Классическая война

Усилия военных XVII — XVIII вв. будут господствовать над монстром механики с целью отстоять, насколько это возможно, гуманный характер войны. Но нельзя было отказаться от технических изобретений, артиллерии, оборонительных сооружений. По крайней мере будут множиться правила стратегии и тактики, чтобы сообразительность и «значимость» командиров со всей очевидностью первенствовали среди иных факторов войны.

Рыцарство представляло собой усилие, направленное на стилизацию инстинкта войны и сохранение этого стиля вопреки вторжению бесчеловечного фактора. Отсюда — вызывающий удивление формализм военного искусства того времени.

После Вобэна осада укрепленного места становится операцией, перипетии которой — и об этом много говорилось — развиваются так, как развиваются пять актов классической трагедии.

«В таком случае война действительно походит на шахматную партию. Когда после сложных маневров один из противников терял или выигрывал несколько пунктов — городов или крепостей, начиналась великая битва. Маршал, обозревая с вершины какого-нибудь холма все поле сражения, всю шахматную доску, умело продвигал вперед или отводил назад свои бравые полки... Шах и мат, проигравший признает свое поражение; фигуры убирают в ящик, полки размещают по зимним квартирам, и каждый будет заниматься своими делами в ожидании следующей партии или военной кампании».

Всякий раз, когда в войне проступает элемент игры, можно сделать вывод о том, что общество и его культура прилагают усилия, направленные на воссоздание мифа о страсти, или на то, чтобы соорудить для анархической силы ритуальные ограничения и придумать средства для ее выражения. Именно это подтверждает один случай из XVII в.: мы отсылаем читателя к нашим главам, посвященным роману «Астрея» и классической трагедии.

*

«Здесь-то и происходит одухотворение материи, имеющее целью зафиксировать поведение борцов, воодушевленных и размышляющих наперекор всему», — напишет Фош по поводу войны XVIII в. Удивительное слово «одухотворение»; им снова воспользуется фон Гольц в одном из фрагментов, который достоин того, чтобы его здесь привести: «Ошибка [генералов-формалистов] состояла в том, что они видели цель войны в удачно проведенных маневрах, а не в уничтожении сил противника. Военные всегда впадают в эту ошибку, когда отказываются от простого и ясного понятия, свойственного законам войны: одухотворение материи, — оставляя без внимания естественный смысл вещей и влияние человеческого сердца на решения людей». «Одухотворять» — это, может быть, сильно сказано: речь идет всего лишь о том, чтобы объяснить. Однако выражение (презрительное!) «одухотворять материю» типично для психологии, рожденной Французской революцией: речь идет о неистовстве коллективных инстинктов и необузданных страстей.

В чем современные стратеги упрекают генералов Людовика XIV и Людовика XV? В том, что они пытались вести войну так, чтобы при этом как можно меньше уничтожить людей. Однако именно это и было триумфом цивилизации, все усилия которой были направлены на то, чтобы подчинить природу и материю с их фатальностью законам человеческого разума и личному интересу. Это, если угодно, иллюзия, но без этой иллюзии нельзя представить себе никакую цивилизацию и никакую культуру.

Расин, как мы уже видели, был уверен в том, что можно создавать трагедии, не обращаясь к криминалу.

Отказ от прекрасных катастроф — так можно было бы определить классическое время. Разумеется, страсть и война являются неизбежным злом, которого, однако, желают тайно; величие же человека именно в том и состоит, чтобы ограничивать поле их действия, упорядочивать и использовать, даже, можно сказать, подчинять дипломатии, этому искусству гражданских людей. Людовик XIV говорил о войне, ссылаясь на юридические и личные мотивы, к чему чувство национального достоинства не имело никакого отношения. Препирательства зятя и тестя по поводу обещанного приданого. Ведь точно так же «трактуют» брак: интерес, соответствие положений, финансовые и жилищные вклады... Страсть не играет больше никакой роли.

Впрочем, и сама любовь превратится в тактику. Она утратит свой драматический ореол.