Часть 7. Типичное утро в ветеринарной клинике начинается с выпавшей из рук сумки, пробежавшей по ногам шустрой тени и громкого задорного лая под ритмичный стук когтей

Типичное утро в ветеринарной клинике начинается с выпавшей из рук сумки, пробежавшей по ногам шустрой тени и громкого задорного лая под ритмичный стук когтей о пол. И да, Минсок опять опаздывает, но на этот раз без официального одобрения со стороны главного ветврача.

-Лови поганцев! Убегают!

Все присутствующие в помещении для посетителей люди испуганно дергаются и жмут к себе своих животных. Кошки начинают шипеть, вырываться, а попугай в клетке истошно вопить на всю клинику.

Минсок вздыхает, цепляет черный ремешок пальцами и идет вслед за рассекающим длину коридора молодым человеком. У него, кажется, два пуделя сбежали и теперь пытаются открыть ручку на двери в кабинет к До Кенсу, чтоб продолжить зашедший в тупик забег по новым открывшимся перед широкой собачьей душой горизонтам. Хмурая лохматая голова высовывается в узкий проем, собаки тут же смирно садятся на пол и позволяют запыхавшемуся хозяину взяться за ранее выскользнувшие из рук струящиеся по полу, как змеи, поводки. Кенсу бы дрессировщиком работать с его внешней суровостью и леденящей кровь, пугающей, опасной сдержанностью. В тихом омуте черти водятся, да?

Непрекращающийся с выходных дождь заливает и что-то внутри, подозрительно похожее на уныние, апатию и завязывающуюся тугим узлом в грудной клетке депрессию. Он оставляет после себя гадкий мороз на продрогшей коже мокрых ладоней и лица, мерзкий хлюпающий звук и знакомую, ненавистную тяжесть в переносице и заложенных ноздрях. Дождь приносит с собой гадкую сосущую под сердцем нервозность и пульсирующую в висках навязчивую боль – Минсок со школьной скамьи страдает гребаной метеозависимостью и частными простудными заболеваниями носоглотки. Ему и пяти минут на улице в холодную и сырую погоду хватит, чтобы слечь с простудой на полторы недели.

И это как-то не по-мужски все. Предаваться беспричинному отчаянию – тоже.

Минсок поправляет влажный хвостик на макушке, над которым любит издеваться Бэкхен, и надевает на сводящие болью плечи халат. Обычно Бэкхен достает из выдвижного ящика стола откуда-то взявшиеся детские заколки и бантики и цепляет их на Минсока, а потом посетители странно косятся на получившуюся прическу, неодобрительно качая головой на забывшегося снять с себя все непотребство практиканта. А что такого-то?

-Ты даже не торопишься? – Лухан появляется из ниоткуда, похлопывает Минсока по плечу и скользит пальцами до сгиба локтя, прежде чем убрать руку. От такого дежурного прикосновения Минсока пробирает что-то похожее на температурный озноб.

Заболел все-таки.

В тоне Лухана нет упрека, как бы Минсок не пытался его отыскать, вглядываясь в завораживающие веселые глаза. Весь мир живет и наслаждается каждой прошедшей, дышащей непрекращающимся движением минутой, а Минсок шмыгает носом и хлюпает внутри себя чем-то таким же мерзким, грязным и влажным, как дождь.

-Торопился, пока меня не снесло торнадо, - Минсок кивает в сторону двух игривых пуделей и забывает про все, кроме Лухана и ощущения его рук на себе. Хочется продлевать до возможного максимума не только взгляды, но и соприкосновения пальцев во время работы.

Минсок одергивает себя каждый раз, как случайно – или не совсем, купившись на приторную сладость в голосе – задумывается о намеке ответной симпатии. Выдавать желаемое за действительное Минсок не любит, поэтому закрывается в своей раковине, как моллюск, терроризируемый любопытными детьми. Вот только Минсока жизнь раскрыть пытается, а не ребенок, чтоб заглянуть внутрь и разочарованно вздохнуть – там, под ребристой поверхностью, ничего интересного, лишь слизкие непонятные ткани или вообще пустота.

Жемчужины обычно внутри у таких, как Лухан, думает Минсок и кивает на приветствия от Бэкхена и Сехуна. Не исключено, что с попаданием червяка внутрь раковинки и у Минсока появится что-то такое же блестящее и необычное внутри, но сейчас он из себя не представляет абсолютно ничего – такой же серый, блеклый, как опостылевший дождь за окном, низкий, угловатый, щекастый и с дурацким хвостиком на макушке, к которому уже тянется Бэкхен своими загребущими ручонками. И такой сможет чем-то завлечь человека с боязнью женщин?!

-Может, не надо? – жалобно тянет владелец тех самых пуделей, когда один из них готовится к первой в своей жизни профилактической прививке.

-Надо, - гудит Лухан откуда-то сзади, пережевывая остатки заказанного на всех кимбапа. Минсок закатывает глаза и занимается вертлявой собакой самостоятельно, за прошедшее время изрядно подучившись находить себя в любых нестандартных ситуациях. Он вообще один, кто хоть что-то делает в этот ленивый день!

Не так Минсок планировал для Лухана стать единственным.

После полудня количество людей стремительно опускается до нуля, Лухан посылает Сехуна за кофе и просит Бэкхена забрать снимки у Кенсу – знает ведь, что это затянется надолго. И они с Минсоком остаются наедине в пустующем, звенящем тишиной кабинете. Бумаги на столе шуршат слишком громко, собственное сердце грохочет вообще на всю вселенную, Лухан почесывает острый подбородок и совершает некоторые передвижения до раковины с целью помыть-взять-положить-случайно-упасть-на-стул-рядом.

-Минсок, нам нужно поговорить, - серьезно сообщает Лухан вместо чего-то более типичного. Минсок испуганно вжимается в спинку стула и сухо покашливает в кулак. У него даже глаза слезиться начинают из-за блядской простуды – весь он жалкий просто до ужаса.

-Я больше не буду опаздывать, - выдает Минсок в свое оправдание и ойкает, когда Лухан разворачивает его к себе лицом, требовательно сжав пахнущими средством пальцами запястья. Они такие тонкие, что даже место свободное остается для еще одного.

-Не про это. Хотя было бы неплохо и опоздания обговорить. Но уже совместные.

Минсок непонимающе хлопает глазами и задерживает режущее глотку дыхание, пока Лухан улыбается криво уголком губ и приближается. Вид у него такой довольный и уверенный, будто демонстрационную казнь свершить собирается для всеобщего веселья зрителей, в качестве которых выступают картины на стенах и фигурка собаки на столе с большой качающейся головой.

-Ты же не против… - губы Лухана шевелятся рядом со щекой, а потом он быстро облизывается, и жадный взгляд Минсока цепляется за что-то блестящее и инородное на розовом языке.

И это окончательно поворачивает Минсока на Лухане, замыкает без шанса отступить, сбежать, размазывает по этим привлекательным губам, ударят мощным зарядом в воспалившийся мозг.

Потому что у Лухана пирсинг в языке и он предлагает проводить Минсока до дома сегодня, потому что у Минсока нет зонта и Минсок явно простужен, а капюшон – это ерунда. И еще что-то про то, что Минсок красивый, приятный, с ним хочется гулять после работы и валяться под пледом на диване в выходные.

-Минсок? – шепот омывает мягкую мочку уха и опускается на разомкнувшиеся для ответа губы. Минсок перестает соображать и ощущать связь с реальностью – успевает только выдохнуть тихое «да», прежде чем его целуют.

Лухан целует.

Минсок впервые узнает, что такое эти пресловутые бабочки в животе и других жизненно важных органах, распирающие легкие паразиты, посягающие на мясо устрицы - это первый поцелуй с человеком, у которого есть пирсинг в языке, и именно с Луханом. Минсок точно сумасшедший, раз хочет стереть губы в пыль, а не прекращать пошлое безобразие с сорванным дыханием, путающимися в пальцах волосами и ладонями на горячей шее. Это совсем отличается от всех неловких попыток с девушками и парнями.

Лухан особенный, его хочется себе, поглубже внутрь и на сетчатку глаз.