Часть 5. Когда-то Минсок думал, что работать с животными – это приятно и легко

Когда-то Минсок думал, что работать с животными – это приятно и легко. И достаточно быть просто добродушным человеком, чтобы податься в подобную степь, набросить на плечи халат и крикнуть двери «следующий». Но когда всем приходится остаться на ночь из-за операции тяжелого пса, забыть об усталости и желании упасть на пол и заснуть там же, детские домыслы и ожидания окончательно трещат по швам, как старые узкие джинсы на заднице и месте пуговицы. Сехун едва держит глаза открытыми и с малой вероятностью осмысливает обращенную к себе речь насчет «подай» и «возьми».

Минсок проникается сосредоточенностью Лухана – он тоже не железный, но делает все возможное – и пытается показать себя с лучшей стороны. Чтобы не только поскорее закончить с операцией, но и подняться в глазах ветврача выше, привлечь каплю внимания и пробудить интерес к, несомненно, своей разносторонней личности. Минсоку почему-то кажется, что Лухан относится к Сехуну с большей лояльностью и дружелюбием. И не то чтобы это сильно царапало то самое нежное и чувственное внутри… да кого Минсок обмануть пытается? Ему до зубного скрежета обидно, когда Лухан хвалит Сехуна, не замечая старания второго практиканта – более добросовестного, отчаянно желающего помочь всем и сразу, наверняка способного.

И нет, Минсок не набивает себе цену. Его эго можно успешно сравнить с размерами семечки – такое же маленькое и незначительное, труда не составит раздавить двумя пальцами. Особенно опытными и знающими руками замечательного ветврача.

Лухан даже улыбается Сехуну, когда они без дела слоняются по коридору клиники, а во время обеда просит сбегать за кофе и позволяет отсиживаться в своей комнатушке для таких случаев, если в дверь приемной ломятся нетерпеливые и испуганные хозяева. Минсок в углу нервно одергивает душащий ворот халата и хочет быть единственным, кого Лухан непосредственно может просить не только о кофе, но и о чем-то более интересном, личном, приятном.

Он в принципе хочет быть для Лухана единственным.

-Все, - с этим вздохом как груз с плеч снимают заботливой рукой сострадающего в кои-то веки мироздания. – Хорошо постарались.

Сехун первым уносит ноги домой, когда они заканчивают, машет рукой на прощание и спотыкается о ровный пол на выходе. Минсоку даже языком трудно ворочать – что уж говорить про необходимость нести свое тело через множество кварталов к снимаемой дешевой квартирке. Там, наверное, Шу-Шу заждалась… Бедную девочку нужно приласкать по животику на ночь круговыми движениями ладони, иначе гадкие колики замучают. Шу-шу – это компромисс с хозяином квартиры между собакой, кошкой и морской свинкой. Вариантов было гораздо больше, но Минсока и слушать изначально не собирались, пока рука уверенно не преградила путь перед входной дверью. Чего стоило Минсоку уговорить спешащую по делам женщину на содержание этого маленького пушистого комка вредности и упертости с манией величия. Но и отрицать бесполезно, что с появлением кролика стало как-то радостнее находиться в квартире по вечерам. Не так одиноко, когда ты видишь в клетке хитрые глазища и шевелящиеся усы, Шу-шу можно выманить, потискать – но несильно! – и поговорить по душам. Шу-шу, конечно, не ответит в манере Чондэ, но и не пошлет, как одногруппники.

Минсок сам не замечает, когда удобно пристраивается на мягком, необычайно удобном именно в эти мгновения диване и закрывает глаза на секунду – обещает себе, что не больше, – а когда его плеча касается теплая ладонь, испуганно вздрагивает, прощаясь с желанной дремой и сонно моргая. Наваждение перед лицом постепенно приобретает черты наклонившегося Лухана.

-Ты тут спать собрался? – Лухан усмехается рядом с лицом Минсока и аккуратно убирает волосы со лба указательным пальцем, как заботливая мама или... Нет, они все еще никто друг другу, а тешить себя ложными надеждами довольно глупо и в стиле наивных школьниц. Видеть Лухана без белого халата непривычно, но Минсоку нравится абсолютно все: от растрепанных волос до светлых драных джинсов и простой рубашки. Черная кожаная куртка пахнет приятно, в нее бы носом уткнуться и вдохнуть полной грудью, сцепить пальцы в замок на спине. Но нельзя. Минсок понимает, как глупо выглядит со стороны, но ничего не может с собой поделать, разве что взяться за протянутую ладонь и не без помощи Лухана поковылять к гардеробу: – Давай, шевелись, иначе я тоже засну, глядя на тебя. А это весьма неприятно сказывается на работе весь последующий день, поверь мне.

На улице холодно и сыро, ветер тут же ловко пробирается под легкую для такой погоды одежду и морозит до самых дребезжащих костей. И Минсок, плетущийся за ветврачом, чуть не теряет землю из-под ног, когда Лухан заворачивает за угол и снимает с большого черного байка шлем.

-Тебе повезло, что их тут два. Называй адрес.

И приходится ловить шлем непослушными руками, а потом испуганно жаться грудью к сгорбленной напряженной спине и до боли стискивать руками пояс, царапая заледеневшие пальцы о замки и кнопки на куртке. Минсок никогда не ездил на байке, а уверенный и как всегда удивительный в своем многообразии Лухан на нем выглядит еще привлекательнее. Или это Минсок настолько увяз в своей глубочайшей – похожей на темное мутное болото – симпатии, что с жадностью принимает все, что ему дают, любуясь Луханом за работой, во время перерывов и после работы в таких неожиданных ситуациях? И эти странные жесты истинного джентльмена, хотя Минсок уже большой мальчик и вполне может добраться до дома без происшествий сам…

Ночной город провожает их разноцветными огнями и изначально пугающим ощущением мчащейся по венам скорости.

-Понравилось?

У Минсока, нелепо свалившегося с сидения из-за слабости в ногах, щеки горят и на лице появляется совершенно идиотская улыбка. Лухан упирается одной ногой в землю и держит свой шлем подмышкой. Минсок не знает, стоит ли в такой поздний час предлагать банальное «может, чая?» или что там обычно говорят, если не хотят прощаться с человеком, потому что в голове гуляет ветер, а под ребрами совершенно точно прошелся ураган. Лухан забирает волосы со лба на макушку и как-то неловко улыбается:

-Это не мой. Чанель разрешает погонять, потому что раньше меня с них невозможно было содрать, - Лухан проводит ладонью по кожаному сидению, берется свободной рукой за крепкий блестящий руль, а Минсок молча давится своим восхищением. – Но все закончилось, когда меня еле откачали после серьезной аварии. Теперь догоняюсь, как могу.

И, не давая осмыслить сказанное, Лухан заводит мотор, под его уверенное урчание прощаясь:

-Ну, до завтра. Можешь даже немного опоздать. Я вот точно собираюсь.

Минсок долго всматривается в удаляющуюся точку и плетется домой, чтобы выпить крепкого кофе и немного утрясти мысли в разрывающихся мозгах. Этой ночью он почти не спит, ворочается с одного бока на другой и раздраженно тянется к телефону смотреть время каждые полтора часа. И каким-то образом просыпает будильник, не услышав ненавистный сигнал, забывает про завтрак, кофе и прочие прелести утренних сборов: принимает душ, натягивает одежду, делает идиотский хвостик на макушке, потому что времени нет крутиться перед зеркалом, и несется к метро.

Нет, Минсок не собирался опаздывать и воспринимать слова Лухана всерьез, но его встречают щебетом Бэкхена, зевком Сехуна, ехидными смешками и:

-Ты все-таки воспользовался предоставленной возможностью, негодник?

Минсок пытается что-то сказать, но Сехун уже тянет его за собой делать УЗИ крупному лабрадору – самому идти к Чанелю чревато просьбами разной степени тяжести и идиотизма – и закрывает дверь в приемную. Минсок может своей дурацкой пальмой поклясться, что в голосе Лухана звучало не недовольство, а что-то похожее на… флирт?

-Я вижу, у вас все замечательно складывается, - Сехун поигрывает бровями и не спешит идти за своим пациентом.

-Нечему у нас складываться, - Минсок хмурится и действительно не понимает, с чего Сехун вдруг решил, что между ним и Луханом что-то начинается. Или уже началось, судя по его многозначительным веселым взглядам, стоит Минсоку оказаться рядом с ветврачом. Ветврачом, у которого они проходят практику перед выпуском. Вот дела...

-Я все знаю, дурачок. Как вы смотрите друг на друга… обстановку накаляете только. Дышать рядом с вами нечем.

-А ты вообще на побегушках у Чанеля.

-Уж лучше у него, чем Бэкхена терпеть, - Сехун фыркает и открывает дверь в нужный кабинет. – Но я бы посоветовал тебе действовать увереннее.

-Я не…

-О, детки, это вы? Проходите, - Чанель как всегда улыбается и приветливо размахивает ладонью. – Сейчас я допью свой утренний чай и мы все сделаем. Сехун, давай еще две кружечки.

Минсок устало трет покрасневшие глаза и опускается рядом с лабрадором, поглаживая золотистую шерстку на спине, когда Сехун с явным недовольством плетется делать еще чая, потому что Чанель никогда не начинает свою работу без этого специфического ритуала. У него в столе можно и не только чай найти, Минсок видел, но предпочел никак не комментировать.

Мало ли как этот Чанель отреагирует на вторжение в свое настолько личное пространство.

-Минсок, а ты свободен в пятницу вечером? Я хотел тебя кое-куда позвать. Можешь не отвечать, я знаю, что ты согласен!
По спине бежит противный холодок от слащавой улыбочки Чанеля, но Минсоку слишком лениво и трудно разговаривать и пререкаться, да и Сехун возвращается как обычно в самый подходящий момент, ставя перед Чанелем на стол две чашки:

-Вот чай. А там собака. Может, начнем?

На каких-то документах остаются две нечеткие влажные окружности, Сехун внутренне ликует, а Минсок прижимается пульсирующим виском к прохладной стене и мечтает оказаться на кровати под одеялом.

-Сехун, а давай тебе что-нибудь посмотрим? Знаешь, как это щекотно?

-Я лучше сохраню свой богатый внутренний мир в тайне.