В. Модели влияния

Как проявляются политические последствия воздействия социальной и по­литической структуры? Какие механизмы связывают граждан и окружающую их среду? Каковы альтернативные модели индивидуального влияния?

Важнейшим элементом политической социологии является методологичес­кий индивидуализм, в соответствии с которым отдельные граждане и их политический выбор составляют первичные объекты изучения (Przeworski, 1985). Однако отдельный актор рассматривается не изолированно, а в контек­сте тех обусловленных его окружением ограничений и возможностей, кото­рые влияют на модели социальных взаимодействий, получение политической информации и осуществление политического выбора. В то же время методоло­гия, центром которой является индивид, требует четкого определения кана­лов взаимного влияния индивида и его окружения. Так, недостаточно пока­зать, как это было в описании шведских рабочих X. Тингстена (Tingsten, 1963), что тот, кто живет среди других рабочих, скорее всего, будет голосо­вать за социалистов. Также необходимо выделить и механизм влияния. Эти рабочие проголосовали за социалистов, потому что общались с соседями-социалистами, или с местным партийным функционером? Почему на них повлияли именно соседи (или функционеры)?

Таким образом, важная часть социологического изучения политического поведения связана с развитием, выявлением и оценкой альтернативных мо­делей влияния, моделей, которые предполагают, что индивид находится в центре событий. Неудивительно, что происхождение многих моделей связано с политической психологией и политэкономией. В этом смысле политическая социология не имеет собственной позиции, так как в вопросе о природе индивидуального поведения у нее нет официальной микротеории, на кото­рую она бы ориентировалась. Это не означает, что у конкретных исследовате-

лей отсутствуют те или иные интеллектуальные предпочтения. Среди теорий, используемых в многоуровневом анализе, соединяющем граждан и среду, можно назвать теорию игр, когнитивную психологию, теорию рационально­го выбора и теорию научения. Однако традиция не навязывает методы микро­уровня, которыми объясняются политические и социальные процессы. Други­ми словами, у политэкономов нет нужды отрекаться от рациональности и рациональных акторов, чтобы обеспечить многоуровневое объяснение, так как корни отдельных микросоциологических моделей могут лежать как в по­литической психологии, так и в политэкономии.

Основной особенностью микротеории в политической социологии являет­ся то, что объяснение индивидуального поведения не является конечной зада­чей, скорее, это средство для достижения совершенно иной цели — объясне­ния взаимозависимости граждан и более полного понимания политики в ее коллективных формах (Eulau, 1986). Для политических социологов скользкий путь методологического индивидуализма ведет к методологическому редук-ционизму, этой важнейшей антитезе политической социологии. Привержен­ность к методологическому индивидуализму не отрицает социологического импульса, но анализ, который начинается и заканчивается либо индивиду­альной психикой, либо рациональным расчетом индивида, перестает быть социологическим.

Р. Будон отстаивает индивидуалистическую традицию в социологии и мик­росоциологическую модель, происхождение которой он ведет от М. Вебера (Boudon, 1986; Weber, 1966). Эта традиция является индивидуалистической, так как она делает акцент на индивидуальной цели и индивидуальных мотивах, но она имеет отношение к социологии, так как учитывает внешние по отношению к индивиду факторы, влияющие на его поведение. Таким образом, Будон пред­ставляет микросоциологическую модель, которая помещает более или менее рационального актора в макросоциологические рамки.

В русле будоновского понимания индивидуалистической традиции нахо­дятся модели, пытающиеся объяснить природу влияния в социальных отно­шениях. В частности, в контексте выдающихся исследований семейной социа­лизации было естественно, что политологи приняли модель социального вли­яния, основанную на доверии и взаимодействии, характерных для сплочен­ных социальных групп (Jennings, Niemi, 1974; 1981). В скрытой или явной форме предполагается, что действенная политическая коммуникация происхо­дит между людьми, которые высоко ценят друг друга и имеют схожие взгля­ды, таким образом, они становятся источниками влияния, внушающими дове­рие к сообщаемой ими политической информации. В соответствии с этой идеей близость и доверие являются главными составляющими политического влия­ния и, таким образом, влияние не имеет отношения к мотиву и цели.

Хотя эта модель утвердилась благодаря исследованиям политической соци­ализации, ее история началась гораздо раньше. Так, исследования социально­го влияния привели к созданию модели социальной сплоченности, как ее называл Р. Берт (Burt, 1987). Эта модель изображает социальное влияние в политическом процессе в виде взаимодействия людей, глубоко уважающих друг друга и поэтому разделяющих общие нормы. Социальное влияние стано­вится побочным результатом близких доверительных отношений — граждане скорее влияют друг на друга, когда они ценят друг друга как друзей или в качестве источников политической информации (Katz, 1957).

Во многих случаях такая модель полностью релевантна — нет оснований полагать, что доверие и сплоченность в социальных группах не связаны с существенными формами политического влияния. В то же время данная мо­дель может упустить значимые последствия социальной коммуникации, ко­торые происходят в результате распространения политической информации в пределах социальных групп. Кроме того, даже в исследованиях семейной со­циализации было не легко показать значение доверия в политической комму­никации (Jennings, Niemi, 1974; 1981; Tedin, 1974). Берт заново проанализиро­вал исследования медицинских нововведений, проведенных Дж. Коулманом и его коллегами в 1966 г., и поставил под сомнение роль социальной коммуни­кации в кликах и сплоченных группах, когда надо было убедить врача признать новое лекарство (Coleman et al., 1966). Р. Хакфельд и Дж. Спраг, в свою оче­редь, подчеркнули, что люди включаются в политические дискуссии и с теми, с кем у них нет доверительных отношений, и что доверительность не всегда говорит о более высоком уровне влияния (Huckfeldt, Sprague, 1991).

Данные, подобные приведенным выше, подвели микротеории политичес­кого влияния вплотную к теме социальной коммуникации. Берт отстаивал модель структурной эквивалентности, трактуя ее с позиций групповых свя­зей (Burt, 1987). Два индивида структурно эквивалентны, если они занимают сходные позиции в социальной структуре или, в терминах теории социальных связей, они одинаково соотносятся с одними и теми же людьми. В политоло­гических терминах такая модель предполагает, что способность индивида к влиянию связана со случайными интересами. Один гражданин скорее будет испытывать на себе влияние другого в том случае, если осознает существова­ние сходства и общих интересов, а таким образом, и существование близкой политической склонности (Downs, 1957; Huckfeldt, Sprague, 1991).

Однако значение коммуникации внутри сплоченной социальной группы выходит за пределы объяснения индивидуального поведения. Если доверитель­ность является условием влияния, то мы не можем серьезно поставить под вопрос методологический редукционизм как методологию политического ана­лиза. Надо только ослабить внимание, слишком сосредоточенное на индивидах, для того чтобы получить несколько более широкий взгляд на сплоченные соци­альные ячейки, которые окружают избирателей — их семьи и наиболее близ­ких товарищей. Напротив, если передача информации происходит вне столь близких социальных контактов, то появляются важные контексты, касающие­ся природы и последствий социальной коммуникации в политике.

Во-первых, если социальная коммуникация за пределами сплоченных со­циальных групп имеет определенный смысл, то в политический анализ ком­муникации следует включить различные среды, в которых она происходит:

рабочие места, соседские общины и пр. Во-вторых, необходимо проводить и анализ слабых социальных связей по М. Грановеттеру, который предполагает, что информация, проходящая по каналам такого типа, будет распространять­ся вширь, а не по замкнутому кругу. Информацией, полученной от одного из лучших друзей, скорее всего, поделятся с другим лучшим другом, который, в свою очередь, вполне возможно, расскажет о ней тому, кто был ее источ­ником. Информация же, полученная от случайного знакомого, может быть передана другому знакомому, но мало вероятно, что она вернется к своему источнику, так как последний, скорее всего, не связан со вторым знакомым. В результате информация, переданная через слабые связи, распространяется вширь. С точки зрения политологии, это означает, что информация, переда-

ваемая таким образом, скорее повлияет на создание общественного мнения, которое является не простым множеством индивидуальных мнений, но про­дуктом сложных образцов социальной коммуникации.

Таким образом, социальная коммуникация, осуществляемая в ходе слу­чайных взаимодействий, способна формировать действительно общественное мнение, которое находится за пределами индивидуального расчета и сплочен­ных социальных групп (Stimson, 1991; MacKuen et ai, 1989). Все это не означа­ет, что индивиды не играют никакой роли в динамике общественного мнения. Некоторые индивиды гораздо активнее других участвуют в распространении мнения, и распознание таких индивидов является важной задачей. Микро­теоретические построения, подобные только что описанному, полезны не толь­ко при объяснении индивидуального поведения, но и взаимозависимости по­ведения индивидов в более крупных политических сообществах.