Глава 11. И вот крест подняли На попа

И вот крест подняли… На попа! Выперли Жориной головой — в небо… Чтобы он лучше прислушался к Тому, Кто его наставлял.

— Да не тяните вы влево, — орали…

— Надо было глубже рыть-то…

Какие-то уключины, лестницы, скамейки, верёвки… Выпученные глаза и множество рук, прилипших к стояку креста… Босх, просто Босх! Хуже! Облепили как мухи… Запах пота… Пот не страшен — работа такая… Не укакался бы кто-нибудь от усердия, от чрезмерного у-сер-ди-я…

— Дурдом! — говорит Лена.

— Не говори, — говорю я, — Юля рассказывала…

— Она всё это снимала на камеру?

— А как же! Это же были финальные сцены из жизни нашей Пирамиды! Нельзя было не снимать! Нельзя было пропустить итоговую страницу — нашу победу над невежеством!

Совершенство свершилось, и это надо было задокументировать! Юлина камера — документ! Потомки потом ведь спросят: «И чего вы достигли?». Будет чем крыть! И это же прекрасный корм для поэтов, писателей, художников, композиторов, режиссёров… Для всей этой… И для скульпторов… Представь себе Жорино изваяние («Распятие Жоры») в граните, бронзе или мраморе… На этом материале мог бы выпрыгнуть не один Фидий или Пракситель, или Микеланджело, или Роден… Не одна Мухина с Вучетичем… Как думаешь?

Лена улыбается.

— На худой конец — в бетоне или даже во льду, или в песке… Деревянный Жора на крестике — на шее. Или алюминиевый… Золотой, золотой! Или серебряный… На шее. Как Анна. Как думаешь?

— Смешные вы, — говорит Лена, — такое вытворили… Я вот не пойму — в чём всё-таки… Зачем Иисус стреножил Жору, распял его… Что случилось с…

— Я еще и половины трёх слов не сказал из того, что поведала Юля. Слушай!..

— А!..

— Ага…

Все художники мира, все скульпторы, все композиторы и режиссёры ринулись, просто ринулись… и поэты, и писатели, и продюсеры, и шоумены… Да что там… короли и королевы, принцы и принцессы, президенты, премьеры, финансисты и вояки, ну просто все на свете вдруг озаботились Жориным распятием! Эти триста из Всемирного живого портала «Земля и Вселенная» и другие триста из «Комитета 300», и бильдербергеры и даже весь до ниточки «Золотой миллиард» тоже… А Римский клуб… ой, умора…

— Отпад! — говорит Лена.

— Упад! — говорю я.

Из уст в уста кочевала молва о том, что якобы Жорино распятие является, так сказать, чистилищем нашей цивилизации, да-да, кто-то произнёс это слово — «чистилище», и оно призвано распечатать новую колоду карт для новых игр в…

— Весь мир — театр? — говорит Лена.

— Судачили, что в этом распятии — спасение Земли от людей. Но на всякий случай на Марс отправили марсоход. Ты же знаешь, что…

— Знаю.

Я помню, как Жора чихвостил все эти космические потуги человечества выпрыгнуть в космос, охомутать его, подчинить и исколесить, исколесовать. Исковеркать! Да мало ли Земли, возмущался Жора! Приведите планету в порядок и живите, живите… Зачем вам Космос, если вы не в состоянии жить в согласии на земле?! Засерете Космос, загубите…

— Ты что же противник прогресса, противник изучения тайн Космоса?

— Дай лад Земле, — отвечал Жора, — а потом лезь своим нечистым рылом в… Это же узкоумая сопливая блажь дикарей-честолюбцев. Оглянись — полмира твоих соплеменников живёт в голоде. И… «Могу ли я наслаждаться тайнами звёзд, когда вокруг смерть или рабство?».

Над Жорой смеялись: как так можно рассуждать?

— Мы засеем Венеру и Юпитер, выстроим города на кольцах Сатурна, — противоречили умники Жоре, — «…и на Марсе будут яблони цвести…» — пели…

— Засеем, засеем! — орали все…

— Ррррррр… — прорычал на это Жора, — засеррррете. Точно так же, как вы засрали Землю. Вон уже «Celestis» тыщами трупов захламляет Луну и даже астероиды. Ужас, просто ужас!.. Дуреем потихоньку…

Невероятно, но так как Жора думают единицы. Тина тоже… «Прости меня, пойми меня, поймай, когда дождём я стану в новом мае, я снова ни-че-го не понимаю, и ни о чём почти что не прошу…»

Почти что…

А о чём Тина может просить? Не суйте свои рыла в девственный Космос? Или он уже давно изнасилован вашими узкоумыми головами?

— Это уже пятое человечество на Земле. И этому уже пришёл каюк. И вот Жорино распятие — это та соломинка…

— Если не Ковчег, — говорит Лена.

— Ковчег Тинин, — говорю я, — а соломинка Жорина.

— А что Тина, что Тина, — вдруг встрепенулась Лена, — как она объясняет все эти ваши игры с распятием?

— Она не объясняет, — говорю я, — она жадничает.

— Жадничает?! Тина?!!

— Ага. Жадная даже на точки и запятые, Тина лишь изредка бросает нам своё «Я рассыпаю бусины из слов в свином хлеву…».

— Здорово! — восхищается Лена. — Ах, как она права: зачем же метать бисер перед свиньями! Здорово! Но она ведь, надеюсь, выказала своё отношение к Жориному распятию.

— Высказала, — говорю я, вот оно: «Я развлекаю нищих и шутов — нижу на нити смысла ожерелье…».

Или: «Хотелось бы понять, в чём жизни суть, и доказать, как формулу простую возможность счастья…».

— Это же ваша квантификация! — восклицает Лена, — Тина вас раскусила!

Я давно уже это признал: Тине не надо ничего раскусывать! Она как только прознала про нашу Пирамиду, тот же час выдала свой вердикт: «Бедненькие…». Она даже не поразилась нищете нашего ума. Её глаза… Вы бы видели её глаза… Однажды она… «Бездонные глаза у палача. Они не знают ни любви, ни страха». Однажды я видел её глаза — глаза палача: ни йоточки любви, а уж о каком-то там страхе и речи не могло быть! Палач, да — палач! Мечом своего пронзительного взгляда Тина тогда разрубила узел моих надежд. Тюк! Запросто! «…всхожу на эшафот, отодвигаю тонкий ворот пульса. Мгновение! И голова падёт, как тот кочан у срубленной капусты». Это про мою голову, натоптанную никчемными мыслями о возможном совершенстве… Тюк!.. И — покатилась… моя дыня… как кочан…

Вскоре она произнесла: «Я замолчу, НЕ БОЙСЯ, но сперва растормошу твой мир немного сонный. Я опускаю лишние слова, чтоб КТО-ТО понял, наконец-то понял…».

НЕ БОЙСЯ!

Тина сказала это большими буквами! Для меня это значило, что она прекрасно осознает всю опасность для моего существования, что я и в самом деле живу ожиданием чего-то неотвратимо … что я — боюсь…

А ведь я-то… живу в страхе! Надо признать это без всяких увёрток и экивоков.

Милая Тина… Как же ты… Спасибо за крыло!

И мне не стыдно…

И вот ещё: «…чтоб КТО-ТО понял…».

Кто?

«…но я опять одна, опять одна. Мне мало ветра, света, мало веры. Ты продержись немного на краю…».

Это — край…

Держусь… Как могу…

«Я рвусь к тебе сквозь толщу бытия — трещит на скулах лаковая кожа. Я храмы воздвигаю из песка… Волна прибоя на тебя похожа!».

Лаковая кожа…

Тинка, ах, милая моя Тинка, как же ты знаешь меня! А ведь мы с тобой нашей соли ещё и не пробовали… У нас ещё пуды и пуды её… Впереди. Правда?..

Нет-нет, твои храмы — из хрусталя! Если не из углерода, из чистого углерода! Да! Всё золото мира твоим алмазным россыпям и в подмётки не годится! Нет! Не-э! Не годится.

Да, и вот ещё что!

— Лаковая кожа, — говорит Лена, — это, конечно, надлом, трещина… Ваша Пирамида хрустнула по оси или по какой-то из граней… Вот Тина и…

И никакая я не волна прибоя. Если бы, ах, если бы… Если бы я мог стать волной и ластиться у твоих ног, лаская лодыжки, звеня твоими колокольчиками… Твоими звонкими колокольчиками…

— И это длилось всю ночь и весь следующий день, и потом, и после… По всем странам и континентам (браво, массмедиа!), всё гудело, вся история была перед глазами, всевсевсе, кого только можно было впихнуть …

— И что Юля всё это смогла рассказать?

— Разве можно втиснуть историю мира в твой мозг за какие-то полчаса.

Мне снятся птицы, много птиц и… камни …

Я их собираю… собираю…

В корзину…

— Что-то снова будешь строить? — спрашивает Лена.

Тинины камни и камешки… Краеугольные! Вот фундамент нашего неизбежного будущего! Хватило бы корзин!

— В этом мире нет ничего лучшего, чем строить! Из Тининых… Теперь — из Тининых!

— Ладно, едем уже… каменщик… Масон?..