Тема 11. Проблемы свободы и ответственности

Об исходной сложности понятия «свобода». — Несво­бода централизации. — Свобода и ответственность как социально-психологические категории. — Общест­венный и индивидуальный уровни ответственности.

Об исходной сложности понятия «свобода». Категория «свобо­да» многогранна. О свободе говорят в ее соотношении с произво­лом, с необходимостью, выбором, волей, отчуждением и ответст­венностью. В общем смысле свобода обеспечивает примат частного (личной инициативы, индивидуального интереса) над общим. Это предполагает индивидуальную свободу и всеобщее равенство (сво­боду всех), свободу воли и свободу принятия решений, свободу мысли и свободу слова. С содержанием понятия «свобода» в проти­воречивом взаимодействии находятся представления о правах и социальных обязанностях индивида, идеи ответственности и спра­ведливости. В нем содержится негативное («свобода от») и пози­тивное («свобода для») понимание свободы.

Ключевым понятием теории общественного прогресса являет­ся категория «свобода». Открытым для цивилизационных преобра­зований считается то общество, в котором осуществляется либераль­но-демократическое правление, предпологающее наличие в обще­стве определенных свобод. Демократия (от греч. demos — народ, kra-tos — власть) предполагает возможность выбора высших государст­венных органов путем всенародного голосования и должна способ­ствовать сохранению свободы. Но она не может создать условий для осуществления свобод там, где граждане в ней не нуждаются.

Хорошо известны гегелевские рассуждения на тему свободы, в которых отмечалось, что в былые времена свободами назывались допустимые законом нормы, т.е. положения, определяемые зако­ном. Тем самым Гегель показывал, что свобода — это то же самое, что закон, определенные законом права. Перефразируя кантов-ский категорический императив, согласно которому свобода каж­дого человека ограничена, но не далее тех пределов, которые не­обходимы для обеспечения равной степени свободы для всех, Ге­гель приходит к удивительному выводу, что именно под консти­туцией — основным сводом законов следует понимать определе­ние прав или свобод вообще.

Понимание свободы как осознанной необходимости, с одной стороны, и как ничем не ограниченного произвола, «вольного хотения», с другой, еще более обостряет данную проблему. Бертран Рассел, например, напрямую истолковывает свободу как отсутствие препятствий для исполнения наших желаний. В связи с этим любо­пытным оказывается парадокс свободы, состоящий в том, что сво­бода отрицает самое себя, если она ничем не ограничена. Неограни­ченная свобода лишается своего всеобщего содержания, превраща­ясь в несвободу другого индивида. Неограниченная экономическая или физическая свобода может быть разрушительной.

Широко обсуждается марксистское понимание свободы, согласно которому «царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообраз­ностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства». Оно как бы освобо­ждает людей, стремящихся к подлинной свободе, от пут материаль­ного производства. Однако такая постановка проблемы ведет не к экономической, а сугубо идеалистической («по ту сторону материаль­ного производства») интерпретации этой категории. Современный западный философ и экономист Ф.Хайек привлекает внимание со­временников размышлениями на темы «дорога в рабство», «пагубная самодеятельность» и весьма прозорливо отмечает, что понятие «сво­бода» включает в себя свободу отличаться от других — иметь свои собственные цели в пределах своего собственного домена (domain).

Интересна интерпретация свободы как функции человеческой способности менять свое положение, предложенная известным ме­ценатом и финансистом Дж.Соросом. По его мнению, в ситуации равновеликих альтернатив или равноценных вариантов выбора сво­бода максимальна. В этом случае свобода становится фактической.

Принцип индивидуальной свободы, истолкованный онтологи­чески, т.е. когда свободой могут обладать не только индивиды — граждане, но и социальные институты, позволяет говорить о само­стоятельности развития всех сфер институциональности: науки, религии, права, морали и, в частности, об их независимости от необходимости стоять на страже интересов государства, его офи­циальной идеологии. Либерализм по сути своей гарантирует граж­данам возможность критики, участие в процессе принятия реше­ний. Он заключает в себе также и требование минимизации стра­даний, что коррелируется с задачей обеспечения большего счастья и благосостояния для наибольшего количества людей.

Несвобода централизации. Свободу и индивидуальную собст­венность, по мнению Ф.Хайека, следует относить к основным ценностям западного прогрессивного общества расширенного по­рядка. К ценностям такого общества причисляют также право, спра­ведливость, корпоративную (совместную) деятельность. Примеча­тельно, что для автора эпохального труда «Открытое общество и его враги» К.Поппера к основным ценностям открытого общества причисляется обеспеченный равенством в правах и свободах инди­видуализм и разум. В условиях тоталитарных режимов полноценное проявление индивидуальных и общественных свобод невозможно. Абсолютизация жестконормативных, рассудочно регулируемых спо­собов организации жизнедеятельности индивида и общества, идея «централизованного контроля» принципиально противоположны идеалам свободы. По этому поводу Ф.Хайек замечает: «Парадокс нашего расширенного порядка и рынка (он же камень преткнове­ния для социалистов и конструктивистов) состоит в том, что в ходе этого процесса нам удается полнее использовать открытые нами ресурсы (и фактически именно благодаря ему быстрее от­крывать новые), чем было бы возможно при единолично управ­ляемом процессе». В приложении к своей работе «Пагубная самона­деянность» Хайек поясняет, что правомерно было бы обозначить словом «естественное» все, что вырастает спонтанно, а не создает­ся в соответствии с чьим-либо сознательным замыслом. В этом смысле все свободно, спонтанно сложившееся — естественно.

Экономистам вполне ясно, что координировать усилия в области экономики эффективнее не из центра и не при условии централи­зации. Претензия централизованного планирования на обладание рациональным знанием о необъятном множестве фактов, обстоя­тельств и событий, не имеет под собой рациональных оснований. Вскрывая суть централизации, можно вспомнить выводы М.Крозье, подчеркивающего, что подлинный смысл централизации заключа­ется в воздвижении непроницаемого экрана между теми, кто име­ет право принимать решения, и теми, интересы которых они затра­гивают* Самый элементарный анализ централизации показывает, что она, помимо прочего, имеет и тот недостаток, что удлиняет цепь управленческого процесса. Ибо для того, чтобы один субъект хозяй­ственного процесса договорился с другим, ему требуется получить разрешение центра, который, в свою очередь, оброс лесами бюро­кратических инстанций. Связь двух смежных производителей превра­щается в долгую последовательность, как правило, нерациональных шагов, растягивая временные рамки процесса принятия решений, нивелируя инициативу, поражая ее коррозией бюрократии. Видимо, поэтому стремление к централизованному планированию и тоталь­ному регулированию всех сторон жизнедеятельности может быть названо «дорогой в рабство».

Вызов либеральным ценностям бросают установки типа «все должно находиться под контролем». Духовная жизнь, деятельность в сфере искусства, творчество, область личных отношений, обще­ние не могут быть подконтрольны. Рациональный контроль, воз­веденный в принцип организации жизнедеятельности, связан с многочисленными ограничениями. Первое — это жесткая необхо­димость достижения именно поставленной цели. Второе — требова­ние возникновения только желательных последствий, притом на­блюдаемых непосредственно. Третье — благотворность последствий как таковых. Четвертое — возможность знать или предвидеть зара­нее. Однако реальная жизнь с такой жесткой нормативностью не согласуется. На самом деле к числу обстоятельств, от которых за­висят действия людей для достижения своих целей, относятся не­известные им решения множества других неизвестных людей по поводу средств, используемых ими для достижения их собствен­ных целей. Анонимный механизм рыночного регулирования и обес­печиваемый конкуренцией самоуправляющийся процесс, по мне­нию Ф. Хайека, могут состязаться с самым рационально настроен­ным разумом. Рыночная координация индивидуальной деятельно­сти, подобно другим моральным традициям и институтам, сложи­лась в результате естественных, спонтанных и самоупорядочиваю­щихся процессов приспособления к большому количеству кон­кретных фактов, чем могло бы воспринять и тем более постичь любое отдельное сознание (mind). Ассоциация, корпорация, со­трудничество, свободная инициатива не обладают никакой прину­дительной властью. Субъекты производственного процесса дейст­вуют не под прессом предписаний, приказов и постановлений, а благодаря внутренней мотивации, имманентной логике такого типа порядка, который конкурентен и принципиально открыт для по­иска и осуществления новых возможностей.

Свобода и ответственность как социально-психологические кате­гории. Представления об ответственности связаны с тем, что, под­чиняясь определенным правилам поведения, мы «вписываемся в гигантскую систему традиций», существующих априорно, т.е. до опыта каждого, нового поколения и индивидуума. Социальные ин­ституты права и морали мыслятся как результат культурной эво­люции. В данном случае механизмом, посредством которого может быть введена система ценностей, оказывается механизм табу, за­прета. Преимущества запретного механизма просматриваются не в его указании на то, что и как надо делать, а в том, что он вводит некоторый ряд ограничений. Запреты означают нижние пределы, границы общепринятого. Действуя же в рамках обозначенных гра­ниц, каждый индивид вправе по своему разумению находить бо­лее рациональные формы поведения, определять более эффектив­ные технологии, осуществлять свою свободу.

Устав от тотальной нормативности и запретов, любой мысля­щий индивид стремится в прямо противоположную сторону — к спонтанному волеизъявлению, к свободе. Но его ожидают новые препятствия. Теперь уже свободе угрожают императивы природного инстинкта. Вступление в царство инстинкта, а следователь­но, вседозволенности влечет за собой пренебрежение всякими ог­раничениями и в итоге приведет к опровержению человеческой культуры как таковой. Поэтому свобода и ответственность высту­пают регулятивами не только личной, но и социальной жизне­деятельности индивидов. Персонально-инструментальные ценно­сти включают в себя: Жизнь, Здоровье, Силу, Красоту, Ум, а также субъективно-целевые ориентации, связанные с эффектив­ной, энергичной деятельностью; общечеловеческие идеалы.

Разнообразная система ценностей задает возможные горизон­ты самореализации личности, обуславливает ее легальные инициа­тивы. Развитое цивилизованное общество расширяет возможности личности, отсталое — их ограничивает. Развитое общество заботит­ся об условиях и гарантиях достойного существования человека, отсталое их игнорирует.

«Цветущая сложность» культурного мира помимо либерализ­ма украсила себя ценностями, включающими конституционализм, парламентаризм, выборное начало, вольный труд, социальную мо­бильность, собственность. Они выступают в качестве неких неиз­менных параметров и констант при различных цивилизационных изменениях. Можно сказать, что в этом своем качестве они уни­версальны, так как представляют свободы развитого общества, независимо от того, на какой территории и в какой части света оно расположено.

Представления об ответственности внешним образом связы­вают с такими феноменами, как репрессивность и наказуемость, как бы завуалировано они порой ни проявлялись и какой бы ин­теллигентский вид ни приобретали. На самом деле ответственность отождествлена с необходимостью каждого мыслящего и действую­щего индивида «держать ответ» за содеянное. Критика прошлых ошибочных шагов и решений, личный опыт, историческая память являются неотъемлемым компонентом развитого чувства ответст­венности.

Исторически основой формирования чувства ответственности стало выделение себя из окружающей среды, из круговорота со­бытий, определенный образ жизни, связанный с необходимостью выживания, требовал от человека самоконтроля над поступками и действиями. Если мы говорим о свободе, то, выражаясь гегелев­ским языком, мы представляем «материалу» свободно существо­вать вне Я. Ответственность же предполагает знание, которое не имеет свободного существования вне Я. Оно предельно концен­трировано внутри и вокруг нашего Я. Человек оказывается суще­ством, которое постоянно ищет себя, в каждый момент вопроша­ет, испытывает и перепроверяет условия своего существования. И лишь благодаря этой возможности давать ответ самому себе и другим человек становится «ответственным» существом.

Мерой и исходным пунктом ответственного отношения к себе выступают другие люди. «Лишь отнесясь к человеку Павлу, как к себе подобному, человек Петр начинает относиться и к самому себе, как к человеку», — гласит известное изречение. Самоотражение приобре­тает развитую форму ответственности сквозь призму другого созна­ния. Подобный подход к пониманию возникновения механизма от­ветственности имплицитно содержится в высказывании Спинозы: «Слова Павла о Петре говорят нам больше о Павле, чем о Петре». Это означает, что слова, обращенные к описанию какого-либо явления, называют это явление, но одновременно раскрывают и внутренний мир говорящего субъекта — носителя своего отношения. И если внеш­ними атрибутами ответственности могут быть высказывания вслух тех или иных оценочных формул, постулирование тех или иных необхо­димых установок, то критериями ответственности являются дела и поступки. Именно они позволяют судить о бытии сознания, о степени ответственности, а следовательно, зрелости и развитости субъекта.

Нередко можно встретить точку зрения, согласно которой об ответственности за поступки следует говорить только при наличии чувства вины. Здесь ответственность истолковывается с оттенком юридического требования наказания, нести ответственность за со­деянное означает искупать свой проступок. Однако ответственность следует понимать более широко, как тот фильтр предпочтений и установок, который находится у истоков сознательного действия. И независимо от того, совершил данный человек проступок или нет, чувство ответственности всегда ориентирует сознание на соот­ношение мира реального и мира должного.

Общественный и индивидуальный уровни ответственности. Об­щественное сознание, будучи отражением общественного бытия, развивается по законам, независимым от сознания отдельных лю­дей, но тем не менее обнаруживает себя в деятельности каждого субъекта. Общественное сознание воплощается в форме языка, нау­ки, философии, искусства, религии, политики, идеологии и пр., предписывает каждому индивиду необходимые нормы и правила поведения, снабжает его шкалой общезначимых ценностей, идеа­лов и смыслов. Однако, подобно тому как общество не есть сумма составляющих его индивидов, общественное сознание не есть сум­ма сознаний отдельных личностей. Поэтому каждый индивид транс­формирует общественно данную систему ценностей в специфиче­скую и индивидуальную, только одному ему органично прису­щую систему ориентиров и регламентации.

Личное и общественное сознание находятся в тесном и проти­воречивом взаимодействии. Исторически выработанные и институциализированные нормы мировосприятия, выступая базисом от­ветственного отношения ко всему происходящему, переплавляют­ся в личностные убеждения. С другой стороны, именно личност­ные убеждения и представления благодаря колоссальной творче­ской активности их создателей и носителей приобретают значение социальной силы и нормы, входят в состав общественного созна­ния. И если, говоря о глобальных проблемах современности, уче­ные призывают к общественной ответственности, ответственности всего мирового сообщества за судьбу цивилизации и сохранение самого биологического вида homo sapiens, то межличностные от­ношения и повседневный срез бытия заставляют индивида посто­янно решать задачи собственного ответственного выбора.

ЛИТЕРАТУРА

1. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1—2. М., 1992.

2. ХайекФА. Пагубная самонадеянность. М., 1992.

3. Сорос Дж. Советская система: к открытому обществу. М., 1991.

4. Панарин А.С. Философия политики. М., 1996.

5. Федотов Г.П. Россия и свобода /Судьба и грехи России. В 2-х т. СПб., 1990. Т. 2.

6. Хесле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности// Вопросы философии. 1994, № 10.