Символика политического языка

Символы в значительной степени формируют наш внешний мир.-Символический универсум - это прерогатива политического простран­ства. Одним из самых звонких политических определений в начале XX века являлся термин " большевики". Создан он был вполне осознанно " на вырост", так как рождал образ массовости и силы и, безусловно, импонировал широким массам. Их антагонисты - " меньшевики" - тоже

не случайно приняли на себя терновый венец этого термина. Он явно импонировал революционной части российской интеллигенции, неся в себе символику высокой жертвенности, избранничества и даже месси­анства.

Писатель Андрей Синявский развивал целую теорию, основанную на утверждении, что Октябрьская революция в России победила из-за всего трех удачно найденных слов - " советы", " чека", " большевики".

Политические тексты отличаются высокой степенью знаковой ми-фогенности. Особенно это касается ритуалов, девизов и имен собственных, различного рода эмблематики.

В январе 1997 года крупнейшая в Латвии газета " Диена" на первой полосе опубликовала материал под названием " Продают конверты с картой Латвии, окрашенной в цвета российского флага". Речь шла о том, что государственное предприятие " Латвияс пасте" в серии " Гербы краев и городов Латвии" выпустило конверт с картой Латвии, на которой отмечены границы исторически сложившихся краев республики с их гербами. Фон каждого герба имеет соответствующий цвет. Это синий, красный и белый. Эти легитимные цвета и были воспроизведены на карте. Но именно эта цветовая гамма послужила поводом для выражения тревоги со стороны ряда лиц и организаций.

В современной политической реальности множество символов, явля­ются или откровенно заемными (в России это Белый дом, мэрия, президент, Совет Безопасности), или " реликтами" - обломками былого властного ри­туала, (губернатор, судебный пристав), однако не утратившими энергию и воспринимаемыми в качестве активных элементов художественного построения политического спектакля.

Психотехнология политической власти во все времена требовала афористичных девизов и лозунгов. Их лаконизм должен быть запоми­нающимся, а сумма высказываний должна являть собой подобие художе­ственного пропагандистского сюжета. Информационную схватку выигрывает тот, кто из мозаики короткометражек ТВ-сюжетов, может сложить нужный и запоминающийся образ.

Те же требования " короткой фразы" предъявляются и к устным поли­тическим цитатам. В своем новогоднем обращении к стране премьер-ми­нистр Латвии, один из лидеров националистического блока ТБ/ДННЛ Гунар Крастс произнес: " Хуже не станет. Теперь будет только лучше". Знал ли он и его спичрайтеры, что шестьдесят лет тому назад классиком в интерпретации этой формулы явился И.Сталин, который на совещании

стахановцев произнес: " Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее ".

Можно, конечно, отыскать и более приятные и древние аллю­зии. К примеру, Панглос из жюль-верновских " Детей капитана Гранта" имел привычку постоянно восклицать: " Все к лучшему в этомлучшем из миров! "

Семантика имен собственных в российской традиции создания мифо­логем чаще всего предполагает присвоение им символических опознава­тельных знаков в виде аббревиатур, акцента на имени, отчестве, псевдониме или даже кличке.

Сталин взял себе в качестве партийной клички окутанное героиче­скими легендами имя кавказского абрека из романа грузинского писателя Казбеги - Коба.

В качестве примеров из новейшей политической истории России можно припомнить: Е. Б. Н. (Ельцин), Ч.B.C. (Черномырдин), Гайдар (псевдоним, фамилия отца Голиков), Степаныч (Черномырдин), Жирик, В.В.Ж. (Жириновский), папа Зю (Зюганов) и т.д.

Есть и фамилии, созвучные кличкам- Чубайс, Шахрай, Кох, что не преминул довольно едко отметить в прологе-предвидении к своей книге " Последний вагон на север" В.Жириновский.

В латвийском же околополитическом менталитете мифогенными ха­рактеристиками нагружаются обычно просто фамилии: Ульманис, Гайлис, Шкеле, Рубикс. Клички здесь не в ходу. Скорее высокопарные прозвища. Например, " Большой Вилис". Это о бывшем баскетболисте, а позднее премьер-министре Латвии Вилисе Криштопансе.

Мифологизации политических фигурантов во многом способствует двойная система отношений к их значению в общественно-политической жизни и в языке. Ведь еще В. Гумбольдт утверждал, что понятие не может " освободиться от слова" в такой же степени, к какой человек - " скинуть черты своего лица".

Стихийные и сознательные смыслы воздействуют между собой. Они обладают способностью наделяться особыми функциями, таить двойст­венность, подсознательно обладать пропагандистскими преимуществами и недостатками. Тут имеет место явление, именуемое " полисемия", т.е. многозначность имени собственного.

К примеру, фамилия бывшего президента Латвии Гунтиса Ульманиса имеет доминантную опору на мифологему его родственника - президента 30-х годов Карла Ульманиса, обнаруживая символику политического смысла в восстановлении утерянного образа независимости. Этот тип

политической символизации с ориентацией на модель прошлого имел место в прошлом многих стран." Сталин - это Ленин сегодня", " верный продолжатель дела Ленина товарищ Брежнев", " Клинтон - Кеннеди" и т.д.

Фамилия бывшего премьера Гайлис неоднократно была эксплуа-тирована в ассоциативных семантических рядах значения его в латышском языке-петух.

Фамилия Рубикс, безусловно, ассоциируется с известной игрой-го­ловоломкой " кубиком Рубика", являясь символической иллюстрацией политической игры - игры без правил. Помимо этого, эта фамилия может ассоциировать с известным латинским выражением " Перейти Рубикон". Кстати, последнее способно опосредованно выражать уровень конфрон­тации, необходимый этому фигуранту для поддержания необходимого образа в рамках политической культуры.

Наконец премьер-министр Шкеле, чья фамилия в переводе с латыш­ского означает " ломоть" (pnelt- рассекать, раскалывать), что также придает ей в контексте политической борьбы ряд добавочных смыслов, вполне оправдавшихся в период парламентских выборов 1998 года, а также в последующих внутриполитических коллизиях.