Глава 8 выводы на основе историй болезни

...глупо

Отвергать цели, которые ставит время И, обозревая наши жизни, Восклицать: «Я жалкий, я грешный, Я плохой, я испорченный, Но до чего же я интересный! Моя жизнь очень занимательна». Мы скорее погибнем, чем изменимся, Мы скорее умрем, костенея от ужаса, Чем пробьемся через минутное испытание И дадим умереть нашим иллюзиям.

В.-Х. Оден, Век тревоги.

Наша цель в этой главе состоит не в том, чтобы перечис­лить все пункты, которых мы касались в описанных истори­ях болезни, а в том, чтобы представить и подытожить неко-

торые важные моменты проблемы тревоги, как они были представлены и показаны на основе разобранных выше кли­нических данных.

1. Связь невротических страхов с лежащей в основе их тревогой

В первой истории болезни, рассмотренной выше, мы ви­дели, что страх Брауна по поводу того, что у него рак, пред­ставлялся ему как страх «реалистический» и «рациональный», и он не думал, что этот страх как-то связан с лежащей в глу­бине тревогой. Но мы заметили, что этот страх рака постоян­но появлялся как первый шаг в продвижении на пути к при­ступу тревоги; что до тех пор, пока страх рака оставался в фо­кусе внимания больного, тревога на сознательном уровне не проявлялась, но когда возникали тревожные сновидения и осознаваемая тревога (что регулярно происходило через не­сколько дней), страх рака исчезал. Страх рака, таким образом, был первым признаком надвигающегося приступа тревоги, а также средством скрыть внутреннюю тревогу посредством смещения и объективизации угрозы, которая представлялась рациональной и реалистичной. Приступ тревоги, первым признаком которого, как мы уже говорили, являлся страх ра­ка, время от времени был связан с определенным аспектом конфликта, лежащего в основе невротической тревоги боль­ного, а именно конфликта с его матерью. Мы видели, что ес­ли больной имел возможность последовательно держаться за свой страх рака (или, если представить себе такую ситуацию, у него действительно был бы рак), его внутренний конфликт и тревога были бы устранены, поскольку тогда он бы мог оста­ваться в больнице, о нем бы там заботились, а чувство вины не возникало, и он также получил бы возможность раскви­таться со своей матерью, так как она должна была бы содер­жать его. Таким образом, несмотря на лежащие на поверхно­сти и видимые различия по содержанию между страхом рака и конфликтом с матерью, было обнаружено, что существовала логичная и с субъективной позиции последовательная связь между первым (невротическим страхом) и вторым (лежащей под ним невротической тревогой).

В истории болезни Элен мы видели, что невротический страх перед родами был объективизацией внутренней трево­ги, которая возникла вследствие подавления чувства вины, связанного с ее беременностью. До тех пор, пока ее мрачные предчувствия можно было связать с возможными родовыми муками, в результате чего страх получал точку приложения, Элен могла легко истолковать его как «рациональный» — пе­ред ней не стояла гораздо более трудная проблема столкнове­ния с внутренним чувством вины, принятие которого пред­ставляло бы угрозу для ее центральных психологических спо­собов защиты и вызвало бы у нее глубокий конфликт.

Данные истории болезни показывают, что невротический страх представляет собой объективизированную, конкретизи­рованную точку приложения невротической тревоги¹. Также можно отметить, что: а) содержание конкретного невротиче­ского страха индивид выбирает не случайно или нечаянно: оно имеет последовательную и на субъективном уровне логическую связь с данной конкретной структурой глубоко лежащего кон­фликта у индивида и его невротической тревогой; и б) невроти­ческий страх выполняет функцию маскировки внутренних кон­фликта и тревоги.

На первом этапе исследования не состоящих в браке мате­рей было выдвинуто предположение о том, что невротические страхи сдвинутся на другие объекты, если изменятся практи­ческие вопросы и проблемы, стоящие перед индивидуумом, но невротическая тревога будет оставаться при этом относи­тельно неизменной². Были получены немногочисленные дан­ные, имеющие отношение к этой гипотезе. В тех случаях³, ко­гда было возможно продолжить исследование и после ро­дов — провести повторное тестирование по Роршаху, — результаты (во всех случаях, за исключением Долорес, по причинам, упоминаемым при обсуждении ее истории болез­ни) указывали на то, что: а) невротическая тревога несколько

¹ Ср. утверждение, которое мы делали раньше (гл. 6) о том, что невроти­ческий страх обязан своей «ненормальной» преувеличенностью лежащей под ним невротической тревоге.

2 Как говорилось ранее, одной из целей предъявления теста Роршаха и опросников по изучению тревоги после родов состояла в том, чтобы, если возможно, определить сферы проявления тревоги сразу после рождения ре­бенка.

³ Элен, Агнесса, Шарлотта, Франсис, Долорес.

уменьшилась; но б) конкретная тревожная структура лично­сти осталась той же самой. Наблюдались некоторые малоза­метные изменения области проявления тревоги: например, та область, где проявлялась тревога Элен, после родов в основ­ном исчезла, и было некоторое увеличение тревоги по поводу ее взаимоотношений с мужчинами по сравнению с тем, что показывали результаты теста Роршаха до родов. У Франсис произошел сдвиг с ригидной защитой (ограничения деятель­ности), от вызывающей тревогу ситуации — взаимоотноше­ний с мужчинами — на большее принятие возможности этих отношений, что сопровождалось более выраженными знака­ми тревоги. Но информации в результатах проводимого ис­следования, которые имеют отношение к рассматриваемой гипотезе, очень мало. История болезни Брауна проливает не­который свет на то, почему при исследовании не состоящих в браке матерей не представилось возможным (в дополнение к тому обстоятельству, что мы не могли после родов обследо­вать многих девушек) получить больше данных о сдвигах в точках приложения невротической тревоги. При изучении его истории болезни, составлявшейся в течение более чем двух с половиной лет, сдвиги в точках приложения невротической тревоги были совершенно очевидны, и для подтверждения вышеупомянутой гипотезы существовали ясные доказательст­ва. Было, однако, зафиксировано интересное явление: после нескольких приступов сильной тревоги у Брауна часто в тече­ние недели или нескольких недель наблюдалось отсутствие тревоги, несмотря на то обстоятельство, что внутренние кон­фликты ощутимо не приблизились к своему разрешению по сравнению с тем временем, когда тревога была¹. Если это яв­ление представляет из себя нечто широко распространенное, напрашивается одно объяснение, которое базируется на роли чувства вины при невротической тревоге. Мы наблюдали, что обычно выраженное чувство вины, часто в значительной мере

¹ Тот факт, что после периода сильной тревоги на время наступало осво­бождение от симптомов болезни, несмотря на то обстоятельство, что внут­ренний конфликт не был, по сути дела, выведен из тени, — явно представляет собой сложную проблему. Это явление может отчасти объяснить некоторое уменьшение тревоги после родов у девушек (в дополнение к тому обстоятель­ству, что непосредственно вызывающая тревогу ситуация, которой являются роды, была в прошлом, и появлялась возможность свободно распорядиться судьбой ребенка).

скрытое, но, как правило, глубокое, связано с внутренним конфликтом, лежащим в основе невротической тревоги. В случае Брауна совершенно очевидно, что он испытывал значительное чувство вины по отношению к своей матери в тех случаях, когда поводом для тревоги были его собственные достижения, и значительное чувство вины по отношению к самому себе, когда поводом была его зависимость. Могло быть так, что это чувство вины временно ослаблялось после того, как больной пережил болезненный опыт тревоги. И по­этому тревога, вызванная чувством вины (т. е. страхом нака­зания), также временно должна была бы ослабнуть. Дело мог­ло обстоять так, что индивид как будто говорил: «Я заплатил цену; теперь я заработал немного спокойствия». Заметим, что эта проблема, как и возможное ее объяснение, не описаны строго в соответствии с определенными требованиями, о них рассказано потому, что они дают возможность подумать. По­сле периода передышки невротическая тревога появляется вновь, обычно в связи с новым предметом. Поэтому представ­ляется вероятным, что, если бы наши исследования не со­стоящих в браке матерей продолжались достаточно долго по­сле родов, это дало бы возможность обнаружить новые точки приложения тревоги (например, когда девушки пошли бы ра­ботать или вступили в отношения с новым другом). В целом данные, полученные в настоящем исследовании, в некотором отношении подтверждают гипотезу о том, что точки приложе­ния невротической тревоги (невротический страх) будут ме­няться, в то время как внутренняя структура невротической тревоги останется постоянной, однако данные, относящиеся к этой гипотезе, не являются настолько определенными, что­бы назвать их убедительными.