Революционер Телль, обороноспособная Швейцария, купеческая Швейцария, homo oeconomicus, мания наживы, нарцистизм и другие мифы

Демифологизация затронула все стороны жизни, от швейцарской истории до материнской любви, которая зачастую воспринимается как мистифицирующая мифологема.

Многие историки даже полагают, что некоторые так называемые исторические мифы являются сознательным вымыслом, с помощью которого правительство или элита стремятся узаконить свое господство. Нередко дело обстоит именно так. Римские правящие династии вели свою генеологию от богов, точно также как египетские фараоны, ацтекские императоры, короли инков и многие другие властители. В эпоху абсолютизма европейские монархи, обладавшие неограниченной властью, были не далеки от желания выглядеть в глазах своих подданных богами: «Король-солнце» («Le Roi Soldi») и «Король-божество» («Le Roi Dieu») — почти синонимы. Стремление представить властителей потомками богов может быть с полным правом названо пропагандистским приемом. Государственная машина должна узаконить и оправдать свою власть над подданными; пропаганда подходит для этих целей как нельзя лучше, во многих случаях она незаменима. В начале XX столетия британская монархия переживала глубочайший кризис. Авторитет ее упал, она превратилась в объект насмешек и издевок. Едва король показывался на улице, как его спешили забросать камнями. Для того, чтобы поднять престиж королевского дома и тем самым укрепить пошатнувшуюся империю, было необходимо проводить планомерную пропаганду в защиту британской монархии. Колониальная идея требовала блистательного короля или чудесную королеву. И сейчас подобная пропаганда формирует во всем мире сочувственное «public relation» *(Общественное мнение англ.) для Великобритании.

Однако возникает вопрос, всегда ли исторические мифы являются пропагандой?

Согласно легенде, Вильгельм Телль оскорбил государственного чиновника. Он не уважал господствовавшие в то время коллективные представления и отказался снять шляпу перед габсбургским фогтом Геслером **(Легенда о Вильгельме Телле возникла в Швейцарии в XIV веке, когда швейцарцы боролись против Габсбургов. Габсбургский фогт Геслер в отместку за дерзость принудил Телля, жителя деревни Бюрглен [кантон Ури] и меткого стрелка, сбить стрелой яблоко с головы своего сына. Телль удачно выполнил жестокое требование, но затем подстерег фогта между скалами и убил его стрелой, что послужило сигналом к восстанию). Он даже дерзнул застрелить фогта, — дело неслыханное и, несомненно, богохульное. Возникает впечатление, что мифологическая история Телля намного точнее передает дух средневековой Швейцарии, чем так называемые исторические факты. Подвиг Телля таит в себе святотатство. Но разве не святотатством пронизаны деяния швейцарских крестьян, которые убивали внушавших ужас и уважение рыцарей в сражениях при Моргартене и Семпахе? Ко времени образования швейцарской конфедерации Европа была охвачена крестьянскими волнениями. Однако только швейцарцы вышли победителями из борьбы с дворянством. И то обстоятельство, что часть дворян сражалась на стороне восставших, ничего не меняет. Не имеющий исторических аналогов феномен, заключающийся в том, что уже в XIII веке крестьянская конфедерация оказалась в состоянии не только создать устойчивое государство, но и успешно противостоять феодальному натиску, не поддается экономической трактовке и не может быть назван случайностью. Над швейцарцами витал революционный дух, в известном смысле — дух убийства. Легенда о Телле своими средствами выражает этот дух. Тот факт, что похожие легенды существуют у скандинавов, шотландцев и других народов, не играет никакой роли, поскольку популярность этой истории в Швейцарии не знает себе равных. Вне всяких сомнений, данный миф должен отражать какую-то психологическую реальность, повествовать о том, что представляется швейцарцам крайне важным.

Поколение, часто именуемое активным, воспринимает период швейцарской истории с 1939 по 1945 гг. как время испытаний идоблести, признавая вместе с тем, что было допущено много ошибок, и официальная политика колебалась между героизмом и плачевным бессилием. Героизм проявился в заявлении парламента, призвавшем население считать дезинформацией любое сообщение о капитуляции швейцарской армии — это сделало невозможным беспрепятственное вторжение захватчиков на территорию страны. Плачевное бессилие выразилось в позиции правительства по отношению к беженцам: тысячи евреев были возвращены в Германию, где их ожидала неминуемая гибель.

Очистить историю от мифов — еще не значит докопаться до истины. Скорее речь идет о замене одного мифа другим. Поэтому, когда историки приходят к выводу, что Швейцарию спасли от немецкой оккупации не армия и свободолюбивая непреклонность народа, а швейцарская промышленность, которая отчасти работала на Германию, они подменяют миф об обороноспособной Швейцарии мифом о Helvetia meretrix, купеческой Швейцарии — иными словами, pas d'argent, pas de Suisse*(нет золота, нет Швейцарии). To же самое происходит, когда легенду о Телле трактуют как выражение промышленных и прогрессивных для позднего Средневековья политических мотивов образования швейцарской конфедерации. Ведь экономические и геополитические толкования не менее мифологичны, чем история Телля. Экономическая мифология оказывает весьма значительное влияние на современного человека. Нельзя забывать, что промышленные интересы — это такая же мифология, как и все другие; она гласит: «основа всего — стремление к прибыли», что является утверждением не менее мифическим, чем история Арнольда Винкельрида.

Почему я утверждаю, что сводить человеческие поступки к мании наживы значит создавать мифологему не меньшую, чем легенда о Телле?

Ни один поступок человека или коллектива не может быть действительно, исчерпывающе «истолкован» с позиции стремления к прибыли. Да и что такое с психологической точки зрения пресловутая «погоня за прибылью«? Какого рода удовлетворение приносит эта погоня? Многие спекулянты, преследующие одну единственную цель—нажиться, живут весьма скромно. Огромные барыши зачастую вкладываются в очередное предприятие, никак не влияя на уровень жизни их владельца. Нередко делец, человек достаточно богатый для того, чтобы удовлетворить любые свои прихоти, с прежним упорством продолжает «делать деньги». Вероятно, стремление к прибыли и сама финансовая выгода что-то символизируют для человека. Что скрывается за подобными стремлениями? Страх смерти? Властолюбие? Азарт? Однако что толкает игрока на риск? Быть может, игроку кажется, что он бросает вызов самому Богу? Любопытно, что мифологема стремления к прибыли, выступающего в роли важнейшего фактора человеческого развития, популярна не только среди предпринимателей; ее исповедуют чуть ли не все. Подавляющее большинство людей полагает, что работа предназначена только или прежде всего для того, чтобы получать жалование, прибыль. Призрачный «homo oeconomicus» поселился в головах политиков, предпринимателей, историков и т. д. Перед нами интереснейший мифологический персонаж, существующий и ирреальный, подобно Зевсу, Аресу и Гере.

Популярность мифа о homo oeconomicus объясняется скорее всего тем, что он вполне согласуется с доминирующим в настоящее время мифом материализма, подразумевающим, что все человеческие действия покоятся на материальной основе. Таким образом, в качестве движущей силы выступает не дух, а материя. Вероятно, существует прямая связь между мифом материализма и приобретающим в последние годы все большее значение мнением о том, что способ обращения матери с младенцем имеет решающие значение для всей его последующей жизни? Материализм сводит все жизненные явления к материи, которая бессознательно ассоциируется с матерью. Возможно, за принципами материализма стоит мощнейшая материнская мифология?

Все явления, имеющие даже самое отдаленное отношение к психологии, должны быть исследованы на предмет их принадлежности к мифологии. Необходимо повторить: без мифологии немыслимы ни психология, ни любая другая гуманитарная наука. Именно признание этого факта придает психологии К. Г. Юнга столь всеобъемлющий характер. Психологи-юнгианцы рассматривают учение К.Г. Юнга как мифологию и относятся к другим психологическим теориям как к интересным мифам, восхищаясь, к примеру, Фрейдом, великим мифотворцем, в каком-то смысле, вторым Гомером. Психологи юнгианского направления вряд ли верят в то, что ребенок стремится вступить в половые отношения с матерью, но принимают теорию эдипова комплекса как мифологическое иносказание, образное изложение того неуловимого духовного события, которое связывает мать и младенца.

Современные теории младенческого нарцистизма и расстройств нарцистического характера для психолога-юнгианца подобны «Сказаниям классической древности» Шваба, которые можно читать с неослабевающим интересом, прослеживая все этапы плодотворного поиска истины и воспринимая новые гипотезы как очередную главу многоликой психологической мифологии. В детстве, как, впрочем, и на протяжении всей человеческой жизни, происходят события, не поддающиеся научному, объективному толкованию, события, которые могут быть изложены только в образной форме. Поэтому стремление свести всю гамму невротических расстройств взрослого человека к определенной драматической ноте, прозвучавшей в младенчестве — дефициту материнской любви и т. п.— представляется психологу-юнгианцу не объективной, научной интерпретацией невротического развития, а попыткой истолковать загадочные перипетии человеческой души, пользуясь специально выработанной для этой цели системой образов.