Неприветливость в обхождении по высокомерию или только по привычной и сознательной грубости

«Честию друг друга больши творяще» (Рим.12, 10). Приветливый чело­век, это прежде всего почтительный, а затем—ласковый, общедоступный, говорливый. (Мы будем понимать здесь при­ветливость собственно словесную, разговорную, которая естественно выражается и в глазах и улыбкой). Мир никогда не увидит столь привлекательного примера приветливости к другим, как в обращении Иисуса Христа с Апостолами, затем с простолюдинами и мытарями: Апостолов Господь почтил названием друзей; человека недостойного участвовать в брачном пире, как и самого предателя Иуду, Он назвал тем же именем; к мытарю Закхею обращался: «Закхее!», а Марфу и дважды назвал по имени: «Марфо, Mapфо!». Тот же дух приветливости выражается к посланиях апостольских под именем «братий», заочным «святым целованием их», а потом как бы в виде подарка какого— посланием верующим «мира и благодати».—Следует быть почтительным и приветливым к ближнему ради общечеловеческого достоинства его: но вмести с тем и в редких или только в самых злых ибезнравственных людях мы не встретим хоть одно личное достоинство, после чего могли бы отказать им в почтении и привете.—Поч­тительности, а особенно ласковости, как-то и желает, выжидает себе каждый человек со стороны других; и чемкто сам грубее, тем приятнее кажется ласковость к нему других. Ради одного ласкового слова, особенно от высшего илистаршего лица, иной уступает совету или требованию такого рода, исполнение которых в высшей сте­пени полезно ему и необходимо. Тем более почтительная и ласковая речь к ближнему полезна для нас самих. Если мы имеему себя врагов, то такою речью смягчаем своих врагов; в то же время, благословляя болee дру­гих, тем в меньшей мере сами подвергаемся злословию. Если же мало мы имели у себя друзей и благорасположенных, то ласковостью можем увеличить число их (Сир.6, 5). Говоря о почтительности и ласковости, или «о сладких устах», мы невольно встречаемся мыслью с «лестью», как с злоупотреблением человеческой ласковости. И будет дальше особая ре6чь об этой лести, или ласкательстве).—Ласковость -приветливость к ближнему, однако, нелегкая добродетель. Она нравится нам вдругих, когда другие выражают ее к нам: но приучитьсебя к ней в такой степени, чтоб она была в нас постоянным характером, очень трудно. Для этого требуется немалая борьба с собой, немалое принуждение самому себе; нужно делать быстрые душевные переходы, чтобы, например, от гнева в домашней жизни тотчас перейти в приветливому разговору спосторонним человеком, который в минуты этого самого гнева придет к нам по делу или для свидания: когда в веселости духа и каждый готов быть несколько ласковым. Но эта трудность тем более возвышает цену всегдашней приветливости иучтивости ко всем.

Между тем исполняется ли нами долг братской поч­тительности и приветливости? О, есть даже такие высоко­мерные люди, которые не хотят назвать ближнего по имени, и притом не заочно, а прямо в лицо или в присутствии его! Например, привыкли звать своего слугу: «человек, человек»! Какая оскорбительная и вместе бессмысленная величавость! Когда слышишь эту кличку, то так и при­поминается древнее рабство. Но лучше было бы назвать слугу прямо «рабом». На зов же: «человек» и он в свою очередь может ответить зовущему господину: «и вы тоже человек, а не высшее предо мной творение, не ангел же»! Св. Церковь не стыдятся называть каждого своим именем, например, когда принимает причастников к чаше Христовой; при этом, правда, она прибавляет слово: «раб», но не иначе как в смысле раба «Божия». Человек же поставляет себе за низкое назвать своего ближнего именем или взамен имени, которое неизвестно, общим приветствием «брата-друга»! Другие привыкли звать низшего себя фамилией, и опять не только заочно, но и в лицо, а в том и другом случай вовсе не по нужде какой, например, чтоб отличить этого человека в большем собрании лиц, в какой либо перекличке или ради порядков служебных или же по забывчивости имени, но единственно по привыч­ной грубости, по необразованности. Однако эту необразован­ность и самый необразованный без всякой науки и напоминаний может сознавать. Третьи—как особенно в крестьянстве—называют других и по имени, но в уменьшительном и бранном виде: не больше ли и здесь понимающих неприличие такого зова, чем непонятливых? Наконец, между образованными-то и довольно-высокими по своей должности есть такие, которые, людей самых заслуженных в своем роде, самых почтенных, если неравных им во всем, —и этих даже при первом свидании встречают вопросом: «что скажете»? Будто и непременно приходит к ним все в качестве просителей, будто не иначе может войти к ним кто в дом или в квартиру, как только по своим нуждам, по поводу которых они готовы сделать милость или отказ; будто не могут прийти к ним для их собственной пользы или только для одной почести им! будто сам-то проситель, придя к ним, забыл о чем хочет просить, —и будто не понимают они сами, как нелегко для чувств человеческих являться униженным просителем! —Но не таковы впечатления доброй приветли­вости. Когда человека не только зовут по имени, но и величают, когда и затем в разговоре не обегают наме­ренно его имени и отчества, но часто его приветствуют име­нем: тогда он больше чувствует уважения к самому себе. Это самоуважение и не есть болезнь самовозвышения, нет! но естественное и умеренное чувство; потому что принимающий себе личное приветствие по имени и отчеству еще ничего лишнего не присвояет себе. Иное дело, когда величают кого по должности, по чину, по сану. Однако и тут должна быть выполняема заповедь: «ему же честь, честь» (Рим .13, 7); не­чего отказывать другим в заслуженном. Притом и тут, может быть, кроме воздаяния заслуженной чести, прекрасная польза для чествуемых; так, например, для лиц священного сана, которым сан такое же присвоенное титло, как и христианское или по крещению имя, —для этих лиц величание может быть добрым напоминанием о том, чтоб они достойно носили свой чин или сан.—Иные в извинения себя говорят: «мы были почтительны и ласковы; но нашего доброго, благородного обхождения не оценили». И еще будьте почтительными и ласковыми. Действуйте на сей раз подобно матери, которая сколько бы ни ухаживала за детьми, —снова делает доброе так, как будто начинает делать только в первый раз. Да; любовь христианская «не гордится и долготерпит». Другие, более виновные, рассуждают: «мы любим говорить правду; оттого и считают нас неласковыми». Но надобность высказывать строгую правду встречается не часто: зачем же в остальное-то время не быть почтительным и приветливым? Да и самая правда должна высказываться без грубости. Нет; нечего прикры­вать неприветливость правдивым характером. Она может быть извинена и прямо не составляет порока только в двух случаях: когда бывает «без намерения» или «с особенным добрым намерением». С проста неприветли­вые, это такие люди, которые привыкли к уединению, сле­довательно не привыкли к общественности: они чувствуют себя как-то робкими при встречах в незнакомыми лицами; а также люди, у которых постоянно занята голова, для которых сказать и несколько слов значить потерять нить размышлений, каковы например, люди ученые, а особен­но сочинители, и еще аскеты по жизни. С добрым же намерением и неприветливые бывают только до времени: они хотят испытать человека в его характере и направлении, и потому обходятся с ним до некоторой степени сурово; когда же этот человек вынесет с честью испытание, тогда они открывают к нему объятия своей братской приветливости. На сей раз мы знаем пример из жизни Самого Господа. Так Господь долго не оказывал приветли­вости к хананеянке, не хотел слышать и просьбы за нее со стороны Апостолов. За то, когда хананеянка вынесла его испытание, Он пред всеми прославил ее веру (Мф.15, 28). —О, если б мы помнили и исполняли заповедь слова Божия «о большем чествовании друг друга»! сколько тогда убавилось бы у нас неприятных столкновений в жизни и при­было бы успехов в делах! сколько бы мы усладили вза­имно свою жизнь! Но когда мы с тобой, возлюбленный брат, и не можем выразить приветливости к ближнему, например, не можем побеседовать с ним, потому что спешим куда либо или утомились или болеем или не хотим оторваться от своих серьезных размышлений: в таком случае по крайней мере объясним ему, что не можем по­говорить с ним, что просим у него извинения. А потом и постараемся в другое время вознаградить нашу сухость к нему приветливою речью.