Ложь словом, соединенная с ложью мысли, равно как и заменяемая какими-либо знаками

Ложь на глазах и упорная

«Не лжите на истину» (Иак.3, 14). Видов лжи много. Мы начнем с самой грубой, которая произносится на глазах. Так иной сказывает себя больным, между тем как совершенно здоров; —отсутствующим в доме, тогда как сидит дома и даже дает слышать свой голос тому, кто желает его видеть; —истратившим на что-либо известное и другим весь свой денежный капитал, тогда как и половины капитала не употребил: другой через несколько же минут отпирается от своих слов, —и так даже в малостях, пользуясь тем обстоятельством, что никто третий не был свидетелем его слов. Это ложь бесстыдная. Человек высказывает ее не краснея и не смущаясь, как и Иуда без стыда спрашивал о себе на ряду с прочими невинными учениками, —не он ли предатель, будучи окончательно предателем (Мф.26, 25). Такой лжец большею частью и не надеется, что ему поверят. Но когда он произносит подобную ложь, подавляя истину: тогда идет прямо против своей природы. Почему же? —потому что любовь к истине и правде более других чистых человеческих свойств осталась в нас после грехопадения Адама. Вот малые дети ближе к первобытной природе, и, смотрите, как они говорят обо всем откровенно. Вольнодумцы и развратники, — на что уже люди забывшие Бога: но и те выражают до некоторой степени уважение к истине и не дают прощения бессовестному лжецу. Они даже думают видеть особую «религию честных людей» в том, чтоб говорилась правда. Затем в жизни замечается, что когда кто хочет высказать всю правду или только часть правды, между тем как не отличается правдивым словом, тогда этот человек прибавляет к своим словам: «любит Бог правду», т.е. произнесением правды он думает подражать Самому Богу. Следовательно высоко ставит правдивую речь. А в решительные минуты и самый лживый человек отзывается на голос истины по какой-то внутренней силе в себе.—Кто не способен лгать и любить говорить всегда правду, тому и завистники или враги его отдают на этот раз почтение. Зато много раз замеченный лжец до того теряет доверие других, что и справедливым словам его не доверяют, до того роняет себя пред другими, что будь он отличенный наградами или высокая какая особа, — не пользуется уважением других, как и сам к себе не питает на этот раз уважения. Всего опаснее, что очевидный и упорный лжец удаляется от Бога, потому что делается родня дьяволу, который «ложь есть и отец лжи» (Ин.8, 44). О, православный христианин! люби ты говорить всегда одну правду, будет ли она для тебя выгодна или иной раз не обещает тебе личной пользы. Люби распространять и между другими правдивое слово. Чем же? замечанием — когда возможно — чьей-либо явной лжи, снисхождением к человеку или смягчением ему взыскания ради того только, что он не скрывает своей вины, говорит о себе всю правду.

Обман в шутку

«Всяка лжа от истины несть» (Ин.2, 21). В шуточном обмане нет, положим, намерения повредить или досадить ближнему ложным известием, напротив предлагается своего рода приятная услуга. Но шутка—зародыш лжи. Кто в пятый и десятый раз обманывает в шутку, тот привыкает лгать, тому начинают не верить в самой правде (говорят: «он любит шутить»). И как же обманом-то подслуживать ближнему? А иногда от этого обмана ближнему больше бывает напрасного томления, чем приятной или веселой услуги: человек желает скорей узнать о деле, которое интересует его, между тем от него скрывают, и — как известно ему—скрывают шутя. Вообще же сказать, шуточным обманом оскорбляется чувство истины.—Ты, христианин, как любитель истины во всем, избегай даже и шуточной лжи. Могут быть и шутки, но невинные, но без примеси лжи. Шутит иной раз и седина, но редко употребляет обман.

Ложь по нужде или, как говорят, «во спасение»

«Почто тако обманула мя еси» (1Цар.19, 17), сказал Саул Мелхоле, которая, спасая жизнь своего мужа, даже дважды пред ним солгала; потому что и положила на постель вместо болящего Давида статую, и сказала, будто Давид ей самой угрожал жизнью, если выдаст его. Примеров подобной вынужденной лжи по истории можно указать еще несколько: так Авраам, придя в Египет, назвал Сарру вместо жены своею сестрою (Быт.12, 11-13); Ревекка обманом подвела к Исааку для благословения вместо старшего сына, которым был Исав, младшего—Иакова (Быт.27, 6-18). Во всех этих случаях ложь была употреблена, как единственная мера избегнуть несравненно большего зла, чем виновен грех лжи, и как средство к полезной цели. Так, если б Мелхола не скрыла Давида, то Давид был бы убит. Авраам из двух зол: или лишится жизни чрез чужую ревнивость или видеть прелюбодейное насилие Сарре, —из этих двух зол, которых явно должен был опасаться со стороны египетского царя, но которые однако— как оказалось впоследствии—по милости Божией миновали его, —хотел путем придуманной лжи избегнуть первого зла, допуская в крайности последнее, как меньшее. Обман Ревекки также не был гнусным обманом: она знала характеры братьев, понимала значение клятвы, с которою Исав продал свое первенство, и имела особенное откровение о преимуществе меньшего сына при самом рождении Иакова. В житиях святых и тем более примеров такой неправды на словах. Часто святые, употребив ложь, удерживали собрата от повторения какого-либо тяжкого греха (например: из двух один, встретив сильнейший соблазн, пал в блуд и решился в унынии продолжать блудную жизнь. Другой невинный, убеждая падшего покаяться и возвратиться в свое место, удаленное от соблазна, — говорил, что и он в тем же грехом пал, однако твердо решается оставить грех (из жизни египет. подвижн.)), а то еще предостерегали близкий грех (Один молодой человек уже шел из своего доброго местопребывания чтоб так жe допустить плотский грех. А старец встречает его на дороге, узнает по смущенному его виду о беспокоящей его страсти ж убеждает его возвратиться, — Убеждает тем, что будто вот в самого-тo старца беспокоит та же страсть, однако соизволения его на грех отнюдь нет (там же)). Случалось, что они и не минутно только решались сказать ложное, но обдумывали целый план притворного действия, чтоб отвлечь другого от беспорядочного в душе состояния (Одного человека нужно было отвлечь от нехороших помыслов, с которыми он сам до изнеможения сил боролся. Некто из опытных велел другому огорчить его на словах, потом сам рассудил их в огорченного же признал виновным. Огорченный занялся тогда другими мыслями, —тем, что его и напрасно изобидели в напрасно осудили. После этого прежние нечистые помыслы совсем отошли в сторону и не сделали ему никакого вреда (там же)). — Случаи лжи, к которой вынуждают нас подобные обстоятельства, т.е. чтоб сохранить в целости жизнь ближнего или свою, чтоб охранить честь невинного и чтоб отвлечь других от тяжкого греха, —всегда могут повторяться. Что же, —вменяется ли эта ложь в вину? Нет! В правилах церковных она прямо называется «ложью во спасение ближнего» и признается невменяемою: «аще солжет, да спасет душу, греха не имать» (Номокан.97). Однако ж и в этом случае богобоязненному христианину нельзя совсем успокаивать себя, но нужно держаться таких правил: считать вынужденную ложь искушением для себя, а не просто решаться на нее; допускать ее не часто, а из многих случаев разве однажды, —в крайней необходимости; прибегая к ней, изъявлять пред Всеведущим свое сердечное нерасположение придумать или подтверждать ложное; если ложь по необходимости должна быть еще продолжительною; —видеть в таком положении своем, которое попущено Богом, нечто в роде казни себе. Но между тем сколь же часто «ложью во спасение» прикрывают и такие случаи, в которых бывает разве одна доля пользы, а две доли—во вред, и которые между тем можно было бы устранить! Как нередко употребляют самые преступные обманы под тем предлогом, что желают достигнуть благочестивой цели, например, выманивают и последнее у сирот или у бедных людей, чтоб эти пожертвовали на какое либо благотворительное дело, потворствуют самым явным порокам известных лиц, чтоб иметь на них влияние и чрез них добиться—как говорят — какой либо пользы Церкви или обществу! Нет; это уже не «ложь во спасение», а «коварный иезуитизм».—Ты, христианин, и вынужденную ложь считай уклонением от истины и выражай за нее пред Господом Богом сокрушение!

Неположительность слова или суждения об одном и том же предмете

«Едино буди слово твое» (Сир.5, 12). Иные говорят или отвечают неясно, нерешительно: «ни да, ни нет». От чего же это происходит? —от нетвердости их мысли, которая у них как ветер непостоянна, а также и от торопливости ответа. Отсюда, однако, немало бывает вреда. Окружающие нас (чаще всего так семейные) не поняли нас и не знают, как же они должны поступить, чтоб сделать по нам. И делают нередко на огорчение нам или вообще в ущерб делу. Но в ошибке их мы сами виновны; потому что мы сказали им нерешительно, «надвое», да и то без ясного определения могущих быть препятствий или перемен.—Еще хуже чья либо неположительность, чье либо непостоянство суждения об одном и том же лице или предмете до явного разноречия с самим собой. Взгляды и понятия каждого человека, положим, могут меняться по мере развитая его или по случайным обстоятельствам: в таком случае перемена взглядов еще не вменяется в вину; тогда оставаться при прежнем слове, вопреки своему убеждению, из одного опасения быть названым непостоянными—не следует. Но в одно и то же время или об одних и тех же предметах рассуждать с явным противоречием себе, смотря только потому, с кем идет разговор наш и чью сторону выгоднее поддержать: это уже значит двоязычие.—Христианин! положи себе за правило: если не знаешь, что вдруг ответить по какому либо делу или вопросу, то лучше и не отвечай до времени. Затем, целое суждение о ком либо или о чем либо, так как тут имеешь ты не малые минуты, чтоб обдумать предмет—высказывай по мере своего разумения и убеждения, но всегда положительно и ясно, чтоб не вводить других в заблуждение, чтоб не оскорблять ближнего неясностью и не доводить самого себя до позднего раскаяния.

Оправдание себя пред другими при полном сознании в душе своей вины

«Не уклони... в словеса лукавствия, непщевати вины о гресех» (Пс.140, 4). Еще можете быть оправдание себя в каких либо ошибках, опущениях и нарушениях закона незнанием дела, болезненностью состояния, крайне стеснительными обстоятельствами: тогда оправдание бывает искренним и в виде искреннего то принимают его как Сам Бог, так и добрые люди. Но речь наша о самооправдании такого рода, когда человек называет себя пред другими невиновным, между тем как душа его говорит ему противное, —когда он мог бы беспрепятственно исполнить что либо, между тем отвечает, что не имел никакой возможности исполнить. Не ложь ли это, которую нельзя назвать очевидною только потому, что те, пред которыми человек произносит ее, —не видят ее? В этом-то смысле ложные слова произносил и первый человек в раю. Адам ссылался на жену, которая склонила его поесть от запрещенного плода и которая поэтому будто бы одна была виновата. Но он говорил противно своему сознанию; потому что недоумений у него относительно заповеди никаких не было, потому что заповедь он принял непосредственно от Бога. Он слагал частью свою вину и на то, что ему была дана жена, что будто не будь у него жены, — он может быть и не согрешил бы. Но это были слова, опять противные правде и его внутреннему убеждению; потому что Господь Бог создал ему жену после того, как он почувствовал свое одиночество, т.е. по вызову его самого. Так и ныне у многих, кто сделается виноватым, не бывает недостатка в предлогах к оправданию. Всех посторонних обстоятельств, а тем более, внутренних побуждений и расположений, какие были у нас, когда мы допустили что либо худое, —не знают ближние наши и потому иногда верят нам: но мы сами на этот раз неверны, потому что оправдываемся против внутреннего своего сознания. Положим, в таком самооправдании нет еще самохвальства: но оно пропитано ложью. Затем, и в сущности дела, лукавое оправдание не приносит же нам ничего, кроме бесполезной суеты и прямого вреда; потому что «злом не исправляется зло». Самым же лучшим оправданием для нас, когда мы погрешим в чем либо, будет вот что: сказать, что «мы виновны, ошиблись, погрешили». Это будет вполне справедливое оправдание, и вместе с тем успокоит тревожный дух наш, подобно тому как твердым колом крепко придерживается к берегу лодка во время сильной погоды. Но скажут: «хоть человек и оправдывается на словах, но в самом сердце наверное обвиняет себя в своих поступках. Зачем же строго судить его за самооправдание? Виноватым никому не хочется быть». Сердце должно быть сердцем, и уста—устами. Когда кто противно делу и собственному сознанию оправдывает себя: все же говорит ложь и располагается ко лжи на последующее время. Правда, что от сердца-то происходят лживые слова. Но вместе с тем и от слов может лгать самое сердце: начни чаще лгать языком хоть без одобрения в сердце произносимой лжи, и—сердце будет скоро лживым. Пред преступниками в тюрьме; когда хотят убежать, нужно прежде всего крепче затворить двери, а потом все остальное легко будет уладить: так если мы закрепим на языке ложные слова, то и внутри, в самом сердце нашем, они заглохнут. — Христианин! положи себе правилом: не запираться в своей вине противно своему убеждению. Но чем больше слов скажешь к оправданию себя пред другими, тем больше примешь на свою душу лжи.

Неискреннее почтение к сочувствию в обхождении (лесть)

«Несть лести во языце моем» (Пс.138, 4). Кто был первым льстецом? Змий-искуситель в раю: он польстил Адаму и Еве, что они будут равными Богу. Так-то и всегда поступает угодливая лесть. Если вы чем либо возвышены, если вы богаты, если имеете влияние в обществе или в каких либо делах: лесть возвеличивает похвалами ваши действия, в которых иногда нет ничего особенного и которыми только выполнили вы свою обязанность; лесть находит нечто достойное удивления и в том, на что вы сами никогда не обращали своего внимания; она смеется и готова надрываться от смеха, лишь только заметит вашу улыбку над кем либо или над чем либо; она на все вам отвечает: «да, так»; она поддакивает вам даже и тогда, как не поймет вашего разговора; почитая вашу речь оконченною, между тем как речь вами еще не окончена, льстец уже хвалит вас; за минуту был взгляд его по известному предмету и в разговоре с другими такой-то, и взгляд на тот раз искренний, правильный: подходите вы к той же беседе, вслушиваетесь в его слова, высказываете почему либо совсем противное мнение, и он вдруг начинает с вами соглашаться в противоречие самому себе, опять поддакивает вам. Бывает лесть тонкая: эта лесть часто предупреждает вас («без лести сказать»), чтоб вы больше поверили ей; она часто берет верх и над самыми умными людьми, так что умные не замечают ее влияния на себя; но еще больше эта тонкая лесть уловляет в свои сети простоватых, над которыми потом и смеется, увидев их, как они простодушно поверили ей. Бывает лесть грубая, или наивная; например, будто по ошибке и незнанию, но в самом деле намеренно иной называет чиновника высшим чином, чем какой принадлежит этому человеку, а подчас и не чиновное лицо, например, купца, величает «благородием»; наивный льстец, смотря на вас, велит всем слушать вас, говорит, чтоб тише сидели или стояли, когда вы что либо рассказываете. Бывает лесть на словах и в глаза вам, а во всяком случае—вслух вас, а также и на письма, каковы например, адресы, превышающие меру ваших заслуг и способностей. Впрочем все это примеры лести уже в полном смысле слова, или такой, которую иные не затрудняются назвать «низкою» и против которой вопиют. Но есть еще лесть повседневная, которая не строго осуждается и будто не замечается: например, встречают вас с самыми почтительными величаниями, но не от души; спрашивают вас о здоровье, но не от сердца; постоянно улыбаются, разговаривая с вами, и пожимают вам руку; но не по искреннему чувству; предлагают вам свои услуги, но только на словах; несколько раз повторяют пред вами приглашение, чтоб вы остались у них отобедать, но начинают упрашивать вас к обеду уже тогда, как узнают, что вы не можете или не хотите у них быть гостем. Затем, льстят не только низшие высшим, бедные богатым, простые знатным, а часто и равные равным, иной же раз и высшие низшим. Для своих видов и высшее лицо берет руку у низшего по приятельски, думает визитом своим польстить низшему (1Цар.15, 5) и т. д. Лесть в обхождении, как лесть, часто сама себя обличает своим непостоянством: перестал иной человек быть нужным, потерял силу и значение, и едва-едва поздороваются с ним. Таким образом этого рода учтивость-сочувственность никогда не выдерживает слов: «истинствующе в любви» (Еф.4, 15).
Что же сказать о нравственной вменяемости лести? В ней мы видим просто «искажение способности говорить»; потому что льстец говорить каждый раз совсем не то, что у него в уме и на сердце. Какое же после этого значение имеют для него слова, если он только ложь говорить пред ближним (Пс.11, 3), если иной раз даже и та и другая сторона, т. е. и он сам и тот, кому он льстит, сознают друг пред другом, что все знаки учтивости их— одна форма и прямой обман (актерство)? Будто человеку дан язык для того, чтоб мог он искуснее скрывать свои мысли, а не сообщать ближнему свои чувства, как есть! В намеренной лести, которая на все отвечает: «так, верно», льстивый человек представляете из себя какую-то пустую вещь: будто у этого человека нет своей мысли, потому что он во всем следует чужому мнению. Когда например, говорит с ним высшее и знатное лицо: он пожалуй не слушает всего последовательно, а только следит в разговоре за тем, за что была бы возможность ему похвалить высшую особу, пред чем мог бы он выразить свое удивление; он ожидает окончания речи, чтоб первый мог рукоплескать этой речи. А если нет повода подивиться какому либо качеству или действию высшего лица или если он неприличным или слишком смелым находит для себя хвалить высшего в лицо: в таком случае хвалит вещи этого человека, — дом, комнаты, мебель, а также вино или чай, какие предлагают ему в угощение, или он ласкает нежным образом детей того человека.—В льстивой речи, уверяющей почтением и преданностью, которых между тем нет, извиняющей даже недобрые качества ваши, — в такой речи, когда человек по-видимому весь был бы ваш, можно видеть не один обман, но и вредный умысел: слова такого человека мягки, как елей, но «та суть стрелы» (Пс.54, 22); и чем большее зло этот человек готовится сделать вам, тем больше выражает пред вами вежливости и ласк. В этом случае лучше же неприветливый и грубый, хотя не желателен и такой, —лучше, потому что последний уже не вводит вас в обман, не закрываешь пред вами истины относительно вас самих или по делу какому, не убаюкивает в вас чувства правдивости, не приучает вас слушать лесть и от других. О, сколько же унижает себя эта угодливая лесть в обхождении, сколько она вредит делам, как должна бы тяготить и самого льстеца! Хоть бы на час льстивый человек сбросил с себя тяжелую форму лестных приветствий, истертых учтивостей и приемов, показал бы себя пред другими, как есть вздохнул бы свободнее, сказал бы другому искреннее слово, не оглядываясь по сторонам и не опасаясь за напрасную обиду со стороны ближнего! И что же в заключение всего приобретает себе льстец? Ничего, кроме подобной же со стороны других неискренности и натянутой вежливости. В горькие минуты скорее же ваше сердце стремится к человеку прямому и простому, чем к ловкому и учтивому, но очевидно-фальшивому.—Светская утонченность в обхождении—это просто неестественное состояние: человек тут притворяется, натягивается, не похож на самого себя. Это состояние вредно отзывается и на долговечности жизни: известно по медицине, что актеры от этой именно причины не пользуются долговечностью. — Нет; обхождение христианина совсем не таково должно быть. В истинном христианине от «мыслей его не отступают его слова»; если 0б была возможность быть ему переплавлену, как переплавляется серебро, то и тогда не нашли бы в нем ничего фальшивого или двоедушного (Пс.16, 3). Истинный христианин обходится с другими бесхитростно и просто, как бы с самим собой. Если он и приветлив на словах, если учтив и любезен в приемах, то не в одном каком либо случае, а во всякое время, и не к известным только лицам, а ко всем, не с предзанятыми какими либо мыслями, а по созданию долга быть почтительным и добрым в отношении к ближнему. Но вместе с тем его ласка, его учтивость не бессердечная, не равняющая всех, как одного, не по казенному только: но к более близким лицам или родственникам она и более близка, еще более сочувственна. Словом, обхождение христианина с другими бывает такое же, как обходятся между собой братья и сестры; потому что и все мы между собой братья по вере во Христа. — Христианин! помни, что ты называешься по имени Того, в устах которого никогда «не обретеся лесть» (1Петр.2, 22)! И так поставь себе правилом: не льстить ближнему ни на словах, ни в письме, но быть почтительным и сочувственным к нему в меру и в простоте души. И это еще не все. Не люби и сам принимать или выслушивать лесть; потому что многие, к сожалению, не любя льстить другим, однако легко поддаются чужой лести.

Неискренний отзыв о другом, когда требуют ответа

«Отложше лжу, глаголите истину кийждо ко искреннему своему» (Еф.4, 25). Не от праздного любопытства спрашивают нас, —каков такой-то человек, но для чего же? —Чтоб избрать его на должность, чтоб доверить ему какое либо занятие, поручить ему управление имуществом, войти с ним в близкие, хоть и временные, сношения, приблизить его к себе навсегда, сноситься с ним по делам службы, соединить с ним судьбу другого лица законным браком. Нас просят дать о нем искренний отзыв, высказать относительно его способностей и характера убеждение, которое не сейчас же в душе нашей составилось, но было раньше, а следовательно, без труда может быть нами высказано. А мы вот не даем настоящего ответа! Или рекомендуем недостойного или уклоняемся от положительного ответа, говорим только: «не знаем; кажется, что добрый человек; сами увидите», или же хотим что-то сказать, но не досказываем. Какой вред отсюда? Тот, что известному человеку можно было бы не доверять, а между тем ему доверяют во вред и себе и ему самому. А если и не представлялось бы особенных препятствий принять его на должность или войти с ним в близкие сношения, если в нем были бы указаны только незначительные недостатки, без которых более или менее не один человек не бывает: то можно было бы принять предосторожности против известных его недостатков, можно было бы с первого раза и вести с ним дело по его характеру.— Нет; ты, христианин - простота, не будь уклончив в отзыве твоем о таком человеке, которого достаточно знаешь и на счет которого просят тебя сделать отзыв. А когда без надобности, и более из любопытства чем с целью спрашивают тебя об отзыве: то или одобряй доброго и достойного или, будь кто не хорош и будь тебе все-таки не желательно осудить его словом, просто промолчи, что для умного человека и будет достаточным с твоей стороны отзывом.

Двусмысленная улыбка при разговоре о ком либо, возбуждающая подозрение относительно этого человека

«Блага ярость паче смеха» (Еккл.7, 3). И не требуют нашего отзыва об известном человеке, но только при нас высказывают доброе мнение о нем: а мы вот вредим ему своей улыбкой. Улыбка наша показывает, что мнение о нем, направленное в его пользу, —неверно. В какой же степени оно неверно, улыбка наша не поясняет, так что нужно думать, будто этот человек никуда не годен. Не лучше ли было бы нам прямо высказать, что есть худого в нем? А почему же мы этого не высказываем. Может быть и потому, что он, действительно, недостоин одобрения: но в таком случае не следовало бы увеличивать его бесчестие и вводить других в неопределенное понятие относительно его чести. Может быть, не высказываем и по той причине, что открытый отзыв требуется подтвердить, между тем как для подтверждения мы не имеем примеров (фактов). Может быть, думаем оправдаться, что говорить-то против того человека мы ничего не говорили, между тем, как своею улыбкою, возбуждающею подозрение, еще больше наговорили. Словом, это ложь мыслью, вышедшая уже на уста, но недосказанная. Ирод только посмеялся над Иисусом Христом, о котором должен был произнести суд: но словами также ничего не выразил, — виновен ли Он или нет. Так-то и ныне нередко одними двусмысленными улыбками отделываются относительно тех людей, против чести которых ничего серьезного или основательного не могут сказать: очень легкий способ повредить ближнему! —Для тебя, христианин, да будет чужда эта двусмысленность не только на словах, но и в самой улыбке, когда дело касается чести ближнего.

Неизъявление сочувствия и почтения к человеку, которого напрасно не любят или теснят

«От всех враг моих бых... страх знаемым моими» (сделался я от множества врагов страшилищем для знакомых моих): «видящии меня вон (так даже на улице) бежаша от мне» (Пс.30, 12). Помилуйте, добрые люди, —чего же вы стыдитесь или боитесь пойти к тому человеку, которого другие не любят или же одно только высшее лицо теснит, например, начальник, равно как опасаетесь к себе пригласить его наравне с другими, а то и еще меньше—в случайной встрече боитесь остановиться с ним. Всем знакомым вы делаете свое посещение, например, в годовой праздник, а также и по особой просьбе бываете у своих знакомых, например, в именины их: а к этому человеку боитесь прийти, чтоб не прошел слух, что посетили его. Что же, разве он преступник какой и разве вы очень высоки и достойны перед ним, что он должен считать особенным благоволением для себя ваше посещение? Всех знакомых вы заботитесь пригласить к себе самим на обед, на вечер, и только исключаете на сей раз из списка ваших знакомых этого человека. Что же, разве он недостоин вашего обеда? Разве все прочие более близки к вам, более послужили и доброжелательствуют вам, чем он? разве он своею бытностью у вас осквернил бы ваши комнаты, ваш дом или квартиру? Даже и с незнакомым, даже и с неприятным для вас человеком, вы готовы при встрече сказать слово, пройти «поприще едино» (Мф.5, 41): а от того, которого другие не любят или гонят, вы стараетесь поскорей убежать. Что же, разве он вреден чем? разве разговор с ним менее был бы для вас приятен, чем с другими? Нет! вы и довольно хорошо знаете этого человека; вы и никаких сомнений или подозрений относительно его ума, честности, невинности, правдивости и заслуг не имеете; вы и не питаете к нему никакой личной неприязни, напротив—в душе своей уважаете его, жалеете его, сочувствуете ему; вы готовы бы по душе и сами быть у него и его видеть у себя и наговориться с ним при встрече: но только все так невидимкой бы и неслышимо для других. В чем же причина? Вся причина только в том, что этого человека другие не любят или одно высшее лицо к нему не благоволит. Стало быть вы не любите его чужою нелюбовью, не жалуете его по примеру чужого неблаговоления, бегаете его из угождения другим лицам, которые более нужны для вас, чем он по своему внешнему положению, чуждаетесь его из одного опасения быть названым его другом и сообщником. Какое малодушие! какая трусливость! Где же ваш собственный взгляд на этого человека? где же ваше личное убеждение относительно его личности? Да если б он и действительно был виноват против других, если б он подавал какой либо повод не благоволить к нему: вам-то что до враждебных отношений к нему со стороны других? Если он хорош для вас: зачем же вы отказываете себе в удовольствии видеть его у себя, посетить его, разделить с ним беседу при встрече? Если б он и явно вошел в неприятные отношения к высшим или знатным лицам, например, не соглашаясь с ними в мнении, как и должен был не согласиться, —принося на них жалобу, как и мог по справедливости пожаловаться: вам-то зачем прерывать с ним добрую связь? ужели в таком случае никто не должен и продавать ему в рынке или магазинах, и не пить и не есть вместе с ним за одним столом и не молиться вместе в церкви? О, как же это люди всегда стыдят унижают себя таким малодушием и такою несправедливостью в отношении к тому, которого напрасно не любят или же угнетают! Где же у этих людей христианская прямота и сочувственность? —Думают иногда, что тот человек, которого они для одного вида чуждаются, но которого однако и не хотят видимо утешить, —думают, что он по своей доброте не взыщет с них. Но ах! Если б они поставили себя на его месте и в его положении! Тогда увидали бы, как тяжело быть обойденным ото всех без всякой причины! И ради чего же они обижают его своим невниманием и отчуждением? — ради пустых опасений или для мирской только суеты своей.— Нет, ты—христианин, ты верная ближнему душа! еще больше и смелей изъявляй знаки почтения и сочувствия к тому человеку, которого напрасно не любят или же без причины теснят. Вспомни при этом пример Иосифа аримафейского: с какою прямотою и смелостью Иосиф выразил чувства своего благоговения к Тому, Которого между тем человеческая ненависть и месть довели до смерти! Оказывай ты в некоторой мере сочувствие и сострадание даже и к судьбе виновных.