Коммунистическая эротика

С самого начала советской власти атмосфера была насыщена грубой, пошлой эротикой. Дно городских трущоб, уголовные преступники, всякий сброд, начавший управлять страной, принесли с собой привычные им понятия о морали. Правящий класс и его карательные органы жили по принципу свободной любви, не прикрытой никакими масками.

Несколько наших студентов, побывавших в Питере на Путиловском заводе, расспрашивали рабочих, помнят ли они “всесоюзного старосту” товарища Калинина?

— Мишку? Как же не помнить? Пьяница, бывало и под станком пьяный валялся. Вечно бутылка из кармана торчала. Он мне пять рублей должен остался, в Москву приеду — морду набью. Да только он, проклятый, в Кремле забаррикадировался, разжирел, с комсомолками балуется…

У этого Мишки Калинина было множество “мадамочек”, а одну из них мы имели счастье лицезреть и слушать в начале 1934 года в московской консерватории. Когда она стала исполнять какой-то романс, по залу пронесся шепот: “Любовь Калинина”.

Половая распущенность у большинства людей вызывала скорее отвращение. Поэтому развращать начали другими способами.

В 1922 году я несколько раз присутствовал на выступлениях общества “Долой стыд”. Совершенно голый, украшенный только лентой с надписью “Долой стыд”, оратор на площади Краснодара кричал с трибуны:

— Долой мещанство! Долой поповский обман! Мы, коммунары, не нуждаемся в одежде, прикрывающей красоту тела! Мы дети солнца и воздуха!

Проходя там вечером, я увидел поваленную трибуну, “сына солнца и воздуха” избили. В другой раз мы с женой видели, как из трамвая, ругаясь и отплевываясь, выскакивает публика. В вагон ввалилась группа голых “детей солнца и воздуха”, и возмущенные люди спасались от них бегством. Опыт не удался, выступления апостолов советской морали вызвали такое возмущение, что властям пришлось прекратить это бесстыдство.

Распространение половой распущенности приняли на себя школы, художественная и научно-популярная литература. В школах преподавание полового вопроса без религиозно-нравственных начал развращало. К тому же у учителей не было возможности применять к ученикам меры воздействия, они должны были терпеть дефективных и морально распущенных детей, развращавших других. От ругательств, пошлых рассказов и анекдотов на сексуальные темы, которые учащиеся употребляли в своем обиходе, становилось жутко.

В том, что разложение народа было запланировано сверху, сомневаться не приходится. Возьмем хотя бы писательницу и представительницу советской власти за границей члена ЦК партии А. Коллонтай. Первая в мире женщина-посол агитировала за “свободную любовь” и проповедовала идею “стакана воды” (совершить половой акт — все равно что выпить стакан воды). Разве могла бы она без одобрения или указания сверху проповедовать эти гнусные идеи?

Разрушать семью большевики старались и иными способами. Под лозунгом раскрепощения женщин закрепощали их по-иному, заманивая в клубы, обязывая присутствовать на разных собраниях, приглашая на увеселения, создавая для них целый ряд должностных мест председательниц, делегаток, депутаток, женорганизаторш разных степеней, уполномоченных, выборных, просто состоящих в комиссиях, тройках — всего не перечесть. Жаль, что женский митинг в начале революции невозможно было увековечить в кинокартине. Как-то в президиум притащили горшки, которые в знак “раскрепощения” под визг, вой и крики “Долой горшки! ” разбила исступленная женская толпа. Кто из этих активисток мог предполагать, что горшки останутся горшками, но варить в них будет нечего? Из-за перегрузок “общественными нагрузками” женщин в семьях возникали ссоры. Мужей, протестовавших против постоянного отсутствия жен, вызывали в совет, в комитет, где им делали внушения, упрекали их в консерватизме и собственничестве.

Некоторое отрезвление властей наступило еще в предшествовавшие коллективизации годы. Начался подлинный матриархат, когда фамилия отца была неизвестна и юридическим лицом становилась мать. Немалый страх нагнало широкое распространение венерических заболеваний.

Наступило и отрезвление народа. Начался религиозный подъем, люди постепенно стали возвращаться к моральным устоям.