Февраля 1977 года, Пуна, Индия

Цзыгун устал от учения и сказал Конфуцию: «Я хочу отдохнуть». «Нет отдыха для живущего.» «Значит я никогда не найду его?» «Найдешь. Устремись мыслью к величественному возвышению твоего могильного холмика и узнай, где найдешь ты покой». «Велика смерть! Благородный находит в ней отдых, низкий подчиняется ей!» «Цзыгун, ты постиг. Все люди понимают радость жизни, но не её ничтожество; бремя старости, но не её отраду; уродство смерти, но не её покой».

Философия — враг истины. Говоря «философия», я имею в виду всякую философию, в том числе и мою, потому что философия создает занавес слов, и вам не видна реальность, как она есть. Она искажает реальность, она интерпретирует реальность, она драпирует реальность, она прячет реальность, она скрывает реальность.

Истина обнажена, истина везде и всюду, истина внутри и снаружи, и единственный барьер — это слова, теории, теологии, которые вы выучили. Они не позволяют вам видеть то, что есть, — они стоят на пути, они суть предрассудки. Любая философия — это предрассудок, и никакое учение не является мостом — все они барьеры.

Рано или поздно для искренне ищущего наступает этот великий миг понимания, когда он чувствует себя утомленным, усталым — усталым от всей той чепухи, что длится во имя мышления. Слово «бог» не есть Бог, сколько еще вы будете играть в слова? Слово «пища» не есть пища, сколько еще вы будете таскаться со словом «пища», оставаясь голодными? Рано или поздно вы поймете, что то, с чем вы носитесь, — только слово: оно не может напитать вас, не может дать вам жизнь, не может дать вам мир, ничего не может вам дать. Конечно, обещает оно все, — потому философия и стала столь важной: из-за обещаний, но все эти обещания пусты — они никогда не исполняются. Философия никогда еще не помогла кому бы то ни было познать истину. Великий миг понимания вошел в жизнь Цзыгуна. Он был любимым учеником Конфуция.

Цзыгун устал от учения...

Смотреть — одно, учиться — диаметрально противоположное. Если я скажу: «Пойди, посмотри на розы в саду», а вы вместо того, чтобы пойти в сад, пойдете в библиотеку и выучите все о розах, — это учение. Вокруг да около, все кругом и кругом, но никогда не касаясь главного.

Цзыгун устал от учения...

Довольно слов, довольно теорий, догм, довольно учений. Это я называю великим мигом в жизни ищущего. Каждый должен пройти сквозь слова, потому что нас приучили к словам. Каждый должен пройти сквозь теории: нас пичкали теориями с самого детства. Мы воспитаны, опираясь на предрассудки, учения, церкви, школы. Один — христианин, другой — мусульманин, третий — индус: мы ограничены, нас воспитали, ограничили, поэтому, как только мы задаем вопрос: «Что есть истина?», ум начинает снабжать нас словами: он знает ответ. Все эти ответы ложны, все эти ответы заимствованы, — но ответы он поставляет прекрасные. На какое-то время они удовлетворяют вас и, если ваши искания не столь велики, могут удовлетворить навсегда. Только настоящий ищущий понимает, что слова бессмысленны.

Не язык есть дверь к реальности, — молчание. Внутренний диалог должен прекратиться, только тогда придет ясность, только тогда реальность откроется вам. Вы не прекращаете внутренней болтовни, ваш ум продолжает работать: постоянно, навязчиво, как маньяк. Ум и есть маньяк: он без конца создает новые слова, новые комбинации, новые теории, — он множит построения. Ум — великий изобретатель теорий, он не дает вам ни минуты передышки, паузы, чтобы взглянуть, что же это на самом деле. Внутренний диалог должен прекратиться... тогда вдруг окажется, что нет никакого барьера — и Никогда не было.

«Прежде всего — истина не скрыта, истина перед вами», — говорят дзэнские монахи.

Чего вы ищете? Куда вы несетесь? Но глаза ваши застланы предрассудками.

Цзыгун устал от учения...

Он многое изучил и наконец понял, что учение не насытило его. Оно не сделало его сильнее, оно ничего не дало: оно не дало ему чувства своей большей подлинности. Он все еще нигде, он все еще пуст. Никакой интеграции, он не знает, кто же он на самом деле. Его охватила усталость. Должно быть, он был настоящим ищущим: даже Конфуций не смог его обмануть.

Конфуций — большой ученый: он может ответить на любой вопрос, он может придумать прекрасные ответы. Все эти ответы сфабрикованы, доморощены, но дураков они могут одурачить. Многих они могут заставить поверить, что они что-то знают. Эти ответы могут стать утешением, а его знания, его респектабельность, безупречный характер... Это человек многих достоинств, — учтите: человек высоконравственный... человек с характером, с безупречными манерами, с тактом, мастер этикета... человек благородный, джентльмен. «Джентльмен» — цель всей конфуцианской философии: человек должен стать джентльменом, благородным. Конфуций безупречен, в нем не найти изъяна: все добродетели действительно воплотились в нем. Высоконравственный человек с большими знаниями, держащийся традиций, установлений, священных текстов, уважаемый царями и царицами, уважаемый всей страной, — но даже он не смог обмануть Цзыгуна.

Цзыгун устал от учения...

Когда вы устали от учения, наступает великий миг: студент становится учеником. Устав от учения, вы совершаете поворот на сто восемьдесят градусов, вам уже не интересны теории, вы хотите настоящего: вы хотите пищи, которая насытила бы вас. Не нужны вам никакие рецепты, не нужны никакие поваренные книги, — вам нужна настоящая пища.

...и сказал Конфуцию: «Я хочу отдохнуть».

Слова создают беспокойство, учения и догматы делают вас еще напряженнее, потому что уводят в сторону: они уводят вас от реальности..Чем дальше вы уходите от реальности, тем беспокойнее становитесь. Пусть это станет критерием: если вы чувствуете беспокойство, значит вы далеко ушли от реальности. Когда вы близки к реальности, — безграничный покой, отдых, спокойствие, блаженство, тишина, мир. Вы дома, потому что реальность — ваш дом. Беспокойство означает только то, что вы далеко-далеко, что все ваше существо отрезано от дома, — отсюда беспокойство.

Цзыгун сказал: «Я хочу отдохнуть. Довольно теорий, довольно ученья: я изучил все, что только можно, я стал высокообразованным человеком, вашим первым учеником, но это не принесло удовлетворения. Помогите мне найти покой».

Вы заметили? Чем больше вы знаете — слов, священных текстов: христианство, ислам, индуизм, буддизм, Гита, Коран, Библия, Веды, — тем больше вы чувствуете, что ваш ум становится все безумнее: вас разрывает на части. Одна теория говорит одно, другая говорит другое — они противоречат одна другой, застревают друг у друга в горле. Столько дискуссий и никакого результата. На протяжении веков философия не пришла ни к единому общему выводу, дискуссии философов продолжаются вот уже пять тысяч лет, но все это не привело ни к единому заключению, — заключению, с которым бы все они согласились. Не было и нет никакого согласия, нет до сих пор и надежды, что согласие появится в будущем. Философы не могут согласиться, потому что согласие возможно только тогда, когда вы знаете реальность, — тогда возникает согласие. Если вы знаете реальность и я знаю реальность, — возникает согласие: нет проблем. Вы знаете единственную реальность, я знаю ту же единственную реальность — какие еще дискуссии? Дискуссии возникают, когда у меня одна теория, а у вас другая, — тогда соглашение невозможно. Согласие возможно только через опыт. Опыт обладает решающей силой, аргументация не обладает решающей силой: аргумент вызывает контраргумент и пошло-поехало. Когда двое спорят, не может быть, чтобы оба они были правы. Оба они могут быть неправы, но оба правы они быть не могут.

Случилось так...

Однажды Мулла Насреддин поспорил с женой — дискуссия мужа с женой, — и, естественно, чем дальше заходило Дело, чем сильнее у Муллы нарастало чувство:

— Ну зачем я все это затеял?

Он уже проголодался, а жена и не думала приниматься за стряпню. Тогда он подошел к жене и сказал:

— Прости меня, я был неправ.

— Нет, так не пойдет, — возразила жена, — ты должен признать, что правая. То, что ты неправ, еще ничего не меняет: ты должен признать, что права была я. Ты, считая себя неправым, можешь думать про себя, что я тоже неправа, так что твои слова меня не устраивают.

Оба могут быть неправы. Помните: истина одна, не-истин может быть сколько угодно. Религия одна, — двух быть не может, потому что истина одна, но философий может быть сколько угодно. Каждый может создать свою философию — свой сон о реальности. Вы можете изготовить собственную теорию, но вы не можете изготовить реальность. Это создает беспокойство. Когда вы не можете прийти к окончательному, вы зависаете в преддверии ада, и это зависание посредине, — ни здесь и ни там, — и есть то, что философия создает в человеке: он начинает чувствовать, что знает, и в то же время в глубине души продолжает чувствовать, что не знает. Создалась напряженная ситуация: вы знаете, что не знаете, и в то же время чувствуете, что знаете. Вы чувствуете, что знаете, и в то же время знаете, что не знаете. Вы становитесь расщепленным, вы становитесь шизофреником, в том неокончательном состоянии, когда потеряна способность сделать вывод, когда не на что опереться. Человек чувствует себя незавершенным, неполным, — и неполнота эта ранит. Человек хочет знать полную истину, всю истину, до конца.

Случилось так, что один коммерсант зашел в гостиницу.

— Как мне быть с комнатой? — расстроился администратор. — В единственную свободную комнату я не могу вас пустить.

— Но почему же? — удивился коммерсант. — Почему не пустить меня в комнату, если она свободна?

— Дело в том, что комната эта на втором этаже, а на первом, прямо под ней, находится номер видного политического деятеля. Он беснуется при малейшем шуме. Если вы скрипните половицей или пройдетесь по комнате, он поднимет на ноги всю гостиницу, а кому охота иметь неприятности? Поискали бы вы другой отель.

— Но я обошел всю округу, — взмолился коммерсант, — все гостиницы переполнены. Сжальтесь надо мной, умоляю вас. Клянусь: я не шевельнусь в комнате. Я весь день проработаю в городе, приду поздно и тихо лягу спать, а утром уеду в другой город. Прошу вас.

И ему дали этот номер.

Коммерсант вернулся среди ночи, усталый после работы, сел на край кровати, снял один ботинок и швырнул его на пол. Тут он остолбенел от ужаса, вспомнив о видном политическом деятеле, и, сняв второй ботинок, беззвучно поставил его на коврик. И заснул.

Через час в его дверь постучал видный политический деятель. Открыв дверь, коммерсант увидел перед собой разъяренного, обезумевшего деятеля, но не мог ничего понять: «Что бы такого я мог сделать? Ведь я сплю вот уже больше часа!» Вслух же он сказал:

— Я прошу прощения. Видимо, я ворочался или сказал что-то во сне. Простите, я не хотел.

— Нет, — сказал деятель, — дело не в этом. Что случилось с другим ботинком? Вот уже больше часа я не могу заснуть: я услышал шум — первый ботинок грохнулся об пол. «Так, — сказал я себе, — началось: он пришел». Я прислушался, стал ждать, и вот я жду уже больше часа. Я не могу спать, я совершенно обезумел и хочу знать: что же случилось со вторым ботинком?

Вот что бывает с умом, находящимся в неокончательном состоянии: что-то висит над ним, как дамоклов меч. Легко представить, каково пришлось бедному деятелю. Он, видимо, отчаянно пытался уснуть, но стоило закрыть глаза, как он видел ботинок, застывший над ним в воздухе. Что, что случилось?

Ум может быть спокоен, только придя к окончательному заключению, а философия не ведет ни к какому заключению. Окончательна только реальность, окончателен только опыт, только переживание, только существование.

Цзыгун устал от учения и сказал Конфуцию: «Я хочу отдохнуть».

«Нет отдыха для живущего», — ответил Конфуций.

Эта позиция «нет отдыха для живущего» основана на определенной философии: жизнь — это борьба, жизнь — это действие, жизнь — это конфликт, жизнь — это война на выживание, — где уж тут отдыхать? Та же философия Доминирует и на Западе: Дарвин — «выживание наиболее приспособленных»; Ницше — «стремление к власти». Конфуция прекрасно поняли бы на Западе: он западный человек. Родился он на Востоке, но ничего восточного в нем нет. Его подход к Жизни — деятельность. Это позиция «ян» — мужская позиция: борьба, конфликт, победа, навязывание своей воли. Вы здесь, Чтобы проявить свою волю, проявить себя, — вы должны Показать миру, кто вы есть, должны оставить след в истории, иначе ваша жизнь бессмысленна. Вы должны состязаться, должны отстаивать себя, — только тогда вы оставите о себе память. Если вы пребудете в покое и молчании, как вам удастся оставить какой-либо след в истории?

Лао-цзы не оставил следа в истории — Тамерлан оставил след. Чжуан-цзы не оставил следа в истории — Надир-шах, Александр, Наполеон, Гитлер, Сталин, Мао оставили след. Мао был конфуцианец, он верил Конфуцию и не жалел сил, чтобы вырвать с корнем все даосское в жизни Китая и уничтожить его навсегда. Он уничтожил многие даосские монастыри, он хотел подсечь их под корень. Почему? Потому что они не учили бороться. Если в учении отсутствует борьба, то откуда там возьмется революция?

Позиция Дао — позиция сотрудничества, а не конфликта; позиция Дао не против природы, а вместе с ней: открыть ей дорогу, дать ей течь своим путем, сотрудничать, сочетаться, идти вместе с ней; позиция Дао — глубокое расслабление.

Помните: это не бездействие. Это ни действие, ни бездействие, это трансцендентально. Даосский термин увей означает деяние через недеяние. Это цель Дао: действуй, но не будь действующим; действуй, но пусть через тебя действует Дао, а ты лишь сотрудничай с ним, тогда — через Дао — ты пребудешь в полном покое в жизни.

Но как можно отдохнуть с Конфуцием? Он прав: в рамках его философии

«Нет отдыха для живущего».

Надо бороться изо всех сил, надо проявить характер, твердость, силу воли. Жизнь дается для того, чтобы проявить себя. Это состязание, где каждый готов перегрызть другому глотку, где каждый стоит другому поперек дороги: если расслабитесь, — вы пропали. Боритесь изо всех сил! Будьте всегда настороже и не думайте об отдыхе. Слово «отдых» в конфуцианском понимании означает эскапизм, уход от жизни. Не мечтайте о медитации — это уход от жизни. Не уходите в Гималаи, не погружайтесь в молчание — это уход от жизни. Надо что-то делать! Жизнь — для действия, для бездействия — смерть: такая у них логика. Конечно, когда-нибудь вы умрете — тогда и отдохнете, зачем об этом думать? Позиция совершенно четкая и логичная, так что людям логичным она нравится.

«Нет отдыха для живущего».

«Значит я никогда не отдохну?» — спрашивает ученик.

Конечно: если нельзя отдохнуть при жизни, то когда же еще? «Когда же я отдохну? Неужели покоя нет нигде? Неужели этот кошмар никогда не кончится? Неужели конца нет?»

Конфуций отвечает:

«Отдохнешь. Устремись мыслью к величественному возвышению твоего могильного холмика и узнай, где найдешь ты покой».

«Отдохнешь». Обратите внимание на эти слова: это величайший обман из всех, придуманных человеком: «Отдохнешь... не сейчас, там, потом, в будущем... не здесь, в другом месте». Все «религии» пользуются этим коварным приемом, — они обещают, они говорят: «Вы найдете все, к чему стремитесь... но не сейчас... завтра».

А завтра не приходит никогда, — не может прийти, не может по самой своей природе. Будущее не приходит никогда: когда оно приходит, — это настоящее, это всегда сейчас, сейчас, сейчас. Где бы вы ни очутились, это будет здесь и сейчас.

Вот и это обещание: «Отдохнешь». Коварное обещание. Этим грешат все религии: «В небесах ты найдешь мир, покой, счастье. В мокше, в нирване... где-то далеко есть страна мира и счастья. Ты попадешь туда однажды, но не сейчас. И если хочешь попасть туда, жертвуй для этого своим сегодняшним счастьем. «За все надо платить, — говорят они, — а цена такова: жертвуй настоящим ради будущего, жертвуй настоящим ради воображаемого, жертвуй жизнью ради какого-то существования после смерти».

И им удалось убедить человечество: жертвуют жизнью почти все. Никто не возвращался с небес рассказать, как там дела: никто не возвращался после смерти сообщить: «Да, Конфуций был прав», так что обман держится — некому возразить. Хитро придумано — возразить невозможно: нельзя опровергнуть, хоть и нельзя доказать, — опровергнуть тоже нельзя.

«Отдохнешь». Прислушайтесь: «Отдохнешь». Тут вся ваша жизнь. В детстве папа с мамой вам говорят: «Не сейчас, когда вырастешь», а когда вырастете, — «не сейчас», в старости, на пенсии, когда скопишь много денег, когда все будет сделано, все цели достигнуты, тогда будет время отдохнуть и расслабиться — тогда». Ну, а когда состаритесь, говорят: «После смерти». Без конца откладывается. Морковка будущего все висит перед вашим носом, и чем ближе вы к ней, тем дальше она отодвигается, а тем временем вы продолжаете упускать все предоставляющиеся возможности.

Философия, ориентированная на будущее, ядовита. Философия, ориентированная на будущее, подобна опиуму: она наркотизирует, не дает вам жить своей подлинной жизнью прямо сейчас, здесь и сейчас, а только это и есть жизнь. Теперь послушайте, что говорит Конфуций. Ученик хочет отдохнуть; он отвечает:

«Нет отдыха для живущего».

«Жизнь — это борьба, так что и не проси об отдыхе. Отдых, конечно, будет, но не сейчас, — ни в коем случае не сейчас. Отдохнешь. Подожди. Там, впереди... Всегда там, впереди, — и никогда здесь и сейчас. Бегите, бегите от данного мгновенья: живите в будущем и жертвуйте ему настоящее».

Это я называю величайшим обманом, придуманным человеком. Сработан он на славу, им — будущим — кормятся и священники, и политики. Коммунисты говорят: «Подождите, принесите себя в жертву будущему. Рано или поздно будет построено такое общество, — бесклассовое общество, — где все будут счастливы». Вы несчастны, вы страдаете, вы хотите отдохнуть — и немедленно, а они отвечают: «Не тревожься, будет и отдых. Подожди, там, впереди... Дай только сделаем революцию, и все будет хорошо. Если хочешь, чтобы будущее стало счастливым, жертвуй... жертвуй!» Фашисты говорят: «Жертвуй, чтобы родина победила. А когда родина победит, когда нордическая раса докажет, что она — высшая из всех, тогда настанет мир на земле».

Политики кормятся будущим, паразитируют на будущем. Настоящее мерзко, безобразно, ужасно. Они создают воображаемые цели, утопии, прекрасно их разукрашивают, не жалея красок, — и вот вы очарованы, и вам уже некогда оглянуться. Все мерзко, безобразно, ужасно — как снаружи, так и внутри. Вы — одни сплошные слезы, ничего больше, одно сплошное страдание, ад, а они говорят вам: «Подожди. Там, впереди... грядут великие дни». Политик этим живет, и священник этим живет, а политик и священник не так уж далеки друг от друга: они партнеры в одном деле. Дело состоит в том, чтобы не позволить человеку быть здесь и сейчас, потому что, раз оказавшись здесь и сейчас, человек так счастлив, что не будет уже слушать ни политика, ни священника.

Если человеку позволено быть здесь и сейчас, в нем будет такой мир, такой покой, что ему уж дела не будет ни до каких небес. Он достиг — кому теперь нужен ваш рай? Ваш рай столь значителен, потому что человек живет в страдании. Чтобы раю оставаться значительным, человек должен оставаться в страдании. Значительность рая придает значительность и священнику: он укажет вам путь, у него ключи, он знает прямой путь к Богу. У вас этого нет, поэтому вам надо как-то улестить и умастить священника, чтобы тот принял в вас участие и убедил Бога, что вам надо подарить счастье. Вы настрадались достаточно и страдали добросовестно, вы жертвовали всем ради веры, ради отечества, ради человечества. «Жертвуйте — чему угодно, но жертвуйте!» —вот их идеал... главное — жертвуйте.

Отбрасываются старые идеалы: они протухают, человека уже тошнит от них. Тогда придумываются новые идеалы — жертвуйте теперь ради них. Это тянется веками: меняются только идеалы, но самопожертвование продолжается. Иногда вы жертвуете Богу. Мусульманские священники говорят, что, если вы умираете на поле битвы за свою веру, рай вам обеспечен. Так что умирайте совершенно спокойно, хорошо зная, как вас примут на небесах. Коммунисты говорят, что, если вы умираете за революцию, вы великий человек, ваше имя будет благоговейно произноситься грядущими поколениями, о вас будут помнить, как о жертве, вас будут уважать. Для этого нужно только одно: не живите — жертвуйте своей жизнью.

Совершенно абсурдная ситуация. Ваши родители жертвуют собой ради вас: отец, мать жертвуют ради вас всем. Они говорят: «Я жертвую всем ради моих детей». Естественно, они ждут компенсации: ведь мать, жертвуя всем для ребенка, губит свою жизнь и она ждет расплаты, она будет говорить без конца, она втемяшит вам в голову: «Я пожертвовала ради тебя всем, запомни это: я принесла тебе в жертву свою жизнь, свою юность, все — для тебя». И она постарается убедить вас: «Ты должен сделать то же для своих детей, так что и вы будете жертвовать всем для своих детей, а затем будете убеждать их, чтобы они поступали точно так же... Так что не живет никто: одно поколение приносит себя в жертву другому, а если вы не будете этого делать, уважать вас не будут. Никто не будет вас Уважать, вы станете преступником. Если вы не будете жертвовать собой ради других, они скажут: «Что это вы вздумали? Вы дурной человек, вы безнравственны. Жертвовать собой прекрасно, жить для себя — эгоистично». Только подумайте, что делают эти люди: быть счастливым — эгоистично, а жертвовать — прекрасно! Но жертвуя собой, вы станете несчастным, а несчастный человек сеет вокруг себя несчастье. Несчастный человек ждет расплаты, простить он не может — ведь его жизнь разрушена. Говорят, что жена должна жертвовать собой ради мужа, а муж должен жертвовать собой ради жены. Зачем? Оба жертвуют — они упускают свою жизнь.

Я учу вас чистому эгоизму: никогда не жертвуйте собой ради кого бы то ни было, живите своей истинной жизнью, и тогда вам никогда не понадобится ждать расплаты от кого бы то ни было, вы никогда не будете таить злобу и ненависть против кого бы то ни было. А человек, у которого ни на кого нет зла, — это человек, полный любви, сострадания, доброты, щедрости. Человек, который ни на кого не держит зла — ни на своих детей, ни на жену, ни на мужа, — безмерно прекрасен. Вокруг него атмосфера счастья: кто бы ни входил в его сферу, разделяет его счастье.

Будьте эгоистичны.

Взгляните на деревья: ни одно дерево не пытается жертвовать собой ради другого, — потому-то они зеленеют. Если бы они принялись жертвовать, не нашлось бы зеленого дерева, ни одно дерево не цвело бы. Взгляните на звезды, они эгоисты! Они сияют для себя, они не жертвуют, иначе бы все существование стало уродливым и мрачным. Эгоизм естественен, и то «эго», которому я учу вас, и есть Дао: это ваша природа. Прислушивайтесь к ней, следуйте ей. Ваша природа говорит вам: «Будь счастлив».

Если бы Цзыгун спросил Лао-цзы, тот ответил бы: «Рад за тебя и поздравляю. Ты устал от учения? Отлично! Отныне отбрось все мысли — медитируй. Ты хочешь отдохнуть? Это возможно прямо сейчас».

Конфуций говорит: «Отдохнешь». Будущее бессмысленно, это ловушка — ловушка, чтобы утешить вас: пусть сейчас у вас этого нет, но будет! Можно надеяться — и этой надеждой вы отравите себе всю жизнь.

Священник и политик хотят, чтобы вы стали мучениками, а мученики — не самые лучшие люди: очень уж они злые. Они упустили свою жизнь, теперь им только сердиться — это естественно. Вы принудили их загубить свою жизнь, вы убедили, соблазнили их загубить свою жизнь, — как им теперь быть счастливыми? И как они могут простить вас?

Живите для себя — и будете жить для всех остальных, — но это не жертва! Живите для себя, будьте подлинно, истинно эгоисты: это естественно. Заботьтесь о своем счастье, своем отдыхе, своей жизни; как же поразит вас, что, будучи счастливы, вы помогаете счастью других: мало-помалу вы понимаете, что чем счастливее остальные, тем счастливее вы. Счастье существует только в океане счастья, — одно оно существовать не может.

Помните логику, глубокую логику эгоизма. Счастье не может существовать как остров. Если бы все были несчастливы, тогда вам очень трудно было бы быть счастливым — почти невозможно: ведь этот океан несчастья вокруг неустанно сокрушал бы ваши берега. Несчастье, обступающее со всех сторон, подавляло бы вас, оно проникало бы в вас, поэтому счастливый постепенно начинает понимать главный, основной закон: «Если я хочу быть счастлив, мне нужно, чтобы и люди вокруг тоже были счастливы». Но помните: он не служит другим, он не жертвует, он просто эгоистичен. Он хочет улыбаться — и он помогает улыбаться вам: ведь улыбка не может жить в одиночестве, она выглядела бы нелепо. Представьте: вот вы здесь, и только один улыбается, а все остальные серьезны. Он смутится, почувствует себя виноватым: отчего он один улыбается, когда никто больше не улыбается? Что-то не так. В другой раз ему надо быть осторожнее, надо будет подумать. Когда же вы все смеетесь, то смеяться очень легко: все способствует смеху. Мы зависим от целого, мы — часть целого.

Будучи счастливым, вы создаете возможность для счастья другим. И это — истинное служение, это вовсе не жертва: вы не становитесь мучеником. Мать счастлива, — вот отчего она любит ребенка. Она гак счастлива, что хочет разделить свое счастье с ребенком. В ней не затаится ни тени обиды, нет — она будет чувствовать благодарность к ребенку: ведь благодаря ему у нее появилось столько прекрасных мгновений. Она всегда будет чувствовать благодарность к ребенку: «Оттого, что ты появился; оттого, что ты выбрал меня своей матерью, что ты выбрал мое чрево, — ты дал мне такое счастье, ты дал мне столько прекрасных мгновений, которые без тебя были бы невозможны. Я благодарна тебе». И ребенок будет благодарен такой матери, которая благодарна ему, он никогда не пойдет против нее, — это будет так трудно. Обычно я не встречаю людей, у которых нет ненависти к матери или к отцу.

Гурджиев говорил своим ученикам: «Пока вы не простили своих отца и мать, вы не можете расти». Вы скажете: «Какая чепуха! Что это он говорит? Пока вы не простили». Он написал это на своей двери: «Не входите сюда, пока не простили своих отца и мать». Но никто еще не смог простить своих отца и мать, потому что отец и мать слишком много жертвовали.

Отец и мать стали слишком несчастны из-за своих детей, и они без конца говорят, как они настрадались. Ни одна мать не говорит: «Как я рада была всегда оттого, что ты у меня есть». Ни один отец не говорит: «Придя в наш дом, ты принес нам свет, любовь, Бога». Тогда дети смогут не только простить — они смогут любить, они смогут быть благодарны.

Как только понято Дао, все психоаналитические проблемы исчезают, потому что весь психоанализ основан на том, что вы не можете простить своих отца и мать. Что вы делаете, лежа на диване у аналитика? Вы негодуете на своих отца и мать. Что вы делаете, занимаясь «начальной терапией»? Когда Дао понято, система Янова теряет смысл. Чем вы занимаетесь, когда лягаетесь и визжите в «начальной терапии»? Кого вы лягаете? Своих отца и мать. На кого вы визжите? На своих отца и мать.

Если послушать пациента на диване у аналитика, то почти все, о чем он говорит, полностью относится к его матери. Оказывается, что мать — корень всех проблем. Так оно и есть, а причина создавшейся ситуации в том, что политики и священники затуманили людям мозги. И они продолжают гнуть свое: «Отдохнешь. Подожди. Там... впереди... будет тебе счастье».

Настоящее мгновение — это все, что у вас есть. Пользуйтесь им мудро, не давайте никому обмануть себя.

«Найдешь. Устремись мыслью к величественному возвышению твоего могильного холмика и узнай, где найдешь ты покой...»

«Величественное возвышение могильного холмика...»? Могила есть могила; это порядочная мерзость, как бы её ни приукрашивать. Можете сделать её мраморной гробницей и золотыми буквами высечь на ней имя, но это никого не обманет. Внутри — только смерть, причем мерзкая смерть — смерть после непрожитой жизни. Непрожитая жизнь — безобразна. Отложенная жизнь — мерзка. Жизнь прожитая — прекрасна, а людей, проживающих свою жизнь, очень мало; только их смерть прекрасна. Тогда и смерть становится прекрасной: они могут жить так прекрасно, что однажды проживают и свою смерть. Они проживают свою жизнь, а затем и свою смерть.

Непрожитая жизнь не может привести вас к прекрасной смерти. Конечно, вы можете соорудить мраморную гробницу, можете высечь на ней имя золотыми буквами, и начертать на ней прекрасные стихи, и зажечь вокруг нее свечи, и усыпать её цветами, но все это ложь. Кого вы пытаетесь обмануть? При всем этом мраморе, золотых цветах и свечах, — он мертв. И никогда ему не давали жить — из-за вас. Какое опасное утверждение:

«Устремись мыслью к величественному возвышению твоего могильного холмика и узнай, где найдешь ты покой».

Пока покой не достигнут в жизни, он не может быть достигнут в смерти. Назовем это непреложным законом: то, что вы достигли в жизни, вы сможете удержать после смерти, но не наоборот. Если вы достигли медитации, ваша смерть будет медитацией. Если вы достигли любви, ваша смерть наполнится энергией любви, если вы достигли Бога, ваша смерть будет божественна.

Но помните: смертью нельзя ничего достигнуть — достижение приходит через жизнь. Смерть — лишь страшный суд, последний приговор. Смерть просто ставит последнюю точку. Тогда последнее слово само собой становится последним приговором. Если человек был велик любовью, если он в самом деле любил, независимо от условий, и его жизнь была пылающим пламенем любви, светом любви, тогда смерть окончит главу этим ярко пылающим пламенем. Но если смерть закрыла вашу жизнь, которая была одним страданием и больше ничем, лишь одни надежды на будущее, ни одного подлинного переживания, тогда ваша смерть тщетна. Это то, что Гурджиев называет «собачья смерть». В этом случае вы умираете — и все: вы ничего не достигнете, ничего нет.

Никто ничего не достигает смертью, пока не достиг этого жизнью. Смерть — лишь единое Мгновение. Чего можно Достичь в одно мгновение? Вы упустили семьдесят лет жизни и надеетесь, что достигнете чего-то в одно мгновение? Семьдесят лет вы жили бессознательно, в суете, в безумстве, в кошмарном бреду, — и вдруг в миг смерти достигнете покоя? Нет, сударь, вы будете ворочаться с боку на бок в своей могиле -~ покоя вы не найдете.

Конфуций не прав — не прав совершенно. Он предлагает Утешение. Это преступно. Давать такие утешения — преступление против человечества: ведь кого-то можно обмануть. И ему удалось сбить с толку этого ученика.

«Велика смерть! Благородный находит в ней отдых, низкий человек подчиняется ей!»

Что ж, Конфуцию удалось сбить его с толку. Великий миг упущен. Цзыгун был уже близок к двери, через которую мог бы выйти на свободу, но Конфуций втянул его обратно. И ученик опять начинает рассуждать в терминах философии, догматов, учения. Он научился этому из священных текстов: «Велика смерть!» Сам он не знает. Ему неведом даже покой, — что же он может знать о смерти? Смерть — это предельный покой... А ему не знаком покой даже относительный. Он не знает даже, что такое жизнь; он в суете, суматохе, он расщеплен. И вот он начинает говорить: «Велика смерть!» Заслушавшись учителя, он снова очутился в облаке слов.

Конфуций — великий учитель, вдохновенный, впечатление от него огромное: в течение многих веков царил он в китайской мысли, и сегодня он все еще влиятелен, все еще доминирует. Такой человек был и в Индии — Ману. Его можно сопоставить с Конфуцием. Ману и сегодня доминирует в Индии, а человек он того же типа и мало чем отличается. Индийское общество основано на законах Ману, китайское — на законах Конфуция. И каждый из них довел свою страну до деградации.

«Велика смерть!»

Слушая Учителя, ученик снова в тумане; так воздействует чужое обаяние — он обманут. Он забыл, что сказал в начале: «Я хочу отдохнуть, потому что устал от всех учений». Он был уже у перевала, там, где студент может стать учеником. Все снова упущено, он снова свалился в прежнюю ловушку, в которую всегда так легко попасть: ведь она так знакома, так привычна. «Велика смерть!» Ничего не зная о жизни, ничего не зная о покое, он берется рассуждать о столь глубоком: «Велика смерть!» Где-то вычитал. Да, в текстах написано: «Велика смерть!» Но смерть велика только тогда, когда велика жизнь.

Помните: ваша смерть — это ваша смерть; моя смерть — это моя смерть. Моя смерть зависит от моей жизни, ваша смерть — от вашей жизни. Если ваша жизнь велика, ваша смерть тоже будет велика; ведь смерть — кульминация жизни. Если вы прожили жизнь хорошо, полностью, вы достигнете величайшего пика, вершины Гималаев. Но если вы лишь ползали по земле, — вы и не жили вовсе, вы лишь мечтали, грезили и надеялись, и никогда ни единый миг жизни не прорвался к вам, не было ни единого мгновения подлинности: вы всегда что-то из себя изображали и прятались за масками. Вы никогда не были настоящим, вы всегда были подделкой, и смерть ваша тоже будет фальшивой — великой она быть не может. Великая смерть увенчает лишь великое странствие. Конец странствия — результат каждого шага. Это так просто, так очевидно. Если вы танцевали всю жизнь, ваша смерть станет великим танцем. А если вы только стенали и причитали, тогда и смерть ваша будет стоном и причитанием; иной она быть не может — она завершает вашу жизнь.

Так что помните: каждый живет своей жизнью и умирает своей смертью. Смерть так же уникальна, как и жизнь. Когда умирает Будда, — это, конечно, умирает Будда. Когда умирает Ле-цзы, — это, конечно, умирает Ле-цзы. Их смерть благоуханна, величественна — это цветение. В единый миг вся их жизнь обратилась в единое пламя. Путь окончен, они дома. А ваша смерть — лишь начало другой изнуряющей жизни. Здесь умираете — там рождаетесь, из одной двери выходите, а через другую опять входите в жизнь. Все по той же проторенной колее, все те же скрипучие колеса.

«Велика смерть!» — но не в устах Цзыгуна. Да, если бы это сказал Лао-цзы, это звучало бы отлично. Но даже в устах Конфуция смерть не велика, так как весь подход неверен.

«Благородный находит в ней отдых...»

Обратите внимание на это слово: «благородный». Это высочайшая ценность в конфуцианской этике: «благородный», джентльмен. Кто этот джентльмен? Ложная личность. Кто этот джентльмен? Лицемер. Кто этот джентльмен? Тот, кто маскируется воспитанием, идеалами, благородным характером, этикетом; это человек, живущий общественными интересами, традициями. Джентльмен не индивидуален, он — всего лишь член общества. У него нет собственного существования, он не живет собственной жизнью. Он существует только как часть общества, поэтому то, что поощряется этим обществом, и есть его жизнь, а что общество не поощряет, он сам отвергает в себе. Закон общества он предпочитает закону природы. Таков джентльмен: придуманные человеком законы он предпочитает закону Бога. Джентльмен предает Бога и выбирает общество, а общество невротично, общество больно, общество вовсе не нормально. Никогда на земле не существовало еще нормального общества. Только изредка появлялись нормальные индивидуумы. Общество ненормально, это скопище сумасшедших. Джентльмен следует этой толпе, у него нет души. Конечно, общество всячески его уважает, так уж положено: общество награждает его званием махатмы, «праведника», «мудреца». Общество уважает его, так как джентльмен посвящает свою жизнь обществу.

Настоящий человек — это бунтарь, настоящий человек не заботится о приличиях, настоящий человек живет естественной жизнью. Ему плевать на то, что общество изрекает или не изрекает. Настоящий человек не интересуется обществом. Если вы фальшивы, тогда существование общества должно постоянно вас заботить: что сказать, как сказать, где сказать, где не сказать; как нужно жить, как не нужно жить. Все определяется обществом. Вы должны точно ему соответствовать, вы должны быть зубцом в шестерне. Настоящего человека общество не уважает. Как общество может уважать настоящего человека? Поэтому Христа распинают, Будду побивают камнями, Сократу дают яд.

Таких людей общество принимает только после их смерти. Теперь уже все в порядке: распятый Христос больше не опасен, отравленный Сократ не бунтует, мертвый Будда становится аватарой. Живой Будда опасен, а мертвому Будде можно поклоняться в храме. Помните: когда умирают подлинно великие, люди на них молятся. Пока они живы, люди негодуют. Те же, кто распинал Христа, стали потом христианами, — те же самые люди. Люди всегда одни и те же. Иисус был невыносим, но когда он мертв, — все в порядке: что он теперь может сделать? Мертвый Иисус в ваших руках; вы трактуете его, воздвигаете вокруг него теории; он уже не может ничего сказать — вы говорите вместо него. И так всегда.

Итак, если вы в самом деле хотите быть настоящим, никогда не заботьтесь о том, что скажут о вас другие. Я не подстрекаю вас против общества: это был бы не бунт, а реакция. Поступайте в соответствии со своей природой. Если она соответствует обществу, — очень хорошо, бунтовать не нужно. Если она не соответствует ему, — отлично: тогда не нужно ему следовать.

Велика разница между бунтарем и диссидентом. Диссидент выступает против общества в любом случае: он решил быть против общества, даже если оно право. Иногда общество право, не может же оно всегда быть неправо... ведь иногда бывают правы даже сумасшедшие.

Крупный политик выступал перед сумасшедшими, но не прошло и пяти минут, как один из больных вскочил и заорал:

— Заткните глотку этому идиоту! Он сумасшедший! Сам не знает, что несет!

Конечно, политик рассердился и велел главврачу вышвырнуть безумца.

— Впервые за семь лет, — ответил врач, — он сказал что-то умное. Я не могу его вышвырнуть. Семь лет ой молол вздор, теперь же, впервые, — нечто осмысленное. Но не тревожьтесь. Его доктора уверены, что он способен на такое только раз в семь лет. Одна здравая мысль за семь лет — вам не о чем тревожиться.

Даже сумасшедший порой скажет правду. Даже безумное общество порой право, иначе оно не могло бы существовать. Хоть что-то должно быть верным, чтобы существовать, иначе жизнь невозможна. Диссидент — тот же традиционалист, который ринулся в другую крайность. Традиционалист следует обществу, право оно или нет. «Верно или не верно — это моя страна. Верно или не верно — это моя религия. Прав или не прав — это мой священник. Верны или не верны — это мои священные писания». В этом весь традиционалист. И однажды он кидается в противоположную крайность: «Право оно или не право — я против этого общества». Таков диссидент. Это один и тот же человек, в них нет различий.

Кто же бунтарь? Бунтаря не волнует общество, он живет из глубочайшей сердцевины — он следует своему Дао. Если общество гармонирует с его внутренним Дао, — хорошо, он идет с обществом, он не диссидент. Если общество не гармонирует с его внутренним Дао, — он идет один. Он не традиционалист, он не приспосабливается, он сам по себе. Критерием является его собственное сердце.

«Джентльмен» — это тот, кого общество убедило продать свою подлинную сущность и одолжить у общества его лживые маски.

«Велика смерть! Благородный находит в ней отдых».

Что общего у джентльмена с покоем и смертью? Джентльмен не может успокоиться даже в жизни — уж слишком все в нем подавлено. Джентльмену не позволено свободно импровизировать свою жизнь, он отказался от тысячи соблазнов, которые так и кипят внутри его существа. Как же он может обрести покой? А если вы неспособны обрести покой в жизни, то как вы найдете его в смерти? Так что перестаньте дурачить себя — это опиум; вы надеетесь, что нечто, что никогда не случалось в " вашей жизни, произойдет после смерти, — вы живете под наркотиком.

Джентльмен никогда не любит так, как ему хотелось бы; он никогда не выходит из себя, никогда никого не ненавидит; это не значит, что он не способен на ненависть, — просто он не показывает её. Все, что он умеет делать, — это менять маски; его внутренняя сущность не меняется. Гнев закипает в нем, но он не показывает вида, он подавляет его. Ой. продолжает накапливать в себе тысячи желаний, они бурлят внутри в хаотическом смешении. Он может взорваться в любую секунду — с джентльменом опасно жить. Никогда не живите с джентльменом или леди. Женщина прекрасна, а леди безобразна. Женщина естественна, а леди сплошь подделка, она сфабрикована.

Бродяга пришел к психиатру. Он был оборван, грязен и очень хотел есть. Психиатр пожалел его и сказал:

— Я вижу, вам нечем заплатить даже за визит. Но я сочувствую вам. Чем вы зарабатываете на жизнь?

— Я изготовил три миллиона фальшивых домов, — ответил бродяга.

— Это ложь! — вскричал психиатр. Бродяга расхохотался:

— Разве я не сказал, что все они были фальсификацией?»

Джентльмен, леди —фальсифицированы, культивированы, нарисованы, они не настоящие, они ложные. Злясь, они улыбаются; ненавидя вас, они лезут с объятиями. На них нельзя положиться, нельзя понять, искренне они улыбаются или нет. Фактически со временем они и сами перестают понимать, когда смеются искренне, а когда притворно; когда они на самом деле влюблены, а когда только прикидываются влюбленными.

Ко мне приходят и говорят: «Мы не можем решить, любовь это или нет». Когда всю жизнь живешь во лжи, — а возможно, и многие жизни, — теряешь путь. Вы уже не можете распознать, что хорошо, а что плохо; не можете отличить истину от лжи. Постоянно ко мне приходят и говорят: «Я влюблен в эту женщину, но не могу решить, настоящая это любовь или нет». Что это показывает? Вы потеряли все связи со своей сущностью, вы стали чужим самому себе, вы стали чужестранцем для себя самого. А ведь все так просто. Это все равно, что сказать: «Я не могу решить, настоящая это роза или нарисованная — не могу решить». Что это означает? «Я не могу решить, на самом деле эти деревья зеленые или кто-то выкрасил их зеленой краской». Но эти деревья по крайней мере находятся снаружи. Возможно, что иногда вас обманут: деревья могут быть фальшивыми, сфабрикованными из пластика, но ведь речь идет о ваших чувствах, а вы ничего не можете понять. О чем это говорит? Это показывает, что вы забыли язык истины. Вы так долго лгали, что ложь почти стала вашей правдой.

Джентльмен — не подлинная личность. Никогда не становитесь джентльменом, никогда не делайтесь леди. Будьте человеком. Все прочее — это роли, маски. Быть истинным — это ваша жизнь. Будьте подлинны, так, чтобы можно было расти, ибо всякий рост случается, если только вы правдивы и подлинны. Возможно, вы должны будете за это дорого заплатить; каждый должен платить; возможно, будет больно: всякий рост болезненен; возможно, у вас постоянно будут затруднения — не о чем печалиться, игра стоит свеч!

Сократ умер, его отравили, но неужели вы никогда ему не завидовали? Вы живы, но не хотелось ли вам обменять вашу жизнь на смерть Сократа? Его смерть более истинна, чем ваша жизнь. Христа распяли. Ему было только тридцать три года, он не многое успел увидеть, но не хотелось ли вам поменяться... не предпочли бы вы умереть на кресте, чем продолжать жить свою фальшивую жизнь? Он был истинен — на кресте, но истинен.

А вы — фальшивы.

Фальшивая жизнь хуже, чем истинная смерть — истинная смерть лучше. Фальшивое счастье хуже, чем истинное страдание, — постарайтесь всегда это помнить. Правдивые слезы лучше, чем притворная улыбка, ибо рост происходит только тогда, когда вы истинны. Рост никогда не происходит из фальши, а идеал джентльмена — идеал фальшивого человека.

«Велики смерть! Благородный находит в ней отдых, низкий человек подчиняется ей!»

И еще запомните: Конфуций всегда сравнивает. Он всегда приводит различия между джентльменом, благородным и низким человеком, высшим и низшим, необычным и ординарным. Дао говорит: никто не выше и не ниже, никто не велик и никто не ничтожен, — мы принадлежим единой реальности, единому Дао. Как можно быть низким, великим, ничтожным? Это невозможно — все мы сделаны из одного теста. Это Бог — он пульсирует в вас, он пульсирует во мне, он пульсирует в деревьях и скалах. Никто не высок и не низок. Само это представление основано на эгоизме, но ведь и конфуцианская философия базируется на эго. И вот Цзыгун говорит:

«Велика смерть! Благородный находит в ней отдых, низкий человек подчиняется ей!»

Он наслаждается тем, что он великий человек, джентльмен; Конфуцию удалось его переубедить, используя его эго: «Ты великий, благородный, высшее существо. Ты обретешь покой в смерти. Ты не низкий человек, так что не волнуйся — отдохновения в смерти не находят только неблагородные люди. И не стремись к покою, пока жив.» Для Конфуция это бессмысленно. Отдых невозможен, отдых — это бегство.

Конфуция очень беспокоил Лао-цзы и его учение. Рассказывают, что однажды он отправился повидаться с ним. Конечно, он был старше Лао-цзы и ожидал, что тот будет вести себя по отношению к нему с должным почтением. Но Лао-цзы сидел. Он даже не поднялся для приветствия, не сказал: «Садитесь, сударь». Он вообще не обратил на него особого внимания. Конфуций рассвирепел. «Что это за Учитель?» И спросил:

— Вы что, не признаете правил хорошего тона? Лао-цзы ответил:

— Если вам хочется сесть, садитесь; если хочется стоять, стойте. Кто я такой, чтобы говорить вам об этом? Это ваша жизнь. Я, не вмешиваюсь.

Конфуций был потрясен. Он пытался завести разговор о высшем человеке, джентльмене; Лао-цзы рассмеялся:

— Я никогда не видел что-либо «высшее» или «низшее». Человек есть человек, как деревья есть деревья. Все участвуют в одном и том же существовании. Нет никого, кто был бы выше или ниже. Все это чушь и бессмыслица!

Конфуций страшно испугался. А вокруг Лао-цзы было разлито потрясающее молчание, — он был океаном молчания. Конфуций вернулся домой. Ученики спросили его:

— Ну, как Лао-цзы? Он ответил:

— Никогда не приближайтесь к этому человеку, он опасен. Если вы встретите тигра, у вас есть шанс спастись; если вы повстречаете льва, вы еще можете спасти свою жизнь. Но этот человек несравненно опасней. Это дракон, летящий дракон! Он убьет вас! Никогда не ходите к нему! А если услышите, что Лао-цзы поблизости, — бегите прочь!

Конфуция очень тревожило учение Лао-цзы — учение, столь отличное от его учения, столь истинное, столь аморальное, столь бунтарское и столь индивидуальное. Он не верит в законы, изобретенные человеком, — лишь в природу. Доверять природе и есть Дао.

И Лао-цзы сказал: «Можно иметь отдых в жизни, — ведь даже тогда, когда вы идете, можно оставаться неподвижным». Внутренний центр может оставаться неподвижным. Колеса крутятся, но ось неподвижна. Колеса крутятся, но они движутся вокруг чего-то неподвижного. Творите, действуйте, но глубоко внутри оставайтесь бездеятельным. Разговаривайте, говорите, но глубоко внутри оставайтесь в молчании.

Лао-цзы говорил: «Пусть противоречия соединяются. Пусть парадоксы встречаются. Будьте парадоксальны, — ведь жизнь парадоксальна. Живите, но живите так, как если бы вы были мертвы. А затем, когда вы умираете, умирайте так, будто вы входите в другую жизнь — высшую жизнь, великую жизнь. Пусть парадоксы встречаются, соединяются, сливаются в единство».

Мысль Конфуция все разделяет, классифицирует, расставляет по полочкам: жизнь — это жизнь, жизнь — это борьба; смерть — это смерть, смерть — это отдых. Все четко, все определено и разделено.

Лао-цзы говорит: «Нет различий, нет четких различий. Жизнь — смерть, смерть — жизнь. Человек может великолепно жить и в то же время глубоко внутри оставаться абсолютно трансцендентным, далеким, очень далеким, абсолютно ни во что не вовлеченным. Вы можете идти через реку, и вода не коснется ваших ступней, — вы можете быть цветком лотоса. И это — истинная жизнь. Вы говорите и в то же время не говорите: что-то в вас остается очень далеким. Вы касаетесь земли, а что-то в вас находится высоко в небе».

Жизнь по Конфуцию — самая обычная жизнь: очень логичная, математическая, классифицированная, но тем не менее самая обычная. Жизнь в Дао действительно необыкновенная, богатая, в ней есть и хорошее и плохое, ян и инь, борьба и сотрудничество, любовь и ненависть, жизнь и смерть — все одновременно.

Всегда помните: пусть царит гармония противоречий внутри вас, тогда вы достигнете высшей точки и высшего пика. Не выбирайте что-то одно, принимайте и то и другое. Будьте отважны. Не будьте скупы в выборе. Когда жизнь предлагает вам парадокс, принимайте его целиком, заглотните его полностью, переварите его и вы станете летающим драконом.

«Цзыгун, — сказал Конфуций, — ты постиг».

Конечно, Конфуций мог быть вполне счастлив. Ему удалось обратить своего ученика к прежней обыденности.

«Цзыгун, ты постиг».

Он упустил возможность постичь, но Конфуций говорит:

«...ты постиг. Все люди понимают радость жизни, но не её ничтожество; бремя старости, но не её отраду; уродство смерти, но не её покой».

Опять то же разделение: есть люди, которые понимают красоту жизни, но не её безобразие. И есть некоторые, кто понимает её уродство, но не красоту. Есть такие, кто понимает уродство смерти, но не её покой. И наконец, есть те, кто понимает покой смерти, но не её уродство, — а ведь это одно и то же. Вы выбираете одну категорию, другой выбирает иную.

Конфуций говорит:

«Цзыгун, ты постиг. Все люди понимают радость жизни, но не её ничтожество...»

Снова расщепление. Он говорит:

«...люди понимают радость жизни, но не её ничтожество...»

А вы понимаете её ничтожество. Бремя старости понимают все люди, но не её отраду. А вы понимаете её отраду. Все люди понимают уродство смерти, а вы понимаете её покой.

Но это опять выбор. Выбирать нужно одновременно и то и другое. Выбирать надо оба понятия вместе, чтобы не было выбора. Жизнь прекрасна и жизнь — уродлива; смерть уродлива и смерть — прекрасна, потому что все существует через диалектический процесс.

Ваша левая нога движется потому, что правая стоит спокойно: движение становится возможным, когда одна нога стоит спокойно. Затем ваша левая нога стоит неподвижно, а движется правая нога: движение возможно благодаря неподвижности.

Я могу говорить с вами потому, что что-то глубоко внутри всегда пребывает в молчании. Речь имеет смысл, значительность только благодаря молчанию. Если бы не существовало молчания, речь была бы бессмысленна, она стала бы тарабарщиной. Когда речь значительна, всегда помните: значение приходит благодаря молчанию. Молчание вливается в речь, и она обретает сияние.

Любовь прекрасна потому, что есть возможность ненависти, иначе любовь была бы столь сладкой, что это могло бы привести к диабету! Сахар, сахар, сахар... Нет, и соль тоже нужна. Ненависть придает жизни соль. Деятельность хороша, но если она не содержит в себе бездеятельности, она закончится неврозом, навязчивыми поступками. Бездеятельность хороша, но если внутри нее нет деятельности, это будет нечто вроде смерти — летаргия, скука. Хорошо и то и другое. Хорошо целое.

Дао говорит: «Хорошо целое. Не выбирайте. Пусть будет так, как оно есть. Как оно есть — это мудрое решение. Нет ничего лучше, ни малейшей возможности малейшего улучшения. Вы принимаете обе возможности, и благодаря такому приятию вы трансцендируете, выходите за пределы обеих возможностей.

Цзыгун сам закрыл дверь, через которую мог бы убежать в открытое небо. Он снова был сбит с толку. Запомните: в вашей жизни тоже будет много случаев, когда вы могли бы убежать, но ваше прошлое тяжело, оно тянет вас обратно. Конфуций смог преуспеть потому, что все прошлое Цзыгуна состояло из одних только теорий, слов, философий, доктрин. Между ними было полное взаимопонимание, и Конфуций увлек его назад. Великий миг снова был упущен, а такие мгновения приходят очень редко.

Ко мне приходят люди, которые хотят пройти инициацию и стать санньясином, но они колеблются. А я наблюдаю. Человек как раз стоит у двери, через которую мог бы убежать, но он медлит: прошлое тянет его назад. Теперь все зависит от вас. Если вы отважны, вы сделаете шаг, потому что знаете свое прошлое и оно не удовлетворяет вас, — так какой смысл снова в него возвращаться?

Этот Цзыгун знает, что он устал от учения; зачем ему теперь Конфуций? Учение, учение, учение... ничего больше. Конфуций не занимается медитацией, не верит в озарение, он преподает мораль — как это приземлено. Он не знает ничего более великого, чем общество, ничего большего, чем общество — он очень узок. Что теперь делать Цзыгуну? Он снова примется за учебу, снова будет размышлять над книгами — старыми, традиционными, прогнившими книгами — он снова будет учиться. Это то, чем он занимался прежде!

Запомните: когда новый миг, новое понимание брезжит в вас, выбирайте новое — ведь прошлое ничего не дало вам, так какой же смысл обращаться вспять? Даже если новое окажется ошибкой, снова выбирайте новое. На худой конец, это будет новое приключение, вы узнаете что-то новое. Если вы даже не достигнете цели, вы, по крайней мере, наберетесь мужества, чтобы двигаться в сторону неизведанного, чтобы окунуться в неизвестность. Вы останетесь в выигрыше. Но никогда не выбирайте старое, идите к новому при всякой возможности. И идите быстро, потому что старое очень тяжко — оно потащит вас назад.

Вновь и вновь среди сидящих передо мной я вижу людей, зависших между своим прошлым и настоящим. Помните: настоящее кратко, а прошлое — очень длинно, так что его вес,, конечно, велик. И вы никогда не выберетесь из прошлого, если не будете отважны. Очень уютно и удобно оставаться в прошлом, но комфорт и удобство — ничто, рост — все.

Растите.

Если рост идет через неудобство, — отлично! Тогда неудобство благо, оно благодетельно. Но всегда помните одно: продолжайте расти, не застревайте в рутине, не двигайтесь по одному и тому же порочному кругу: вновь, вновь и вновь.

Глава 8