Мир глазами детей индиго. В православном храме

— Мама, а почему здесь так мрачно и все в черном? Здесь что, кого-нибудь хоронят?

— Нет, сынок, это для торжественности.

— Ты же говорила, что здесь Бог живет. Покажи мне Бога, мама.

— Вон видишь на иконах. Это все Бог.

— Нет, мама, это не Бог, это просто картинки. Покажи мне настоящего живого Бога.

— Мальчик, тише, — зашипела рядом сморщенная злая старушка. — Бог накажет, язык отрежет.

Вовка испуганно прижался к матери.

— Мама, а мам, — зашептал он, — а что, вон тем мальчикам, что стоят перед картинками на коленях, Бог уже языки отрезал?

— Мамаша, уйми своего сына, — опять зашипела старушка.

— Ишь, вольный какой, воспитывай его в страхе божьем.

— Мама, мама, пошли скорее отсюда, — захныкал Вовка, — я не хочу здесь больше быть. — Здесь живет злой Бог, не настоящий. Он на всех нагоняет страх и всем мальчикам отрезает языки, и люди здесь недобрые, пошли, пошли скорее отсюда!

* * *

Моя мать и моя бабушка Мария были истинными верующими христианками, причем еще с дореволюционным стажем.

— Юрка, ну зачем тебе учиться, голову забивать всякими науками, — наставляли меня они.

— Ходи в церковь, там батюшка даст тебе все наставления и грехи твои отпустит.

Окончил, слава Богу, 7 классов, научился читать и писать, и хватит с тебя. В остальном положись на батюшку. Он знает, как надо жить по-божески.

Вот и довели нас попы до ручки. Сами невежественные, и всю Россию сделали такою же.

Никакой другой литературы, кроме христианской, верующим читать не положено.

А то вдруг, не дай Бог, народ поумнеет, откроет скрываемую от него Истину и перестанет ходить в христианские храмы.

Кстати, моя бабушка и мать были абсолютно безграмотны. Вместо подписи в ведомостях на пенсию они ставили крестики.

Я Бога

Жизнь мы постигаем через ощущения, через чувства, которые порождают эмоции.

Именно через эмоции человек излучает вовне богатейший спектр различного качества энергий.

Наши эмоции и чувства — это и есть продукт, переработанный из грубых энергий (например, пищи) в тонкие.

Чем выше человек по развитию, тем тоньше вырабатываемые им энергии. И все это как некоторый переходный этап в эволюции человека: вначале чувства и эмоции управляют им, потом он учится управлять ими. И, наконец, он добивается полного спокойствия от чувств и эмоций. Наступает этап мудрого осознания истины. И человек переходит на более высокую ступень существования — мыслительную.

Ему уже не нужно познавать мир через ощущения, чувства и эмоции.

Знания о мире идут к нему напрямую. Он просто знает, что откуда берется и куда уходит. Как устроен мир, человек, как выстраиваются отношения между ними. Он четко осознает свою роль, свою задачу, свою цель в этом мире и напрямую, сознательно идет к ней.

Мы представляем собой Божественное Я или Я Бога, но с некой иллюзией отдельности от Него. А носителем и содержателем этой иллюзии являются наши тела — от грубо физического до тонкого, каузального. Каждое такое тело является выражением Эго — отдельности от Единого. И пока существуют наши тела, мы не сможем слиться с Единым без наличия сознания своей отдельности.

Так замыслил Бог, и наша задача, осознавая свою принадлежность Целому, все-таки казаться отдельным. Тогда мы сможем не отождествляться со своими телами, а использовать их как Божественный инструмент: вначале для познания этих миров, а потом и для участия в их создании.

На примере работы будильника можно рассказать о том, как взаимодействуют временные ритмы Вселенной, Галактик, Звездных систем, планет, человека, атомов.

Время в разных Вселенных течет по-разному. Ритм изначальный задается Творцом в момент создания своей Вселенной, исходя из потребностей вышестоящей иерархии Абсолюта.

Чем тоньше материя, тем выше ее проникающая способность.

Вся грубая материя, в том числе и наше тело, пронизана этими энергиями. Но мы их не чувствуем, потому что нет в нас такого органа, который бы смог зафиксировать, почувствовать эти энергии. Тем не менее они воздействуют на нас, получая от нас то, что им необходимо.

На Земле мы получаем только инструмент — тело, которое дают нам родители, а вся остальная начинка: Дух, Душу, а вместе с ними и Личность — дается Высшими или Богом.

Поэтому земному мы должны отдавать земное, а Высшим — высшее, духовные проявления своей новой личности, которая формируется в процессе этого воплощения согласно программе, заложенной Высшими.

Изначально, после рождения, ребенок питается не только молоком матери, но и ее энергией, так же, как и энергией отца. И тем детям, которые сейчас приходят в мир 4–5 и даже 6-го уровня сознания, для подпитки их тонких тел нужны чистые энергии.

Но поскольку матери и отцы зачастую бывают ниже уровня своих детей, то они не могут дать им такой энергии в необходимом количестве. Тогда в ребенке начинают проявляться какие-то изъяны, болезни (в виде той аллергии на пищу, белки, как у Даши).

Что, естественно, вынуждает родителей страдать, переживать, и через эти страдания и переживания идет очистка их грубых энергий в более тонкие, которые и идут на подпитку ребенка. Так что благословляйте такие страдания, ибо они спасают наших детей.

Хлеб

После войны, в 1948–1949 годы, наша страна-победительница голодала.

Нас было семеро. Отец работал в шахте, мать домохозяйничала — куда с такой оравой пойдешь работать. Перебивались в основном картошкой. Хлеб был в большом дефиците.

Если удавалось купить килограмма три муки и напечь оладьи, то это был праздник.

Основным добытчиком хлеба в семье был я. Мне было 5 лет. Я был худой, как скелет. Меня так и дразнили на улице — Шкиля-Шкилет.

Я был вечно голоден. И когда входил в хлебный магазин, я окунался в аромат хлеба, насыщался им.

Но попасть в этот магазин нужно было через великие муки.

На руки, т.е. на одного человека, давали всего полторы булки хлеба.

Но чтобы этот хлеб взять, нужно было занять очередь в четыре часа утра, т.е. за четыре часа до открытия магазина. Хорошо летом, а зимой?

Люди жгли костры, чтобы согреться и дотянуть до открытия магазина. Но, отстояв 4 часа, ты мог хлеба и не взять, привозили его немного, а желающих было в 2–3 раза больше.

Перед самым открытием магазина у входа собиралась громадная толпа. И вот наступал момент открытия. В окно было хорошо видно, как продавец идет к дверям. Толпа замолкала и напрягалась. Продавец открывал крючок и стремглав бросался за прилавок. И, о Боже, что тут начиналось!

Вся эта громадная толпа пыталась одновременно вломиться в узкие двери. Кто-то истошно кричал: «Придавили, о-о». Кто-то пытался образумить толпу: «Дайте пройти очередникам, дайте очередникам». Какой там очередникам. Толпа зверела. Если кого сбивали с ног, то он был обречен. Его размалывали ногами. Потому что остановить и повернуть назад эту массу было невозможно. Наконец голова толпы иногда вместе с дверями проламывалась в магазин. Почти мгновенно вслед за нею магазин до отказа набивался людьми. Очередники пытались найти друг друга. Но одни уже успели взять хлеба и уйти, другие еще не смогли пробиться в магазин. Очередь ломалась. Кто-то матерился, кто-то плакал.

Где тут пятилетнему малышу было пробиться. Но я пробивался. Где между людей, где между ног я подползал к прилавку, втискивался между двумя очередниками и замирал.

— Откуда взялся этот мальчишка? — обычно кричала какая-нибудь женщина, наблюдавшая за прохождением очереди.

Сердце мое замирало: «Сейчас выгонят».

— Чей это парнишка, — продолжала кричать она.

— Ой, да это же мой, — обычно вскрикивала какая-нибудь сердобольная женщина.

— Что же ты туда прибился, иди ко мне.

Она прижимала меня к своему подолу.

И наконец-то я подходил к продавцу, отдавал заранее отсчитанные деньги и получал взамен заветные полторы буханки хлеба.

Я летел домой, как на крыльях. Все пело во мне: «Взял, опять взял хлеба». Я представлял себе, как мать встретит меня, всплеснет руками: «Кормилец ты наш, опять хлебушка взял. Господи, спасибо тебе». Она крестилась, смахивала слезы, а я был вне себя от счастья.

Однажды летом, засунув под рубаху заветную буханку, я, счастливый, бежал домой, но вдруг дорогу мне перегородил невысокий, но крепкий парнишка.

— Чего несешь? — угрожающе спросил он.

— Хлеб, — простодушно ответил я.

— А ну давай сюда!

Я прижал хлеб к груди и начал кричать.

Откуда-то вывернулись еще парнишки, сбили меня с ног, вырвали хлеб и убежали.

Я валялся в истерике в дорожной пыли и истошно кричал: «Хлеб, отдайте мой хлеб!»

Из дома напротив вышла женщина, подняла меня, отряхнула от пыли, утерла подолом платья слезы и повела в дом. Там она сполоснула под умывальником мое лицо и усадила за стол.

— Они отняли у меня мой хлеб, — всхлипывая, причитал я. — Они отняли хлеб, что я теперь скажу своей маме?

Женщина налила мне стакан чаю и положила рядом кусочек сахара.

Господи, сахар, мы могли пить с ним чай только по праздникам. Я зажал кусочек в кулачок. «Можно я его сестренке отнесу?» — попросил я.

— Можно, можно, — погладила меня по голове хозяйка.

Я выпил чай и поднялся. Из другой комнаты вышел мужчина с булкой хлеба в руках. Видно, он тоже недавно принес ее из магазина.

— Что ж, мать, режь, — сказал он.

Женщина взяла булку и, разрезав ее пополам, одну половину протянула мне.

— На, неси домой.

Я схватил хлеб, сунул его под рубаху и, прижав к груди, ринулся к порогу.

— Погоди, я немного провожу тебя, — остановила меня женщина.

— Почему только полбулки? — спросила мать, когда я протянул ей хлеб.

— Столько досталось, — соврал я.

Прошло уже более 60 лет с тех пор, а я хорошо помню этот случай. И эту женщину с мужчиной, и того парнишку, который отнял у меня хлеб.

Это был Саня Соколов, с которым мы потом сидели за одной партой и очень дружили.

Добро не забывается, а зло должно быть прощено и забыто.

Все живет, пока о нем помнишь.