Мир современников как структура типизации

Переход от непосредственного к опосредованному переживанию
социальной действительности

При анализе мы-отношения оказалось, что в ситуациях лицом-к-лицу спутники переживают друг друга на различных уровнях близости и с различной степенью непосредственнос­ти. Внутри временной и пространственной непосредственнос­ти, данной самой ситуацией лицом-к-лицу, мы обнаружили, что различия в степени непосредственности, которые харак­теризуют переживание < мной> другого Я (Self), являются конститутивными чертами конкретного мы-отношения. Мы видели, что независимо от того, насколько безучастными и невовлеченными мы можем быть по отношению к отдельно взятому спутнику (например, к чужому человеку в метро), переживание лицом-к-лицу является принципиально пря­мым.

Расслоение установок по степеням близости и интенсив­ности распространяется и на мир современников, то есть тех Других, которые не находятся лицом-к-лицу со мной, но сосуществуют со мной во времени. Градации непосредствен­ности переживания вне ситуаций лицом-к-лицу характери­зуются сокращением многообразия симптомов, с помощью которых я понимаю Другого, и прогрессивным сужением перспектив, в которых я его переживаю. Мы можем проил­люстрировать это на примере этапов, проходя которые, спут­ник, находящийся лицом-к-лицу со мной, становится про­стым современником. Вот мы еще стоим лицом-к-лицу, прощаясь, пожимая руки; теперь расходимся. Вот он опять обращается ко мне; я снова могу видеть, как он машет мне рукой; а сейчас он исчез за углом. Нельзя сказать, в какой именно момент завершилась ситуация лицом-к-лицу и мой партнер стал просто современником, о котором я имею некоторые знания (возможно, он добрался домой), но кото­рого я не переживаю непосредственно. Градации непосред­ственности можно также проиллюстрировать на последова­тельности переходов от беседы лицом-к-лицу, через беседу по телефону, обмен письмами, до сообщения, передаваемого через третье лицо. Оба примера свидетельствуют о последо­вательном снижении богатства симптомов, через которые я переживаю моего партнера, и сужении перспектив, в кото­рых мой партнер является мне. Хотя мы и можем с полным основанием провести различие между непосредственными и опосредованными переживаниями социальной действительности, мы должны понимать, что это — полярные понятия, между которыми существует много конкретных переходных форм.

В рутинной повседневной жизни проблема, возникающая при переходе от ситуаций лицом-к-лицу к ситуациям, свя­занным с просто современниками, как правило, не замечается: мы приспосабливаем как наше собственное поведение, так и поведение наших спутников к смыслам, которые трансцендируют Здесь и Сейчас текущего переживания. Поэтому признаки непосредственности или опосредованности данного социального отношения кажутся нам иррелевантными. Более того, переживание < мной> спутника лицом-к-лицу сохраняет свои конститутивные черты даже после того, как я перестаю его видеть. Текущее непосредст­венное переживание становится прошлым непосредствен­ным переживанием. Как правило, мы не видим причин того, почему бывший партнер в конкретном мы-отношении, с которым мы взаимодействовали, кого мы любили или нена­видели, должен превратиться в нечто «отличное» просто потому, что ему случилось отсутствовать в данный момент. Может статься, мы все еще любим или ненавидим его, и ничто в рутине повседневной жизни не вынуждает нас заме­тить, что переживание нами его подверглось существенной структурной модификации.

Однако тщательное описание < ситуации> показывает, что такая модификация действительно происходит. Воспомина­ние о спутнике в ситуации лицом-к-лицу действительно со­держит конститутивные черты этой ситуации, а эти последние структурно отличны от тех, которые характеризуют установку или вообще акт сознания, ориентированный на простого современника. В ситуации лицом-к-лицу спутник и я были партнерами в конкретном мы-отношении. Он присутствовал непосредственно, существовали множество симптомов, через которые я мог постигать его сознательную жизнь. В едином пространстве и времени мы были настроены друг на друга; его Я отражало мое; его переживания и мои образовывали общий поток нашего переживания; мы вместе росли. Однако коль скоро мой спутник покидает меня, его переживание мной подвергается трансформации. Я знаю, что он находится в некотором собственном Здесь и Сейчас, и я знаю, что его Сейчас современно с моим, но я не принимаю участия в нем, я не разделяю также его Здесь. Я знаю, что мой спутник стал старше после того как покинул меня, и по размышлении я знаю, что, строго говоря, он менялся с каждым дополнитель­ным переживанием, с каждой новой ситуацией. Но мне не удается учитывать все это в рутине повседневной жизни. Я придерживаюсь знакомого представления, которое я имею о тебе. Я считаю само собой разумеющимся, что ты такой же, каким я знал тебя прежде. Я считаю неизменным сегмент моих знаний, касающийся тебя, который я создал в ситуациях лицом-к-лицу, до следующего наблюдения, то есть до тех пор, пока я не получу новую информацию. Но тогда это будет информацией о современнике, на которого я ориентирован как простой современник, а не как спутник. Конечно, это современник, которого я прежде переживал непосредственно, о котором я имел более специфическое, полученное в общих переживаниях прошлых мы-отношений знание, нежели о других, которые являются и всегда были простыми современ­никами.

В этой связи мы должны обсудить природу тех социаль­ных отношений, которые, согласно Веберу[9], характеризуют­ся «вероятностью повторяющегося поведения, соответству­ющего своему субъективному смыслу, поведения, которое является понятным следствием смысла и, следовательно, " ожидаемым"». Обычно мы рассматриваем брак или дружбу, как отношения преимущественно лицом-к-лицу, которые содержат переживания высокой степени непосредственнос­ти. Это привычно для нас в силу общей тенденции рассмат­ривать действие или последовательность действий в рамках более широких единиц независимо от того, интегрировали ли свои действия — то есть планы своих действий — в такие единицы сами акторы. Более подробное изучение представ­ляет предполагаемое единство брака или дружбы как много­образную последовательность ситуаций. В некоторых из них брак (или дружба) был социальным отношением лицом-к-лицу, в других — социальным отношением между простыми современниками. Если рассматривать понятия в их точном смысле, эти социальные отношения являются на самом деле не непрерывными, а повторяющимися. Посмотрим тогда, что имеют в виду участники социального отношения такого типа — например, два друга, — когда они говорят о своей дружбе.

Во-первых, А, говоря о своей дружбе с В, может думать о ряде прошлых социальных отношений лицом-к-лицу с В. Эти прошлые мы-отношения с В явно скорее выстраиваются в ряд, нежели являются непрерывными. При этом А обнаруживает в своем прошлом опыте фазы одиночества и фазы, включаю­щие мы-отношения с индивидами, отличными от В.

Во-вторых, кроме конкретных мы-отношений, включаю­щих В, А может иметь в виду, что его поведение или некий аспект его поведения ориентированы самим фактом, что существует такой человек, как В, или, точнее, некоторыми аспектами будущего поведения В. То есть А имеет установку, включающую В как (просто) современника, и он состоит с В в социальном отношении, которое является социальным отношением между современниками. В то время как в кон­кретном мы-отношении действия переплетаются, в социаль­ном отношении, которое включает (просто) современников, они всего лишь взаимно ориентированы. Таким образом, мы обнаруживаем, что социальные отношения между двумя друзьями как (просто) современниками вклинены в беско­нечный ряд мы-отношений между ними.

В-третьих, А может обратиться к тому факту, что соци­альное отношение с В в ситуации лицом-к-лицу всегда восстановимо — не учитывая технические препятствия — и что он уверен, что В будет участвовать как друг в будущем мы-отношении так же, как в мы-отношениях, которые А и В переживали в прошлом опыте.

Выше мы рассматривали переход от ситуации лицом-к-лицу к ситуациям, включающим просто современников. Тем самым мы исследовали пограничную область, лежащую между сферами непосредственно переживаемой социальной дейст­вительности и опосредованно переживаемого мира современ­ников. Чем ближе мы подходим к последнему, тем ниже степень непосредственности и выше степень анонимности, которая характеризует переживание мной других. Соответст­венно, сам более широкий мир современников содержит различные страты: это мои партнеры в бывших мы-отноше­ниях, которые теперь являются просто современниками, но которых можно вернуть в ситуации лицом-к-лицу; партнеры в бывших мы-отношениях моего настоящего партнера в мы-отношении, которые потенциально доступны моему непо­средственному переживанию (твой друг, которого я еще не встречал); современники, о которых у меня есть знание и которых я должен встретить вскоре (профессор X, чьи книги я читал и с которым у меня назначена встреча в ближайшем будущем); современники, существование которых я осознаю и на которых ориентируюсь в типичных социальных действиях (сотрудники почты, связанные с обработкой моих писем); коллективные социальные реалии, которые известны мне, через их функцию и организацию, в то время как их персонал остается анонимным — хотя я мог бы при определенных условиях обрести непосредственные личные переживания этих индивидов (палата лордов); коллективные социальные реалии_: которые анонимны в силу самой их природы и кото­рые я не могу переживать ни при каких обстоятельствах; объективные контексты смысла, которые институированы в мире моих современников и которые принципиально аноним­ны (статьи конституции, правила французской грамматики); и, наконец, артефакты в самом широком смысле, которые удовлетворяют некоторому субъективному смысловому кон­тексту некоторого неизвестного лица, то есть смыслу, который артефакт «имел» для его создателя, пользователя, владельца и т. д. Все эти слои обширной сферы опосредованно пережи­ваемой социальной реальности характеризуются различной степенью анонимности и переходом от относительной близос­ти к непосредственному переживанию — к абсолютной уда­ленности от него.