев развода.

Кто виноват?

По традиции в распаде семьи обычно обвиняют женщин. Особенно достается тем из них, кто оставляет дом ради работы, кто требует больше равенства в обществе и в быту. Сюзан Фалуди в своем популярном романе «Ответный удар, необъявленная борьба против американских женщин» убедительно доказывает, что обвинять женщин в росте разводов — это просто способ обвинять феминизм в разрушении американских жизненных ценностей.

Да, это правда, что инициатива большинства разводов принадлежит женщинам как в Европе, так и в Соединенных Штатах. Справедливо и то, что возрастание числа разводов совпадает с подъемом женского движения. Но всего этого явно недостаточно для утверждения, что именно женщина разрушает семью.

Скорее всего, оно должно определяться тем, что женщины лучше, чем оставаться в бесчувственной, распавшейся, по существу, и тяготящей их семье, могут теперь иметь возможность уйти благодаря возросшей экономической, психологической и общественной независимости.

Чаша наполовину пуста... или наполовину полна?

Две из популярнейших ранее книг на этот сюжет утверждали, что развод деструктивно действует на женщин и детей. Примечательно, что нет ни одного документа, отмечающего то же действие развода на мужчин.

Спекуляция на тему " Полна наполовину чаша развода или пуста" может кое-кому показаться крайне бесполезным аргументом. По-видимому, от таковым не является, если до сих пор используется людьми, делающими политику. Да и неослабевающий интерес общества к этой теме скорее свидетельствует в его пользу. Леноре Вейтцман в своей книге " Революция развода" показывает экономическое ущемление женщин, а, следовательно, и детей после развода. Даже если ее исследование и содержало определенные неточности, в частности степень экономического ущемления прав женщины, сама тема не была бы тогда предметом незатухающих дискуссий. И это правда, что развод обедняет женщину. В своем исследовании я привожу данные о падении уровня доходов женщины после развода на основе собственных исследований и по результатам аналогичных.

К моему великому удивлению, многие из опрошенных женщин говорили, что чувствуют себя более удовлетворенными своей финансовой ситуацией после развода, чем в браке. Причина, как правило, одна и та же — женщины получили больший контроль над деньгами, чем прежде, так как они не имели доступа к счету мужа для удовлетворения своих нужд.

Одна женщина рассказала мне историю, очень типичную для многих. " Несомненно, наш так называемый семейный доход был выше, чем у меня сейчас. Но я никогда не располагала им. Теперь я получила жалованье и могу тратить его на все; что мне угодно". Другая женщина, чей доход уменьшился наполовину, объяснила мне, почему даже такая сумма лучше, чем те деньги, которыми она располагала в браке: " Он всегда ставил свои нужды на первое место. Это были его игрушки — машина, поездки на рыбалку на выходные с друзьями. Дети и я получали оставшееся, что было гораздо меньше, чем мы имеем сейчас".

Ветцмановское исследование было использовано политиками для популяризации версии о негативных последствиях развода и для поддержки наиболее регрессивных законов о разводе. Это был результат, совершенно неожиданный для самого автора.

Другое исследование, которое привлекло внимание общественности, провела Юдит Валлерштейн. Она изучала 60 семей из Марин Кантри, штат Калифорния. В популярной книге Ю. Валлерштейн и С. Блейксли " Второй шанс" главное внимание было уделено негативным последствиям развода для детей. Пресса и политики использовали полученные ими результаты для обоснования спорного тезиса, " что развод неизбежно патологически влияет на детей". Однако если обратиться непосредственно к тексту книги, то следует, что около половины (сорок пять процентов) детей, наблюдавшихся в течение десяти лет, не испытали длительного физиологического воздействия. Вот что пишет по этому поводу сама Валлерштейн: " Они производят впечатление уравновешенных, компетентных и хорошо развитых подростков". Хотя Валлерштейн и утверждает, что две пятых (или сорок один процент) детей стали беднее из-за развода их родителей, основное внимание она уделила оставшемуся меньшинству, продолжая рассказывать нам грустные истории о детском дискомфорте. Четырнадцать процентов детей, по мнению Валлерштейн, были " поразительно разнообразны в способах своего приспособления к миру".