Как сотворить любовь из пустоты

Ной

Произнося слова, которые навсегда изменили суть наших с Дилейн отношений, я почувствовал, как мой голос дрогнул и душевная неразбериха полезла наружу. Я пытался сдержать Дилейн, но, посмотрев на нее и увидев все еще задранное платье, хрупкое тело, лежащее на твердых ступенях… Как мог я так с ней поступить?! Я дал себе слово, что никогда больше не буду относиться к ней подобным образом, но, похоже, мое слово ничего не значило даже для меня самого.

Застонав от бессилия, я провел по лицу руками. Именно то, что я не рассказал Дилейн всего, что мне известно, так изменило ее поведение. Именно эта перемена и привела нас к такому разговору. Я больше не мог держать это в себе. Я должен был рассказать. Должен был раскрыть тайну: не сделай я этого, пересек бы тонкую грань, разделяющую чувство вины и помешательство, и наши отношения стали бы только хуже.

И потому выложил все, рассказал…

Она лишь посмотрела на меня ошарашенно и ничего не сказала.

Мне оставалось дожидаться, когда грянет гром. Только произойти это должно было не сейчас и не на ступенях. Она найдет меня, когда будет готова, и мне будет гораздо проще, если это произойдет в нашей комнате. Быть может, в знакомых стенах у нее не возникнет желания столкнуть меня с лестницы.

Бессильно уронив руки, я начал долгий подъем на второй этаж. Ноги отяжелели, ступни как будто превратились в цементные блоки — мне приходилось заставлять себя перешагивать со ступеньки на ступеньку. Но все внутри кричало, требуя сбежать в противоположном направлении, подхватить ее на руки и умчаться вместе с ней туда, где внешний мир не сможет вмешаться в наши отношения.

Но то была трусость мечтателя. Трезвомыслящая же моя часть понимала: мы уже ни от чего не сможем спрятаться.

С каждым шагом по коридору, ведущему к нашей комнате, расстояние до двери как будто увеличивалось, но я наконец преодолел его. Свинцовые руки взялись за дверную ручку, повернули ее и открыли вход туда, где мы впервые скрепили наши отношения. Я сам усмехнулся от такой мысли. «Скрепили» — слишком чистое слово для того, что на самом деле здесь произошло. Лучше бы подошло другое: здесь я проклял наши отношения, с самого начала обрек на неудачу.

Я сорвал пиджак и отбросил в сторону, как будто это было грязное рванье, а не пошитый на заказ дорогим мастером смокинг. Мне было все равно. В моей жизни происходили куда б о льшие катастрофы, чем помятый пиджак. Катастрофа номер один: я обзавелся секс-рабыней. Катастрофа номер два: я влюбился в вышеупомянутую секс-рабыню. Катастрофа номер три: у вышеупомянутой секс-рабыни нашлась умирающая мать, и я не давал им встречаться. Катастрофа номер четыре: зная все это, я оттрахал ее на лестнице, оттрахал, как животное…

Взяв пачку сигарет, я размашистым шагом подошел к дивану и бросился на подушки. Пламя зажигалки оранжевым светом озарило темную комнату, когда я закурил и картинно выдохнул облако дыма. Никотин всегда успокаивал меня, а сейчас это было ох как нужно: я готов был взорваться, голыми руками разнести по кирпичику дом своих родителей, чтобы от него ничего не осталось, ничего, кроме горки щебня.

Подняв задницу с дивана, я разделся — мне нужно было принять душ. Одежду опять бросил на пол, потому что на тряпки мне было плевать, и вошел в ванную, не включая света, чтобы не видеть своего отражения в зеркале. Мой гипервозбужденный разум и так был полон образов из того далекого дня, когда я застукал здесь Дэвида. И эти воспоминания не просто говорили, кричали мне в лицо, насколько сильно мы с Дэвидом похожи. Лишний раз видеть это мне не хотелось.

Что со мной не так? Чем больше я старался не быть таким, как он, тем сильнее походил на него. Я трахал ее на гребаной лестнице. Не испытывая чувств и не доставляя ей удовольствия. Трахнул и оставил там, признавшись напоследок, что обманул ее.

В душ я вошел, не дав воде прогреться. Ледяная вода — не самая приятная вещь на свете, но я это заслужил. Мне хотелось одного — расслабиться настолько, чтобы впасть в забытье и перестать чувствовать боль, которая поселилась в моем сердце. Но то, что я хотел, и то, что мне было нужно, — это совершенно разные вещи.

Мне нужно было отвечать за свои поступки. Нужно было встать перед Дилейн и по-мужски выслушать ее, когда она будет делать мне втык за то, что я копался в ее жизни. Нужно было, глядя ей в глаза, извиниться за то, что лишил ее человеческого достоинства. Нужно было позволить ей уйти из моей жизни и забыть о надежде когда-либо увидеть ее снова. И нужно было почувствовать, как разрывается сердце оттого, что я ее потерял.

В полном душевном и умственном истощении я уперся руками в стену и прислонился к ней лбом. Я надеялся, что холодная вода смоет грязь, накопившуюся внутри, но для этого нужно было бы вывернуть себя наизнанку. Даже если бы я сделал это, обычными водой и мылом такую грязь не смыть. Думаю, что и отбеливание не помогло бы.

Думать я мог только о том, как она посмотрела на меня, когда спускалась по этой самой лестнице всего на пару часов раньше, днем. Как покачивались ее бедра, как расходился разрез на платье, открывая кремовую гладкость ног. Какая нежная была у нее кожа, когда я надевал на нее цепочку. Ее вкус, который я ощутил, когда она в благодарность поцеловала меня в губы. И я до сих пор чувствовал ее запах. Господи, от одного воспоминания о Дилейн меня чуть не убило желание! Как бы я хотел, чтобы все повернулось по-другому. Как бы хотел не стоять в душе, упиваясь чувством вины, а быть с ней рядом, обнимать ее — и чтобы она обнимала меня.

Но я все погубил. Я погубил ее и себя.

В темноте мой воспаленный разум начал играть со мной шутки. Я совершенно отчетливо почувствовал, как ее руки оплели мою грудь со спины, и даже ощутил нежное прикосновение губ у себя между лопатками. И чтобы запутать мне мозги окончательно, словно облаком горячего пара меня окутал ее запах, густой и насыщенный. Мой член, само собой, откликнулся на то, чего не существовало, и я подумал, сколько пройдет времени, прежде чем мы с ним сможем забыть ее.

— Пожалуйста, повернись, — услышал я и уже был готов поверить, что она действительно стоит у меня за спиной. Но голос ее прозвучал робко и неуверенно, и я понял: это не более чем образ, рожденный моим разумом. — Ной, пожалуйста. Ты не можешь прятаться от меня после того, как несколько дней совсем не обращал на меня внимания, заставляя думать, что я что-то сделала не так, а потом сказав такое.

Да, это определенно была Дилейн. Единственное, что могло ее сюда привести, — желание оторвать мой член и засунуть его мне в задницу за то, что влез в ее жизнь. И спасения от нее не было. Она зажала меня в угол, что ж, придется испытать ее гнев, ведь я заслужил все, что она хотела сказать или сделать.

Я медленно повернулся, глаза наконец привыкли к темноте, но я все равно не мог рассмотреть ее, потому что в ванной царил абсолютный мрак.

— Я знаю и прошу про…

Я почувствовал, как ее тело прижалось ко мне. И, чтоб я сдох, она была голой! Подобного я мог ожидать — это было в ее духе, но не рассчитывал на поцелуй. Ее губы начали ласкать мои, невероятно нежно, трепетно. То был самый сладкий поцелуй из всех, что я помню.

Я запустил пальцы в волосы Дилейн, прижимая ее к себе сильнее и запоминая вкус, запах, ощущение ее присутствия, потому что не знал, появится ли у меня когда-либо возможность почувствовать их снова.

Господи, как я любил ее!

Руки Дилейн оказались на мне, кончики пальцев вдавились в кожу на груди, на спине, на ягодицах. Она как будто навсегда оставляла следы везде, где прикасалась ко мне. И в то же время старалась оказаться как можно ближе. Будь моя воля, я раскрыл бы грудную клетку, принял ее в себя и запечатал там навеки, чтобы всегда носить с собой.

Вот только не мог понять, почему она делает это.

А потом она прервала поцелуй. Я почувствовал, как вздымается и опускается ее грудь, услышал затрудненное дыхание, ощутил мокрой кожей его тепло.

Она положила голову мне на грудь, прямо над сердцем.

— Займись со мной любовью, Ной. Хотя бы один раз. Позволь почувствовать тебя.

Я знал, нужно отказать, но в душе был слабым человеком (только для нее), мне хотелось, чтобы она поняла: слова, произнесенные там, на лестнице, не были ложью или блефом. Вот только произойти это должно было не в душе, а в таком месте, где я мог бы видеть ее лицо.

Я поцеловал волосы Дилейн, затем немного прогнул ее спину, приподнял подбородок и мягко поцеловал в полные губы. А потом, закрыв воду, подхватил под ягодицы, поднял и посадил на себя чуть выше талии. Дилейн соединила пальцы у меня на затылке и прижалась своим лбом к моему. Вот так я и понес ее в нашу комнату.

Пока я нес ее к кровати, глаза Дилейн не отрывались от моих. По-прежнему было темно, но буря уже закончилась и тучи рассеялись настолько, что ее кремовая кожа озарилась просочившимся в окна лунным светом. Положив Дилейн на кровать, я вдруг увидел, как много у нее общего с небесным телом, висевшим ярким шаром в угольно-черном небе. Она одна выделялась среди моря звезд, затмевая сиянием даже самые яркие из них. Она была совсем рядом, но, как ни старайся, не дотянешься. Мне был дан единственный шанс, космический корабль, чтобы добраться до нее, и я не собирался его упускать.

Сердце стучало у меня в ушах так громко, что я не сомневался: она слышит эти удары. Я пришел в ужас, испугавшись, что она увидит, какой я на самом деле трус. Трус, а вовсе не тот уверенный в себе мужчина, которым так старался казаться. Чтобы дать ей то, чего она ждала, нужно было сбросить все наносное и обнажить незащищенную душу. И я был готов пойти на это… ради нее. Черт возьми, я сделал бы для нее все, выполнил бы любое ее желание. Если бы она захотела мою руку, я отрубил бы ее и отдал ей. Ногу? Пожалуйста. Сердце? Душу? Они уже принадлежали ей.

Забравшись в постель рядом с Дилейн, я погладил ее щеку и спустился пальцами по шее. Она задрожала, и я, остолоп, вдруг понял, что вынес ее из душа мокрой и теперь ей холодно. Когда я взялся за одеяло, она, останавливая мой порыв, прикоснулась к руке.

— Это не от холода, — прошептала Дилейн с робкой улыбкой, и сердце у меня в груди сделало сальто.

Осторожно переместив вес на локоть, я навис над ней и поймал ее губы своими. Тыльная сторона моей руки продолжила путешествие по ее плечу, скользнула по мягкому изгибу груди, опустилась по боку и наконец остановилась на бедре. Каждый изгиб, каждая впадинка ее тела напоминала, насколько она прекрасна. Она заслуживала того, чтобы перед ней преклонялись,

чтобы ее боготворили.

Я накрыл ее правое бедро своим и просунул колено между ее ног. Ладонь Дилейн скользнула по моим бедрам. Она прижала меня к себе, когда мой язык прошелся по ее нижней губе, просясь внутрь. Она не раздумывала ни секунды. Высунув кончик языка, устремилась обниматься с моим, словно женщина, дождавшаяся любовника после долгих лет разлуки.

Мои пальцы скользнули по мягкой коже ее живота вверх и сжали затвердевший пик одной из налитых грудей. Она застонала, не отрываясь от моих губ, и выгнула спину, прося еще.

Я прервал поцелуй. Прошелся губами вдоль плавной линии ее подбородка вниз по тонкой шее к ключице, а там втянул кожу, но очень нежно — мне совершенно не хотелось оставить на ней отметины. Она не была моей игрушкой или собственностью. Сейчас я собирался любить ее так, как она того заслуживала.

Дилейн взялась за мой бицепс, потом кончики ее пальцев прошлись по моей руке до груди, оставляя за собой огненные дорожки. Каждое нервное окончание моего тела трепетало, от каждого ее прикосновения волны наслаждения расходились по телу и собирались внизу живота. Да, она научилась ласкать меня. Когда мы играли в вампиров в комнате для отдыха, когда, подобно съехавшим эксгибиционистам, занимались любовью в салоне лимузина или жарили бекон на кухне, уже тогда она умела меня ласкать. В ее руках я превращался в послушную массу, и ни с кем другим такого больше не будет.

Я притянул ее руки ко рту, поцеловал ладони и положил их себе на грудь, чтобы она почувствовала тяжелые удары. Мое сердце билось для нее, и, заглянув ей в глаза, я попытался передать это взглядом.

Нежно поцеловав сочные губы, я скользнул вниз, поймал ртом один из возбужденных сосков и принялся быстро водить вокруг него языком, пока не услышал ее шумный вдох и она не прижалась ко мне еще сильнее. Я, втянув в рот чувствительную кожу, начал играть с ней языком. Одна из рук Дилейн опустилась на мои волосы, вторая крепко сжалась на плече, но ей пришлось немного ослабить хватку, когда я повернулся ко второй груди, охваченный желанием не обделить вниманием и ее.

Мягко поцеловав сосок, я двинулся вниз по нежному телу, прикасаясь к нему губами или руками. Ни один дюйм ее кожи не должен, клянусь, остаться без ласки. Заведя руку ей под колено и положив ее ногу себе на бедро, я прижался к ней пахом. Это произошло невольно, оттого что она оказалась так близко. Я не собирался этого делать, но, судя по тому, как Дилейн застонала и как подалась навстречу, она вовсе не возражала. Скорее наоборот. Во всяком случае, она провела рукой по моей спине, взяла меня за ягодицу и прижала к себе. Жар ее возбуждения, соприкоснувшийся с моим телом, едва не лишил меня рассудка. Поэтому я чуть отодвинулся, успокоив ее, а когда она протестующе захныкала, опустился ниже и раздвинул ей ноги, чтобы приспособить свои плечи.

Мне нравилось, что она всегда была готовой для меня — голой, теплой, влажной. Продолжая смотреть прямо на нее, я мягко поцеловал верх ее складок. Она, закрыв глаза, прикусила губу и уронила голову на подушку. По всему ее телу прошла волна, спина изогнулась, живот втянулся, и бедра устремились вперед, поднося свой центр еще ближе ко мне. Я, приняв это подношение, опустил голову и вкусил ее восхитительный фрукт, оросивший соком мои губы, язык, лицо.

— Ной…

Мое имя сорвалось с уст Дилейн отчаянной мольбой. Тело ее поднялось и опустилось, она вплела пальцы в мои волосы, обнимая бедрами мои плечи. Не для того, чтобы задушить, а чтобы помочь мне попасть в нужное ей место. Она поставила маленькую ступню мне на плечо, съехала мягкой подошвой по спине и поднялась на ягодицы. Потом прошла тем же путем еще

несколько раз. Я ввел в нее два пальца, согнул их, вытащил, ввел снова, облизывая, посасывая и целуя каждый дюйм драгоценного райского плода. И вдруг она задрожала. Бедра ее застыли, перестали двигаться, пальцы вцепились в мои волосы, и она издала звук, который я не забуду до конца своих дней. Он не был громким — Дилейн, испытывая оргазм, никогда не кричала, — но это был животный звук, так львица может огласить вечернюю саванну урчанием после сытного ужина.

Я чувствовал, как к кончику уже подступает влага, грозя обернуться преждевременным извержением, но допустить этого не мог. Я перестал думать о собственных потребностях, желая еще раз довести ее до вершины, чтобы увидеть, как она полетит вниз с края обрыва. Язык и пальцы мои продолжали свое дело, управляя ее оргазмом, пока вскоре за ним не последовал второй.

Мышцы ее бедер медленно расслабились, разрешая мне покинуть свой пост. Не то чтобы мне этого хотелось, но когда-нибудь я все-таки должен был закончить, вот мне и пришлось себя заставлять. Мой взгляд пробежал по извивающемуся телу Дилейн. Она приподняла голову и посмотрела на меня. Ее прекрасные голубые глаза были переполнены чувствами.

— Ты такой… красивый, — только и прошептала она.

— Но с тобой мне не сравниться.

И это была правда. Ей были неинтересны ни шикарный дом, ни дорогие машины, ни высокооплачиваемая работа. Все, что нужно, она находила в своем сердце из чистого золота. Внутри она была так же прекрасна, как и внешне. В этом-то и заключалась разница между нами. Это и делало ее совершенной.

Больше не в силах смотреть, не прикасаясь, я прополз по ее телу вверх и навис над ней, пристраиваясь к входу. Осторожно удерживая свой вес на руках, опустился на нее и убрал прядь волос с ее лица за ухо.

— Таким должен был быть наш первый раз, — сказал я и медленно вошел в нее.

Она тихонько ахнула, но я заглушил этот звук, накрыв губами ее рот. Ноги Дилейн сложились у меня на пояснице, когда я, постепенно набирая скорость, начал двигаться вперед- назад. Пальцы ее с каждым движением тел все сильнее вдавливались в мои лопатки. Мои толчки она встречала уверенными движениями бедер. Я оторвался от ее губ и спустился на шею, целуя, облизывая, посасывая кожу.

Моя ладонь на мгновение сжала ее упругую ягодицу и спустилась по бедру. Добравшись до внутренней стороны колена, я нежно отвел его в сторону, открывая Дилейн и давая себе возможность войти в нее еще глубже. Мною двигало только одно: потребность погрузиться в самые ее глубины. Я немного наклонился в сторону, когда обе ее руки спустились по моей спине и легли на ягодицы. Дилейн явно была из тех девушек, которые любят крепкую мужскую задницу. Желая угодить ей, я напряг мышцы, углубляясь в нее и двигая бедрами так, чтобы клитор почувствовал трение, которого — я знал — она жаждала.

Наши тела раскачивались, как волны океана, обрушивающиеся на скалистый берег лишь затем, чтобы отступить и проделать все заново. Все это было подобно волшебству, чуду, о котором пишут в сопливых любовных романах, но еще никогда, ни в реальной жизни, ни в вымышленной, не сливались воедино два тела, столь идеально подходящих друг для друга.

Наступила одна из тех редких минут, когда начинаешь верить, что наконец нашел свою вторую половину. Как жаль, что это чувствовал только я. Но как бы сильно мне ни хотелось узнать, что чувствует она, для меня это было не важно. Мне на роду было написано встретить и полюбить ее — в этом я не сомневался. Хотя бы ради того, чтобы получить урок. Теперь я, по крайней мере, узнал, каково это — любить кого-то больше, чем самого себя.

Я принял решение. О последствиях этого решения я буду думать потом, но в тот миг она

была рядом со мной, и она должна была узнать, что я чувствую на самом деле. Я не мог позволить ей покинуть эту комнату, не объяснив все свои поступки так, чтобы у нее не осталось никаких сомнений. Чтобы она узнала, что происходило с моим разумом, с моей душой.

Весь я, до самых глубин, сердце, разум — все наполнилось ею, и отныне так будет всегда. И если после всего, что будет сказано и сделано, она уйдет, то их она унесет с собой.

Я прижался к ней.

— Я люблю тебя, Дилейн. Всем, мать его, сердцем.

— О боже, Ной.

В голосе ее было столько чувства, что я поднял голову и посмотрел на нее. Губы ее дрожали, глаза блестели от слез. Робкая рука легла на мою щеку, подушечка большого пальца прошла по нижней губе.

— Пожалуйста, называй меня Лейни. Просто… Лейни.

Я всмотрелся в ее лицо и, когда одинокая слезинка скатилась по щеке, не смог поверить, что она говорила это только из жалости ко мне. Да, мне раньше казалось, будто мое сердце громко бьется и кувыркается. Но после этих простых слов у меня в груди началась безумная акробатика. У меня закружилась голова, но я не смог сдержать улыбку, которая расплылась по моему лицу.

— Лейни, — вполголоса повторил я. Она задрожала.

— Господи, это звучит так сексуально. Скажи еще раз. — Она приподняла мою голову, чтобы видеть лицо.

Я подался к ней и, когда наши губы почти встретились, прошептал:

— Лейни…

Она зубами потянула меня за нижнюю губу, раз, второй, и пробормотала:

— Повтори.

Целуя ее еще более страстно, чем в прошлый раз, я повторял ее имя снова и снова, потому что, черт возьми, имел право. Наконец-то. Толчки мои стали настойчивее, продолжая держать ее ногу под коленом, я бился об нее бедрами. Сильнее, глубже, быстрее. Схватившись за матрац для опоры, двигался вперед-назад, входил и выходил. Она цеплялась за меня. Наш пот смешивался от скольжения тел. Сухожилия у меня в руках и шее напряглись, мышцам на спине, прессе и в ягодицах пришлось всерьез поработать, чтобы я смог дать ей все, что у меня было.

Дилейн провела ногтями по моей спине, и я про себя молил Господа, чтобы там остались раны. Раны, которые никогда не заживут, — шрамы, такие же как те, что останутся у меня на сердце, когда она покинет меня.

Я, подняв голову, стал всматриваться в нее, запоминая каждый штрих, каждую черточку ее лица, и не мог не заметить вздувшуюся вену на шее. Еще одно видение, которое будет преследовать меня всю жизнь. Какой изысканный образ.

Капелька пота повисла у меня на кончике носа и упала на ее губы. Я увидел, как она высунула кончик языка и слизала ее. Глаза ее закрылись, и она замычала, как будто положила в рот кусочек лучшего шоколада.

— Посмотри на меня, киса, — прошептал я.

Она открыла глаза, и наши взгляды мгновенно соединились. Это было куда более глубокое соединение, чем любые внешние проявления.

— Я люблю тебя, Лейни.

— Ной, я… — простонала она и, прикусив нижнюю губу, откинула назад голову. Оргазм волной прошел через нее, тело ее натянулось подо мной, как лук.

Ее тело. О боже, ее тело. Это выражение лица, когда я сказал ей, что люблю, и она

испытала оргазм… Просто не существует таких слов, чтобы описать мои чувства.

С последним толчком я последовал за ней, чувствуя, как ее внутренние стенки сжимаются и гладят меня, выдаивая все до остатка. Чувствуя, как я сам пульсирую и бьюсь внутри нее.

Я перекатился на бок и потянул ее за собой, обхватив обеими руками и прижав к груди, потому что не хотел отпускать. Разве не это самое главное? Я не мог ее отпустить, хотя должен был. Потому что держать ее при себе было бы просто жестоко.

Мы лежали, предаваясь блаженству. Мы погрузились в негу и пребывали в ней, должно быть, целую вечность, но и этого нам казалось мало. Никто не произносил ни слова, никто не ослаблял объятий, мы оба были погружены в свои мысли. Простыни насквозь промокли, пропитались п о том наших усилий и соками последовавшего финала. И, господи боже, каким же сладким был этот финал…

А потом Лейни нарушила молчание.

— Ной, — произнесла она таким тихим голосом, что я едва расслышал свое имя. — Нам нужно поговорить. — Это было произнесено громко и отчетливо. Но я этого не хотел, потому что вот она, часть, где все рушится, где реальность дает мне оплеуху… где она говорит, что бросает меня.

— Не сейчас. — Я, пригладив волосы Дилейн, поцеловал ее в лоб. — Это ведь может подождать до утра. Пока давай просто так полежим.

Дилейн… Лейни кивнула и, не произнеся больше ни слова, опять прижалась щекой к моей груди, даря мне последнюю ночь, когда я мог обнимать ее. Это была первая и единственная ночь, когда во всем, черт побери, мире все сложилось правильно. Правильно просто потому, что она была рядом со мной и знала, что я ее люблю. И ни за что я не истратил бы попусту и секунды того недолгого драгоценного времени, которое мне было позволено провести с ней.

Остаток ночи мы провели вместе. Когда она мирно заснула, я стал приглаживать ее волосы, гладить спину, вдыхать ее запах. И лишь когда утреннее небо подернулось первым отсветом оранжевой зари, осторожно выбрался из-под нее. Нежно поцеловав ее в щеку и шепнув «люблю тебя», ушел принимать душ.

Когда я проходил мимо двери в спальню, как будто невидимая рука появилась из ниоткуда и поймала меня. Она провела меня по коридору, втащила в кабинет, и я опомнился перед выдвинутым ящиком письменного стола. Дрожащими руками вынул из него свою копию контракта. Того самого, который привязывал Дилейн ко мне на следующие два года.

Лейни

Проснувшись на следующее утро, я на мгновение (ну ладно, не на мгновение, а на чуть более долгое время) впала в панику: я почувствовала, а потом и увидела, что Ноя в постели нет. Но, сев и осмотревшись, заметила, что дверь ванной закрыта. Значит, он должен быть там. Тут я поняла, что сижу в кровати совсем голая, что, в общем-то, меня не особенно поразило: Ной настаивал, чтобы я спала голой (честно скажу, мне это даже нравилось). Платье, которое я вчера сбросила на пол, перед тем как пойти в душ, лежало на том же месте. Выходит, это был не сон. Я повалилась на кровать и обняла подушку Ноя.

Он любил меня. В самом деле любил.

И он не просто говорил об этом. Он доказывал свои слова каждым прикосновением,

каждым поцелуем, каждой клеточкой собственного тела, пока у меня не осталось сомнений.

Мысли мои вернулись на несколько часов назад, и я заулыбалась так, что заболели щеки.

Душа моя воспарила, тело затрепетало.

В тот же миг, когда он признался, что любит меня «всем, мать его, сердцем», я поняла, насколько он серьезен. Вот только было неправильно говорить нечто подобное, не используя имя, которое я запретила ему произносить. Он более чем заслужил право называть меня Лейни. И когда я услышала, как с его умелых уст слетело слово на Л, у меня пошли мурашки по коже и я задрожала от желания слышать это снова и снова.

До этого мгновения я была уверена, что у нас с Ноем никогда ничего не выйдет. Мы принадлежали совершенно разным мирам, и, независимо от того, что мы чувствовали друг к другу, эти миры соединиться не могли. Но когда я увидела, почувствовала и услышала его признание, я поняла, что слабый шанс есть. Нужно только бороться, и я не собиралась становиться убийцей нашего счастья. Ведь я чувствовала то же, что и он. Мы могли добиться своего. Быть может, все эти романтические комедии не так уж глупы. Возможно, и нам с Ноем передалась частица этого волшебства.

Я собиралась признаться ему, что тоже его люблю, но он попросил посмотреть на него, и тогда я увидела то, о чем могла только догадываться, — его внутренний мир, его истинные чувства. Они стали так же очевидны для меня, как прекрасный и соблазнительный нос у него на лице. А потом он снова произнес эти три коротких слова, назвав меня привычным именем, и я не смогла сдержать оргазм. Совершенное счастье.

Я даже еще раз попыталась сказать ему об этом, когда мы оба смогли, как говорится, охладить моторы. Но он не захотел слушать. Он хотел наслаждаться последствиями того, что мы сделали, да и я была не против. У нас впереди был сегодняшний и завтрашний день и каждый чудесный день нашей жизни потом.

Мы любили друг друга, и ничто и никто не мог встать между нами. Посудите сами. Каковы шансы, что два совершенно разных незнакомых человека, стремящихся найти выход из непростых жизненных ситуаций, найдут друг друга? Ничтожны… Но это случилось. Мы нашли любовь. Из ничего мы создали нечто. Когда-нибудь об этом мы будем рассказывать нашим детям и внукам… Не упоминая, разумеется, о том, что бабушка была шлюхой.

Я была счастлива. Я витала в облаках. Наступил новый день. Грозовые тучи ушли. Чирикали птички, вовсю сияло солнце. Могу поспорить, если бы я распахнула окно, какая- нибудь синичка уселась бы мне на палец и начала выводить для меня трели. В такие мгновения начинаешь понимать подлинный смысл выражения «попасть в сказку». Не то чтобы я собиралась это делать. С моей-то удачей я, наверное, споткнулась бы обо что-нибудь, вывалилась со второго этажа и шмякнулась на бетонную площадку под окном. И смягчить падение было нечему, кроме поющей крошечной синички. После этого она выглядела бы как раздавленная синяя конфетка «Эм-энд-Эмс», а такой грех на душу я не готова была взять.

Но этого все равно не произошло бы. Ничто не могло омрачить прелесть этого дня. Потому я мысленно приказала синичке оставаться на ее стороне окна, а себе — на своей. Так никто не пострадает.

Глубоко вздохнуть, хорошенько потянуться — и вот она, гениальная идея!

Завтрак. Я приготовлю ему завтрак! Губы мои растянулись в широченную улыбку, когда я подумала, что это будет бекон с яйцами, а потом перекосились в дьявольскую ухмылку, стоило представить, что за этим может последовать. Надо же, кто бы мог подумать? Бекон — набитый холестерином афродизиак. Да уж, замечательно для Суперкиски, но очень, очень плохо для артерий.

Суперкиска полностью одобрила мою идею. Кто бы сомневался, маленькая потаскушка.

Отмахнувшись от нее, я откинула одеяло, чтобы встать и заняться завтраком, но тут дверь ванной открылась и появился Ной. Он был полностью одет и выглядел просто суперски, даже с небольшими кругами под глазами. Наверное, я вчера слишком долго не давала ему заснуть. Моя внутренняя шлюха захихикала, как невинная школьница.

— Доброе утро, — робко улыбнулась я, вдруг подумав: а что, если сегодня он настроен уже не так, как прошлой ночью?

— Доброе утро, — ответил он. Тон его был чуточку более угрюмым, чем я ожидала услышать.

Ной, опустив глаза, начал поправлять галстук, хотя эта деталь его гардероба была, как всегда, безупречна. Мне показалось, что он не хотел на меня смотреть.

Вот дерьмо! Ладно, повода для паники не было. Может, он думал так же, как я, и просто не знал, как я отреагирую. Ну, это поправить просто.

— Ты… на работу? — спросила я, чтобы завязать разговор.

— Да. Я вчера спешил, когда уходил, не успел обойти возможных заказчиков и встретиться с членами правления. Поэтому сегодня нужно там навести порядок, мало ли что. — Его внимание переместилось с галстука на рукав пиджака.

— О, нехорошо вышло, — сказала я, почувствовав укор совести. — Мы не можем сначала поговорить?

Он пожал плечами.

— Зачем? Я и так знаю все, что ты хочешь сказать, и решение этой проблемы очень простое.

Это меня задело. Как смел он предполагать, будто знает, о чем я думаю? И что это за решение? Какая еще проблема? По мне, так все было идеально.

Ной подошел к кровати, достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул его, а потом разорвал пополам. Две половинки он бросил на одеяло рядом со мной.

— Езжай к отцу и матери. Они нуждаются в тебе больше, чем я. К тому же у нас все равно ничего не вышло бы. В реальной жизни.

Когда я опустила взгляд на обрывки, он, развернувшись, направился к двери. Не нужно было долго всматриваться, чтобы понять, что уничтоженная бумага была нашим контрактом. То, что некогда служило узами, связывавшими меня с любимым мужчиной, превратилось во вторсырье, макулатуру.

— Ной… — начала я, но он оборвал меня.

— Мне нужно идти, — сказал он, остановившись у двери спиной ко мне. — Тебе тоже. Открыв дверь, он вышел из спальни.

«Они нуждаются в тебе больше, чем я… У нас все равно ничего бы не вышло». Его слова оглушительно звенели у меня в ушах. И почему это стало для меня такой неожиданностью? Он всего лишь подтвердил то, что я и так давным-давно знала.

Сердце, которое еще несколько секунд назад заходилось от восторга, теперь напоминало лежавший передо мной бесполезный документ, уничтоженный, разорванный пополам.

— Но… я тоже тебя люблю, — прошептала я в пустоту.

Нет, я не могла позволить ему уйти, по крайней мере пока он не услышит мои слова.

Я соскочила с кровати, готовая бежать за ним, но когда поток прохладного воздуха заставил меня задрожать, поняла, что все еще голая. Тогда, схватив одну из его футболок, натянула на себя, выбежала в длинный коридор и чуть было не скатилась кубарем по лестнице. К счастью, мне удалось устоять на ногах и благополучно спуститься в прихожую. Я рванула дверь, приготовившись кричать, но успела увидеть лишь задние фонари лимузина, выезжающего на дорогу.

Слишком поздно.

Он покинул меня, и я осталась совсем одна.