Июня 1915. В одной из верхних сфер астрального мира - не в самой сфере чистого разума, но очень близко к ней - я встретил прошлой ночью человека

В одной из верхних сфер астрального мира - не в самой сфере чистого разума, но очень близко к ней - я встретил прошлой ночью человека, который прохаживался туда-сюда, опустив в раздумье голову.
- Что тебя тревожит, друг? - спросил я, приблизившись к нему.
Он прекратил свои беспокойные метания и посмотрел на меня.
- Кто ты? - спросил он равнодушно.
- Я - судья, - ответил я.
В его глазах показался интерес.
- Ты, должно быть, откликнулся на зов моей мысли, - сказал он, - потому что мне действительно нужен судья.
- Ты хочешь, чтобы я вынес о ком-то свое суждение? - спросил я, с трудом удерживаясь от улыбки после его странных слов.
- Да, я хочу, чтобы ты вынес свое суждение обо мне.
- И какое же преступление ты совершил?
- Я совершил - если, конечно, это - преступление, а об этом ты мне как раз и должен сказать - в общем, я виновен в том, что вел нацию к её собственной гибели.
- Изначально со злым умыслом? - поинтересовался я.
- Возможно и так, - ответил он, - но не в том смысле, в каком подразумеваешь это ты в своем вопросе. Я никогда не думал, что у них хватит духу поверить мне.
- Ты пробуждаешь мое любопытство, сказал я. - Кто это - " они"? - и в чем именно они не должны были тебе верить?
- Это немцы, - ответил он, - немцы, которых я презирал. И они поверили моей теории, что человек становится сверхчеловеком, если делает только то, что ему хочется.
- А отстающих забирает себе дьявол?
- Да, отстающих забирает дьявол.
Он вперил в меня свой угрюмый взгляд, а я ждал продолжения его слов.
- Что за народ эти немцы! - сказал он наконец. - Что бы они не делали, они берутся за дело слишком серьезно. Им нельзя доверять никаких великих истин.
- Похоже, что они действительно разобрали твое учение по косточкам, - согласился я.
- Я хотел сделать из них богов, - пожаловался он, - а вместо этого превратил их в дьяволов.
- Только Богу под силу творить богов, сказал я, - возможно, ты был слишком честолюбив.
- М-да! Возможно, я был слишком доверчив.
- Скрытность гораздо безопаснее, - подхватил я, - ты рассказал им слишком много.
- Или, может, слишком мало.
- Сколько это составило томов?
- Спроси об этом у библиотекарей. Только не иностранцев - те всё время составляют из них сборники, чтобы угодить читателям.
- А чем я могу тебе помочь? - спросил я.
- Рассуди меня.
- А почему ты сам себя и обвиняешь, и защищаешь?
- А кто еще может обвинять или защищать меня?
- Тогда начни с обвинения.
- Я совратил целый народ и привел его к катастрофе.
- Поясни подробнее.
- Я хотел излечить их от мягкотелости, следуя за мной с присущей им обстоятельностью, они могли бы стать полностью твердыми; ни сердца, ни внутренностей.
- Продолжай, - попросил я.
- Я проповедовал сверхчеловеческое. А они поступали как недо-люди.
- Пока что, - прервал его я, - ты обвиняешь только их, а не себя.
- Но как же я моту обвинять себя, не обвиняя их? - возразил он.
- Тогда и я попробую спуститься на ступеньку ниже и поговорить с тобой, как человек с человеком.
- Хорошо, что ты не сказал - как душа с душой.
- Ну, с меня достаточно и человека! Как я уже говорил, ты был слишком честолюбив.
- Да, слишком честолюбив для человека; я слишком устал от людей и слишком любил то, чем мог бы стать человек!
- Похоже, мы уже перешли к защите, сказал я.
- Из тебя еще не выветрился судейский дух, - проворчал он.
- Ты ведь сам просил меня быть твоим судьей.
- Да, это так.
- Мне жаль тебя, - сказал я.
Он улыбнулся снисходительно-грустной улыбкой.
- Похоже, у тебя есть и сердце и душа, - сделал вывод он.
- А ты слишком долго был один, - отозвался я, - ты растерял свое былое красноречие. Может, позволишь мне и обвинять, и защищать, и судить тебя? Ты сможешь прервать меня, когда захочешь.
- Хорошо, - согласился он.
- Ты был рожден под беспокойной звездой, - начал я. - Ты стремился следовать за героями; но они разочаровывали тебя тем, что были людьми. Тогда ты сделал своим героем себя, но это принесло тебе самое большое разочарование.
- Кажется, ты всё обо мне знаешь.
- В том и заключаются слава и позор твоего величия, что каждый знает о тебе всё.
- Я не согласен с этим! Всего обо мне вы не знаете.
- И чего же мы не знаем?
- Вы не знаете, как я любил человека!
- Но ты говорил о нем с презрением.
- Потому что он мог бы вырасти до сверхчеловека.
- О, да! Чтобы топить детей на " Лузитании", прорубать себе путь через Бельгию, растерять всех своих друзей и стать проклятьем для всей планеты!
Он поднял палец, останавливая меня.
- Ты говоришь сейчас не обо мне, а о немцах, - сказал он.
- Но они - единственные, кто довел твою философию до ее логического завершения.
- И поэтому ты смеешься надо мной?
- Я вовсе не смеюсь над тобой. Я только излагаю факты. Это ты посмеялся над ними и чуть было не привел их к гибели.
- Но я всего лишь проповедовал сверхчеловеческое.
- Настолько выше человека, что человек тебя просто не понял.
- Разве это моя вина?
- А чья же еще?
- Может быть - их?
- Ничего подобного. В тебе было слишком много ненависти. И ты научил их ненавидеть человека.
- Я учил их ненавидеть всё то, что ниже сверхчеловеческого.
- Но ведь и сам человек - ниже сверхчеловеческого. Значит, ты научил их ненавидеть самих себя.
- Но и каждый из них - тоже был ниже сверхчеловека!
- Зато теперь каждый попытался им стать. Ты научил их этому. Они вообразили себе, что уже стали сверхлюдьми, стали выше добра и зла. Ты учил химии малых детей, и они взорвали свою всемирную колыбель.
- Я только хотел, чтобы они знали.
- Но начинать следовало с азбуки.
- А что бы ты назвал азбукой сверхчеловеческого? - спросил он.
- " А" - это любовь, " Б" - смирение, " В" - истина.
- Но почему же тогда я не научил их ни любви, ни смирению, ни истине?
- Потому что ни любви, ни смирения, ни истины ты не знал.
- Я не знал любви?!
- Да, любви ты не знал.
- И я не знал смирения?!
- Твое высокомерие стало притчей во языцех.
- И я не знаю истины?!
- Тебе известна только половина истины, а половина истины - это еще не истина, так же как половина яблока - это еще не яблоко.
- Не хочешь ли ты сказать, что мое учение было ложным?
- И величайшей ложью в нем было то, что они могут превратиться в сверхлюдей, когда они еще не готовы к восприятию сверхчеловеческого.
- Но человек должен возвыситься!
- Человек должен возвыситься над самим собой, а не над другими. - ответил я. - Чувствуешь, в чем разница?
- Чему же мне следовало их учить?
- Тому, что сверхчеловеческое - это слуга человека, а не обидчик и не тиран.
- Но они бы не поняли.
- Не будь столь самоуверен. Ведь нашлись же немногие, которые поняли Сына Человеческого.
- А, ты о нем!
- Которого ты отверг.
- Но он учил людей быть рабами!
- Кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом.
- Ну, если ты хочешь цитировать Писание...
- Я цитирую Сверхчеловеческое.
- Значит, ты полагаешь...
- Я полагаю, что ты отверг единственный хорошо известный пример своего собственного идеала.
- И ещё ты думаешь...
- Да, я думаю, что ты сошел с ума, потому что слишком поздно понял, что твое учение ложно. Я думаю, что ты просто не нашел в себе достаточно мужества, чтобы опровергнуть свои собственные выводы и тем самым возвыситься над самим собой; возвыситься над собой и в самом деле стать Сверхчеловеком.
- Так ты думаешь, что я всё знал?
- Я знаю, что ты знал. Я знаю, что Он явился к тебе в видении, что ты сам понял, в чем была твоя ошибка, и что ты так и не смог принять свое новое понимание, потому что оно пришло к тебе слишком поздно.
- Ты знаешь слишком много, - сказал он.
- Ты просил меня быть твоим судьей, напомнил я ему.
- Но не палачом.
- Ты сам стал себе палачом и палачом своего народа.
- Моего народа! - презрительно процедил он.
- Я же говорил, что ты не знал любви! - напомнил я ему.
- И что ты мне теперь прикажешь делать?
- Возвращайся на землю и учи людей тому, как человек может превзойти самого себя. Возвращайся на Землю и учи людей следовать за Сыном плотника, отвергнуть которого ты их призывал. Вернись в Германию и опровергни самого себя.
- Как же я смогу вернуться?
- В другом теле, конечно же, в чистом и здоровом теле, чистоту которого тебе придется поддерживать.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты сам прекрасно знаешь, что! Я ведь говорил тебе, что ты не знал Любви. Ты знал только привередливость, чванство и стремление произвести сенсацию.
- Ты задал мне трудную задачу, - сказал он.
- Вечность - штука долгая, - ответил я. И к тому же новой Германии потребуется твоё новое учение.
- Должен ли я благодарить тебя? - спросил он.
- Не обязательно. Это я благодарю тебя за то, что ты не опротестовал мой приговор.
- Доброй ночи, - сказал он.
- Доброй ночи, - повторил я. И душа Фридриха Ницше удалилась. Может быть, к вратам перерождения?