Страсти, которые человек поставляет себе вместо Бога 2 страница

Самолюбие и излишнее саможаление вместо самоотвержения

«Не себе угождати» (Римл.15, 1). Любить как есть всего себя и душу свою и тело, жалеть самого себя, —есть чувство невинное и законное; потому что душа человека вещь очень ценная, так что потеря ее не может быть заменена и целым миром (Мрк.8, 36), а плоть его естественно «питается и греется» (Еф.5, 29), в будущем же свете будет разделять вечную награду вместе с душою (2Кор.5, 10). Но правильную любовь к себе человек заменяет самолюбием и излишним саможалением, самоугодием. Самолюбие, можно сказать, общечеловеческая страсть. Человек только себя любит и жалеет, безразборчиво выполняя пожелания своей души и плоти, между тем как теперь эти пожелания не то, что в раю до падения Адама, — не верны, почти все клонятся только к пристрастному употреблению. (Когда же они бывают верны, где и на сколько нужно отсекать свою волю, отказывать себе в лестном и приятном, — для этого и дан закон Божий, поставлена учить святая Церковь, оставили после себя множество своих опытов и наставлений святые отцы и подвижники). Человек единственно себя, свою личность делает предметом любви, так что, думает ли он о чем, говорит ли что или делает, во всем и всегда имеет личное какое либо удовольствие и личную выгоду, а не славу Божию и пользу ближнего. И в ближнем он любит только самого себя, отчего круг его любимцев очень тесен; даже к самым кровным, даже к детям, чистая уже здесь по природе любовь иногда в нем проникается личным удовольствием, превращается в самолюбие, отчего пристрастие, потворство бывают обыкновенными недостатками ее. Очевидно, такая любовь человека к самому себе противна Богу и тем она богопротивнее, чем боле развито в ком самолюбие и саможаление. К чему же все это приводит? может быть здесь одна слабость и не представляется ничего опасного? О, нет! Самолюбие губит все. Так как нужно любить «всем сердцем и всею душею» Бога, в котором все прекрасное, а самолюбивый признает достойнее любви себя, больше свою волю во всем творить, чем Божии заповеди, больше по своему мыслить, чем по Божьему; то в свою очередь и Господь Бог отказывает ему в своей любви: «Аз любящих Мя люблю» (Притч.8, 17).— Самолюбие составляет корень всех страстей человеческих (поэтому и мы будем встречаться с ним, называя его имя много раз в своей книге, излагающей обязанности христианские и нарушения их). Какую бы страсть, телесную или душевную, более или менее преступную, ни стали мы поверять по ее родопроисхождению, окажется, что она родом от самолюбия, что в ней есть хоть некоторая доля самолюбивых побуждений. Таким образом, самолюб и опять не боголюб: он стремится к страстям, а не к Богу.—Затем, и в отношении к ближним он также лишается права пользоваться их любовью по тому самому, что любит и жалеет во всем больше самого себя, чем других; потому что очень щекотлив в обращении с другими.—Наконец, в отношении к самому себе он казалось бы уже «друг-приятель»; потому что ни в чем не поперечит себе и также обходится с собой, как мать с нежным дитятей. Но на деле выходит совсем противное. Желая себе невидимому добра, он делает только зло, так что и самый злой враг меньше ему вредит в жизни, чем он сам себе. Например, в обиде от кого либо он поступает не по заповеди Божьей, известной ему: «ни единому зла за зло воздающее» (Римл.12, 17), но по внушению своего самолюбия: «обидят, — жалко себя, надобно отплатить». И что же? Горячо вступившись за обиду, он еще более накликает себе неприятностей. За всем тем, самолюбие до того общечеловеческая страсть, до того усилилось между людьми, что еще пользуется некоторым почетом. Нередко можно слышать такой переговор о ком либо: «у него нет самолюбия», или рассуждают: «он лично заинтересован в этом деле..., безынтересное для него дело», хотя бы то дело было самое полезное и доброе.— Как же после этого быть христианину? как ему избегнуть самолюбия, искажающего невинную и законную по себе любовь к своей душе и плоти? Нужно вспомнить и стараться выполнить самую первую заповедь Спасителя: «иже хощет по Мне ити, да твержется себе» (Мрк.8, 24). Отвергнуться себя значит отречься, отворотиться от себя. Исполнение на деле этой заповеди можно пояснить таким подобием.—Кто либо отрекся от другого, т.е. почему либо прекратил к другому всякое сочувственное и доброжелательное отношение. В таком случае, если этого человека и бьют, если томит его голод, если постигла его болезнь, если ему холодно и тесно, и дела нет до него тому, кто отрекся его. Так-то и мы должны поступать в отношении к самим себе для Бога, жертвовать собой Богу, —и не в одном каком либо случае и на короткое время, но во всем и всегда; например, если б кому вышла счастливая доля ради несомненного добра, ради имени Христова, встретить от других хулы, бесчестите и притеснение, —мы не должны жалеть себя, уклоняться от этих скорбей, как бы были здесь чужие для самих себя (Деян.5, 41). И такие отношения наши к себе вовсе не будут жестокостью, напротив, в них-то и выразится истинная жалость, правильная любовь к самим себе; например, если мы и раз, и два удержим себя от излишества в вине, от продолжительного ночного пирования, которое прельщало бы нас, то вот тогда и любим самих себя; потому что после таких побед над собой мы бываем и спокойны и здоровы. Правда, тяжелы особенно вначале отказы своей душе и плоти там, где душа и плоть по, так называемому, «ветхому человеку» (Еф.4, 22), требуют явно противного евангелию и уставам Церкви. Например, как тяжело, живя в мире, почти на каждом шагу встречать невнимание и неблагодарность к истинно-полезным заслугам и в тоже время видеть расположенность, всякие милости к чьему либо бездействию или даже к злодействию, только искусно прикрытому! В смысле этой-то тяжести подобные подвиги христианского самоотвержения и назвал сам Спаситель наш «крестом» и «погублением» души: «иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю» (Мф.16, 25). Но за то сладки, о! сладки на целую вечность плоды от самоотвержения: «и ненавидяй души своея в мире сем, в живот вечный сохранит ю» (Ин.12, 25). И так истинный последователь Христа, истинно-христианская душа! искореняй в себе страсть самолюбия и вместо того охотно насаждай в себе христианское самоотвержение! Если иногда ты действовал по одному самолюбию и своекорыстию, пусть это будет материалом для твоего покаяния пред Богом. Но не останавливайся из за этого, показывай на первый раз хоть малые опыты христианского самоотвержения, например, чтоб пойти в церковь, не смотря на худую погоду. Примером для твоего самоотвержения да будет тебе сам же Христос Спаситель. Он творил не свою волю, но «волю пославшаго Его Отца» (Ин.5, 30). В трудных подвигах самоотвержения посмотри только на образ Его в терновом венце, и ты почувствуешь в душе крепость и утешение, почувствуешь даже жажду страданий!

Сердитость-гневливость

«Отложите... гнев, ярость» (Колос.3, 8). Первое отродье самолюбия есть гневливость, так что эти страсти немыслимы одна без другой. Бывает гнев и справедливый, благородный, который ободряет нашу душу. Вернее же сказать: это не гнев, а живое сочувствие к правде и столь же живое негодование к злу, пороку, вполне совместимое с чувством кротости (Числ.12, 3, Исх.32, 27). Не о таком гневе наша речь и несправедливо называть человека «сердитым» за такой гнев. Как страсть, гнев есть безвременное воспламенение сердца, неправильное возмущение всей души. Это как вспышка пороха от огня, горячность при каждой неприятности. В ком сильно развита страсть гнева, кто не обуздывает ее в себе ни пред кем (исключая разве высших лиц), случится ли тут друг, враг, почтенный человек, свой или посторонний: тот, очевидно, неприятный, обидливый человек. К такому человеку и боятся подойти, чтоб спросить или попросить его о чем, опасаются долго говорить с ним, чтоб он не вышел из себя (Пртч.22, 24). Иногда он своею яростью приводит в смятение целый дом или целое собрание каких либо лиц, между тем как в других страстях (впрочем в редких же) человек вредит одному себе, допуская их тайно, например, плотскую.—Но что же особенно преступного гневливый делает пред Господом Богом? Не одного ли ближнего, действительно, он оскорбляет своею страстью, которая и не обнаруживалась бы и не питалась в нем, если б ближний не был с ним? Каким образом его страсть отчуждает его от Бога? И сама по себе: «Не есть Бог неустройства, но мира», сказано (1Кор.14, 33). Как же Богу мира пребывать в той душе, которая не мирна и безвременно возмущается? Затем, сердитость богопротивна и по своим последствиям. У сердитого человека не достает рассудительности о деле: отсюда действия его часто бывают ошибочны, отсюда «гнев человека не творит правды Божией» (Иак.1, 20). И он-то не понимает других и другие не могут понять его, он не понимает, потому что по самолюбию своему не хочет выслушивать справедливой речи других; его не понимают, потому что от вспыльчивости и язык его трясется и голос хрипит, а иной раз и зубы скрежещут. Таким образом, «гнев губит и разумных» (Притч.15, 1). В гневе-досаде человек готов и прямо погневаться на Бога. Отсюда его слова в эти минуты: «что это, Господи!». Иногда же гнев доходит решительно до безумия (Притч.29, 11) и бешенства. Человек и в отсутствии того, на кого разгневался, махает руками, представляя себе и желая ударить это лицо. Он сердится и на бездушные вещи, разрушает, что попадет под руку, например, не пишет перо, и—об стол его (И вот один древний царь, не имея на ком излить свой гнев по случаю того, что утонули его корабли в море, велел дать триста ударов морю). — Еще виновнее гнев, когда бывает не минутною только вспышкою и не горячностью в одних словах, но долго питается в душе. На сей-то раз припоминается благодетельная заповедь слова Божия прекращать гнев «до захождения солнца» (Еф.4, 26), или прежде наступления ночи; потому что днем человек может еще развлечься от неприятности, которую встретил, другими встречами, а ночью думы усиливают в нем чувство досады. - Но скажут: «невозможно человеку обойтись без гнева». Возможно, но трудно; посему-то сдержанный от гнева, при вызове на сильный гнев, и сравнивается с завоевателем града (Притч.16, 32). Сдерживается же человек от дерзкого гнева и молчит, когда высокий начальник говорит ему неприятное или прямо оскорбляет его. В минуты гнева, поэтому и полезно представлять себе всевидящего Владыку небесного, представлять, что Он сам велит нам помолчать. - Христианин! препобеждай в себе гнев во всех его видах, чтоб не навлечь на себя гнева Божия. Не оставляй страсти гнева самой себе, успокаивая себя тем, что это еще не великая страсть (Сир.1, 22). Сначала она допускается произвольно, т.е. там, где легко было бы обойтись без сердитости и крика, а потом и делается невольною: некоторые и действительно доходили до того, что, даже оставаясь одни, без всякого человеческого вызова на гнев, — сердились, наскакивали на своих противников точно готовые обратиться в духов злых (Леств., сл.8). Вот средства против этой страсти: замкнутость уст (пpинyждeниe себя ничего не говорить; смолчать) в первую минуту вспышки гневом; если возможно, тотчас уйти оттуда или затвориться там, где начинается раздражение свое или иного человека, если же нельзя удалиться, то в последнем случае, т.е. в отношении к другому, который сильно разгорячился, хорошо ответить улыбкой и как либо шуточно, чтоб шуткою-то отойти от него; предоставление последующим минутам нужного разговора по тому делу, от которого обе стороны в раздражении, так как зло не родит добра; в случае своей вины пред другим слово ему: «прости» (хорошо и поклон); крестное знамение (вдруг перекреститься), раздражившись сильно; обращение к пению духовному (запеть что либо про себя); мысль о «ланите» обидящему (Мф.5, 39); молитва за обидящего, хоть бы раз, —относительно же себя продолжительное моленье о безгневии или незлобии, например, и к преп. Ефрему Сирину, Тихону Задонскому; поставление себя на несколько времени, а чем дольше, тем лучше, в такое положение, чтоб не было поводов рассердиться и чтоб таким образом отвыкнуть на сколько-нибудь от сердитости-раздражения и привыкнуть к тихости духа.

Сребролюбие

«Блюдите и хранитеся (смотрите, берегитесь) от лихоимства» (любостяжания), с великою пастырскою заботливостью предостерегает нас Христос Спаситель (Лк.12, 15). Не осуждает Он, когда кто правильно увеличивает свое состояние: «подобаше... вдати сребро торжником», сказал Он же в притчи (Мф.25, 27); но в пристрастии к богатству указывает непреодолимое препятствие угодить Богу (Мф.6, 24) и получить царство небесное (Мрк.10, 23). Любостяжание состоит вообще в привязанности к богатству—имению, а сребролюбием в тесном смысле называется страсть копить деньги. Эта страсть явилась между людьми позже других страстей: серебро и золото долгое время не были известны людям. Она действительно, как-то со стороны вкралась к человеку, не имеет ничего сроднего с душою и телом человека, не то что страсть плотская. В этом смысле у св. отцов она и называется «неестественною» (Св.Злат. в толк. на 2Кор., бес.23). Если можно отыскать корень ее в человеке, то также в самолюбии. Человек начинает копить деньги под внушением такой самолюбивой мысли: «пусть там живут другие, как хотят; мне надобно обеспечить себя состоянием; с деньгами мне жить будет хорошо»... Но по мере развития страсти это «жить хорошо» уже забывается и в самой жизни не оправдывается: далее следует бессознательное, слепое копление денег, т. е. уже не для обеспечения и довольства в жизни, а для самих денег, для металла. Спокойному возростанию в человеке этой страсти благоприятствует то, что она не бросается в глаза другим, мирится с строгим воздержанием, прикрыта бывает степенною наружностью, а иногда и набожностью. (Да! и набожные люди могут быть сребролюбцами. Пусть иногда они делают значительное какое пожертвование, например, и к церкви, но все таки остаются сребролюбцами. На что еще ближе примера, эта страсть нашла себе место и в святом обществе Иисуса). Лучшее по-видимому отличие сребролюбия от других страстей, оно не столько общая доступная к людям страсть, как например, плотская; необходимую принадлежностью его составляют деньги—имение, которые не всякий человек имеет и не всякий же может скоплять; таким образом сребролюбцы в полном смысле встречаются в редкость. Но за то нет ненасытимее и безграничнее этой страсти: она как бы вымещает на своей жертве ненаситимостью за то самое, что мало для нее жертв. Всякая другая страсть доходит до некоторого пресыщения и при каких либо угнетающих обстоятельствах ослабеваете: но сребролюбие не знает для себя ни сытости ни временного послабления, если человек не хочет, подобно Закхею (Лк.19, 8), поступить с ним решительно. Чем больше сребролюбец приобретает, тем более желает приобретать, по мере обогащения, считая себя бедным (на том свете, действительно, он будет нищим). Он желал бы собрать к себе все богатства, превратить весь мир в деньги. В этом случае можно сравнить сребролюбие разве с болезнью пьянства (запой). Чем больше пьяница пьет, тем более чувствует жажду к вину: и хоть бы постигла его какая печаль, хоть бы он исхудал и ничего не ел (страсть плотская, например, в это время совершенно замирает), хоть бы и заболел чем; но пока на ногах, —все продолжает пить. Так и сребролюбец никогда не перестает желать себе денег и скоплять деньги: исхудалость от чего либо или телесная слабость не ослабляют в нем страсти, а неядение или голод еще благоприятствуют ей (как и страсти гнева). Чем ближе человек к старости, тем страсть в нем делается заметнее и упорнее: и разве тогда уже в нем страсть замрет, когда его самого посыплют землей... Отсюда видна преступность сребролюбия, как страсти......
Да; нет хуже этой страсти. По отношению к самому человеку она подавляет в нем высшие и благороднейшие стремления души и делает его таким невольником, что скорее он сторож своих денег или имения, чем хозяин—будто ему и запретил, кто касаться своей собственности для себя и других.—По отношению к ближнему эта страсть делает человека каким то бесчувственным; безжалостливым. Сердце сребролюбца охладевает ко всем, даже иногда и к кровным родственникам, —охладеваете так же, как холоден металл, к которому он пристрастился: скорее из камня потечет вода, чем у сребролюбца потечете сострадательная слеза и со слезою—милостыня бедным. У него нет ни хлебосола, ни друга задушевного. Он часто ожесточает против себя всех; потому что— как говорится—готовь снять с другого кожу.—Наконец, в отношении к Богу этот человек есть во глубине души отрекшийся от Бога: «лихоимание, еже есть идолослужение», сказано прямо (Кол.3, 5). Серебро и золото для сребролюбца—идол, которому он служит душою и телом, покланяется вместо Бога. Сребролюбец не может чисто выполнить и первой христианской добродетели, сближающей человека с Богом, т. е. молитвы: на молитве ему представляются деньги-материя. Он попирает в себе совесть, решается ради денег на всякую измену и на всякое злодеяние (О различных греховных проявлениях страсти сребролюбия будет сказано в 8 заповеди). В этом то смысле и говорится в слове Божием, что «корень всем злым сребролюбие есть» (1Тим.5, 10): (как самолюбие корень страстей, так сребролюбие корень зла, т. е. грехов; при деньгах между прочими человек может удовлетворять разным прихотям своим (1Тим.6, 9), хотя это бывает только в период не особенно еще усилившейся страсти). Внутреннее же отречение от Бога в сребролюбце не преминет обнаружиться на словах и на деле, т. е. вскроется полною изменой святой вере в решительные какие либо минуты, т. е. когда рядом будут поставлены пред ним — деньги и святая вера, богатый прибыток и приобретение добродетели. Он всегда склонится на первое и изменит последнему. Если он и сознает страшную преступность своего поступка, то думает как-нибудь после помириться со своею совестью: только бы ему схватить деньги или драгоценную вещь, когда представился к тому случай. После Иуды-предателя печальный пример на сей раз повторился после, между многими, хотя и с меньшею преступностью, как читаем у св. апостола: «нецыи (из-за сребролюбия) заблудиша от веры» (1Тим.6, 10); повторяются, без сомнения, те же примеры и ныне, хотя и не в грубой форме вероотступничества, а в тонких изменах истине и правде.—Вот какая это упорная и богопротивная страсть! Мы показали высшую степень ее, хотя бывает она у иных еще в зародыше, у других несколько медленнее развивается по недостатку питающего ее материала, т. е. денег, который не всегда же текут, а в третьих и совсем перестала питаться (на первый раз хоть материально) по причине обеднения их. Но, вместе с тем, для этой страсти и не требуются всегда десятки тысяч рублей; нет, она питается и немногими тысячами, даже одною или еще менее, сколько кто по состоянию своему может приобрести (например, в сельском быту) и расположен пристращаться. Питают эту страсть и не одни деньги, но также разные жизненные припасы, (напр., у крестьян хлеб), скопляемые для обращения в деньги, и вообще богатое имущество.—О, да возблагодарят Господа Бога все те, которые избегли этой страсти, для которых деньги имеют более буквальное значение, т. е. как потребность дня, а не как запас на нескончаемое время! (Очевидно, слово «деньги» происходит от слова «день» в смысле «насущного хлеба»: что нужно для настоящего дня, то обыкновенно и не переходит на следующий день, т.е. деньги, подобно насущному хлебу, должны быть приобретаемы только в умеренном количестве). Да просят и молят Господа Бога об исправлении себя и души сребролюбивые! Есть и им средства исправиться. Это например: милостыня бедным, которою начал свое исправление Закхей мытарь (Лк.19, 8) и к которой отсылал богатого юношу Христос-Спаситель (Мф.19, 21), — внешнее устранение себя от денег (реже обращаться с деньгами, реже считать и пересматривать их: чего не видим, о том и не думаем; а о чем нет мысли, к тому и не бывает пожелания); — частый разговор с другими о ненасытимости, и, вместе с тем, о низости страсти сребролюбия; —предрасположение себя в душе вдруг лишиться всего, если постигнет какая либо беда по Божию попущению; —глубокое усвоение себе текста: «богатство еще течет, не прилагайте сердца» (Пс.61, 11); — сердечная преданность своих потребностей и вообще жизни своей промыслу Божию, которая не дает развиться трусости относительно голода и беспомощной старости; —отказ себе в каждой лишней вещи, пока борет страсть; — любовь платить долги, если они будут, до того, чтоб на первое время ни с чем самому остаться; молитва святым безсеребренникам, Косме и Дамиану, Киру и Иоанну.

Честолюбие

«Никто же сам о себе приемлет честь» (Евр.5, 4). Честь может следовать за человеком, а не человек должен ходить, или гоняться, за ней. Тогда эта честь более или менее истинная сама в себе, и вместе с тем, искренняя или заслуженная со стороны других. Честолюбие же изобличается самым названием своим. Оно — порочная страсть. Желают себе почета и в высшей степени услаждаются им: «любят», например, «целования» (Мф.23, 6) (поздравления, встречи, проводы, благодарные и почетные адресы); с приятностью встречают предупредительность других в исполнении каких либо своих желаний; довольны, когда спрашивают их мнения или только не обходят их докладом — известием о таких делах, в которых участие их или излишне или вовсе не по праву, как например, связанный Иисус быль приведен «первее ко Анне» (Ин.18, 13, отставному первосвященнику; в высшей степени довольны, когда в честь их делают какие-либо приношения и строят своего рода памятники; а всего чаще—просто любят принимать поклоны и ожидают себе поклонов, —любят, чтоб пришли к ним и уважили их, пришли бы и тогда, как они сами не приходят; ради таких поклонов честолюбивые готовы пообещать многое: «аще пад поклонишимися» (Мф.4, 9). (К честолюбию иногда присоединяется и санолюбие, для кого это возможно, —переставая уже в таком случай быть слишком мелочным). Но что же худого в честолюбии? — Честолюбец поставляет сам себя в обманчивое положение. Он опускает из виду, что почести, воздаваемые ему, сами по себе не имеют значения; потому что не прибавят ему внутренних достоинств и не убавят что либо из них, если он достойный человек. Он даже не поверяет—искренне ли, от сердца ли его честят: лишь бы был видимый почет ему, лишь бы кланялись ему; он желает себе чести для одной чести, между тем как, может быть, одновременно с величаниями и поклонами ему тайно же и порицают его. Если б честолюбие не было его страстью: то из за одной почести, которой он не получил против своего ожидания, не делался бы в тягость сам себе, как некогда Аман (Есф.5, 9.13).—А сколько он затрудняет других! Так например, люди честные и правдивые, готовые почтить всякого из ближних, но только одним почтением, поощряющим к добру, —должны каждый шаг свой делать осторожно, что бы он не почел своей чести оскорбленною от них; на простоту его, в которой они сами привыкли жить и действовать, не могут рассчитывать: капризы его уже известны им. А люди притворные должны придумывать разные пути, а иногда и тратиться, чтоб лучше уважить честолюбца, чтоб выразить к нему свою услужливость и предупредительность. И вот таким образом он, принимая себе честь и всячески доискиваясь ее, отвлекает как самого себя так и ближних от долга всецело почитать Господа Бога! Не богопротивна ли после сего страсть честолюбия, доля людей по преимуществу старых? О, добрый христианин! воспротивься развитию в себе этой страсти! искореняй ее в своей душе, если она уже развилась, — памятованием и исполнением заповеди Спасителя: «иже, аще хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга» (Мрк.10, 43). Если кто и выше других чем либо, напр. своим званием, — должен стараться служить другим, чтоб не быть ниже своего звания. Прекрасное так же средство против честолюбия: почитать себя в душе достойным всякого бесчестия и, затем, с любовью или хоть без досады принимать действительные отказы в чести, даже в заслуженной, напр. в знаке почтения от кого либо на дороге.

Санолюбие (чины) и пристрастие к знакам отличия

Пример противный подает апост. Павел: «аз есмь мний апостолов, и недостоин нарещися апостол» (1Кор.15, 9). Так бы и каждый христианин должен считать себя недостойным даже того чина или тех знаков отличия, которые уже имеет за свои особенные заслуги по службе или же за пожертвование какое деньгами или имением. Высокие чины и знаки отличия так же сами по себе не придают человеку совершенства, как и обыкновенному честолюбцу—почет людской. Посему и желание их, хоть не возбраняется, но так же не составляет совершенства. Только самый умный человек и, вместе, богобоязненный христианин, —вот кто умеет пользоваться чинами и отличиями еще для больших успехов по своей полезной деятельности. Он пользуется тут для доброго доверием общества, особенно же простолюдинов, которые просто с удивлением смотрят на украшенного знаками отличия и по ним-то исключительно оценивают этого человека, за них-то готовы во всем верить ему. — Но вот некоторые, получив один—два чина или столько же знаков отличия, этим возбуждают в себе жажду к наградам, желают себе новых и высоких наград и любуются своими отличиями! Сколько вредного и преступного в их страсти! Они для самих себя извращают цель жизни, полагая ее только в чинах да в отличиях. Чтоб достигнуть своей цели, они жертвуют иногда и своею совестью; потому что иной раз прямо покупают себе возвышения и награды деньгами и подарками, а в другое время изменяют своей службе и по должности, если последнего требуют повелительно или какими либо намеками те лица, от которых зависит дать или не дать им высший чин, или знак отличия. Вообще они теряют сердечную преданность делу своей службы или не имеют искреннего усердия в своем денежном пожертвовании. А где нет преданности своему делу и усердия в самом усердии: там и мало пользы от заслуг и пожертвований, там одни формы дела. Лаская и украшая себя в этой жизни высокими чинами и отличиями, которых не требует же природа, —санолюбивые забывают о награде небесной и поступают в урон этой награды. В отношении к другим они делаются противниками, с кем стоят на одинаковых степенях служения или в одинаковом звании. Или они оскорбляют других несправедливым своим домогательством, потому что есть достойнее их во всех отношениях—или неизбежно встречают и в других тот же дух самовозвышения: а им вообще досадно разделять награды с другими. Отсюда и происходят досады, козни и всевозможные старания свергнуть или устранить других. Иногда эти люди желают даже смерти другим, чтоб поскорее понуждались в них для высокой должности или дошли до них с дальнейшею наградою. Так как они, с одной стороны, «любят,.. зватися от человек: учителю, учителю» (Мф.23, 7), —любят это, сознавая тут свое превосходство пред другими, а с другой — могут прямо не поблагоприятствовать лицу или делу, если не титуловать их по чину: то волей и неволей другие титулуют их так то, не только в частных свиданиях, но и в домашней жизни (натянутость отношений к ним доходит до того, что низшие их ходят при них даже на цыпочках).—Наконец, в oтношении к Богу для санолюбивых чины и знаки отличия решительно делаются кумиром. Ради этого кумира они не дорожат небесною наградою, которую обещает Господь Бог. Ради того же кумира они готовы оставить Христа; —Пилат все крепился, защищая Иисуса Христа пред иудеями: но как только последние пригрозили ему: «неси друг Кесарев» (Ин.19, 12), как только он увидел опасность лишиться своего чина, и осудил невинного на смерть.— Христианин! не пренебрегай земными наградами (в смысле чинов и отличий), когда они даются тебе или в глазах твоих другим. Но и берегись пристрастия к ним: они очень приманчивы и погоняют одна к другой того человека, которой полюбил их чрезмерно. Пристрастию к ним противопоставь живую память слов евангельских: «восприемлют мзду свою» (Мф.6, 5), т. е. мзду от человеков и на земле, так что Бог и небеса ничем более не должны этим людям. Да; чины и отличия, действительно, могут составлять для некоторых полную мзду на земле в связи с другими дарами земного счастья, если при всем этом жизнь их проходит в нераскаянных грехах и страстях. Но ты, верующая душа! старайся всегда иметь пред глазами «мзду многою на небеси» (Лк.6, 23), ради которой стоит уступить желающим самые завидные награды здесь!

Вышестояние и преждеседание не по праву

«Не сяди на преднем (на первом) месте, еда кто честнее тебе будет» (Лк.14, 8). Таким незаконным самовозвышением человек себя же пристыжает; потому что иногда, действительно, заставляют его пересесть или встать ниже те, которым принадлежит право распределять места где либо и по какому либо случаю. Затем, этот человек возбуждает в других, равных ему, чувство негодования: между Апостолами не было взаимного недовольства; но как мать сынов Зеведеовых приступила к Иисусy Христу с просьбою, «да един одесную» Его, «и един ошуюю» Его сядут, —то «слышавши десять начаша негодовати» (Мрк.10, 37, 41). Имея привычку занимать не по праву место между первыми, известный человек вместе с тем присвояет себе право и первому говорить или больше других рассуждать в каких либо собраниях. Такой дух—характер первенства, наружно и с насилием обнаруживаемый, Христос-Спаситель изобличил в фарисеях, которые на пиршествах и вообще в народе становились или садились на первых местах, —не как либо случайно, но выбирая себе эти места намеренно. Этот дух обнаружил себе и тот фарисей, который вместе с мытарем молился в церкви: фарисей сталь впереди, выпрямившись. Вообще же этот дух противен Господу Богу, как самовольное возвышение себя, как недовольство тем умаленным или только не из числа первых местом, на каком поставлен человек, и особенно как дух, питающий уже гордость.—Для излечения от него лучшее средство: готовность и даже старание стать или сесть ниже других, и опять—только в простоте души, а не с тем, чтоб еще сильнее поразить других одновременно и важностью своего лица и видом смирения: (так, например, иной знатный человек встанет в церкви и, в самой глубине ее, но потом вдруг выходит пред народом с лицом самодовольства, чтоб поразить предстоящих).