Модели политической мифологии

Великий политический имиджмейкер Возрождения Никколо Макиа­велли стал, пожалуй, первым нелицемерным исследователем иерархии социально-политических ценностей, сбросив мистические покровы с го­сударства, политики, коммерции.

Исходя из банальной, но неопровержимой аксиомы о том, что человек во все времена наделен схожими желаниями, страстями, потребностями, он первым открыто сформулировал кодекс поведения власть предержащих.

Его лаконичные и афористичные сентенции типа " добро творят по­степенно и медленно, а зло вершат быстро и решительно " или " страх нужно внушать без ненависти " разрушали миф о сакральности любой власти.

Величие Макиавелли в том, что, осознав и сформулировав неизмен­ность человеческой натуры, он ввел в " запретную зону" абсолютных мифо­логических истин правила балансировочной политики. А это и есть одна из важнейших задач паблик рилейшнз, многочисленные исследователи и разра­ботчики коей основательно задолжали по части четких формулировок.

Мифы в политике подобны искусству кройки и шитья. Они всегда творятся по фигуре " заказчика". О двойственном соотношении внешнос­ти и сущности многих политических мифов можно судить на основании ряда следующих примеров.

В1783 году, по инициативе видного государственного деятеля Г.Потем­кина, к России был присоединен Крым. В 1787 году императрица Екатерина Вторая совершила туда поездку. В связи с этой поездкой и возникла мифологема " Потемкинские деревни".

С целью показать Екатерине процветание новой территории, По­темкин возвел на пути строения, являвшиеся лишь декорациями. Одна­ко даже иностранцы, сопровождавшие двор, со слов которых и возник­ло выражение " потемкинские деревни", отмечали, что феерия эта блес­тяща и обладает повышенной политической знаковостью. Потемкин, конечно, декорировал, но не скрывал это от императрицы. Екатерина вместе с Потемкиным " сигналила" Европе. Особо акцентировались крепости, армия, флот. Дело шло к войне с Турцией. В современных терминах, это была типичная политическая акция из арсенала паблик рилейшнз.

Крайне любопытен образ мифологических героев. Вопреки распрост­раненному мнению, что фольклорный образ Ленина стал твориться по пря­мому указанию Сталина после смерти вождя, ясно, что предпосылки к этой мифологизации существовали и ранее. В книге " Ленин в русской сказке и восточной легенде" (Москва, 1930) есть ряд свидетельств, что мотивы " де­лежа царства" появились в фольклорном сознании гораздо раньше. На­пример, в сказке " Как Ленин с царем народ поделили". По свидетельству исследователя В.Мещерякова, в Сибири уже в 1924 году была записана легенда о том, как Ленину удается влезть на столб, откуда видна вся стра­на. Это косвенная аналогия с христианским столпником. Так что поздней­шие фольклорные мотивы в биографиях политических лидеров явление не искусственно созданное, а органически продолженное.

Известно, что образ штурма Зимнего дворца в Петрограде 1917 года был создан постановочным гением С.Эйзенштейна в фильме " Октябрь". От времени штурма его отделяли 10 лет. С тех пор образ был канонизиро­ван в массовом сознании и обрел статус документа.

Еще пример из Ленинианы. Количество тех, кто будто бы нес с Лениным бревно на Кремлевском субботнике в 1918-м, неуклонно росло с года­ми. К столетию со дня рождения вождя (1970) их насчитывалось столько, что бревно это должно было вырасти в длину как минимум на километр.

Ленин явился автором идеологической мифологемы о праве наций на самоопределение. Причем Ленин не был русским шовинистом. Пример тому - первое Политбюро. Из семи человек -два русских (Бубнов и Ленин), один грузин (Сталин) и четыре еврея (Троцкий, Каменев, Сокольников, Зиновьев). Более того, в пылу внутриполитической полемики Ленин при­числял к русским шовинистам нерусских соратников-большевиков: Сталина, Дзержинского, Орджоникидзе.

Дело в том, что лозунг - мифологема о праве наций на самоопределе­ние - это тактическая уловка в практике создания сильной государствен-

ной власти в условиях многонационального государства. Осуществля­лось это так: русские большевики всячески пропагандировали " право нерусских народов на самоопределение", а большевики-националы, на­оборот, всячески настаивали на праве нерусских народов присоединить­ся к России. Эта изощренная борьба и единство " противоположностей" являло собой политическую тактику во имя стратегической цели - слия­ния всех наций в высшем государственном единстве.

К галерее советских мифологических героев можно причислить Пав­лика Морозова, Щорса, Чапаева, Дундича, Котовского. Герои выражают волю, подсознание тех, кто не может сам совершить подвиг. Но повышенная потребность пропаганды в героях - опасна. Героями чаще становятся смертники. Ведь жить порою гораздо сложнее.

Не свободны от мифологизации и наши дни. Стоит только вглядеть­ся. Взять хотя бы события в Москве в августе 1991 года, когда готови­лись к штурму Белого дома и Ельцин на ленинский манер вещал с танко­вой брони, а будущий опальный генерал и депутат Коржаков держал на весу, как передник, бронежилет, декоративно-условно прикрывающий патрона. У Сергея Эйзенштейна в " Александре Невском" есть похожий сюжетный мотив " коротка кольчужка" со сквозной драматургической функцией. Настоящий штурм произошел лишь два года спустя, в октябре 1993 года, и сам Ельцин уже руководил им из-за Кремлевской стены, а танки по его приказу прицельно били по парламенту.

Нельзя не упомянуть и события зимы 1991 года в Риге, когда баррика­ды строились под лозунгом " За вашу и нашу свободу", а на фасаде здания Совета Министров были водружены латвийский флаг и российский трико­лор. Довольно скоро эти совместные идеалы свободы были решительно отодвинуты, а их место заняли интересы этнополитического истеблишмен­та, нашедшие выражение в этнократической модели государственности, делении на граждан и неграждан, приеме на государственную службу только граждан, словно во исполнение знаменитого сталинского завета: " Кадры решают все/" Так реализовывалась модель этнически зачищенной демок­ратии.

В середине 90-х годов Россия позорно проиграла информационную и военну: с кампанию в Чечне. Информационный вакуум первыми заполни­ли тогда чеченцы. Основным мифотворцем-дирижером был тогдашний министр информации Мовлади Удугов, которого шеф НТВ И.Малашен-ко даже величал " чеченским Геббельсом". В массовом сознании тогда уже сложился и укрепился миф о той чеченской войне. Изменить его было

нельзя. Недаром тогда пелось: " В лоб нам пули чеченские, в спину россий­ские СМИ". Это достояние истории и людской памяти. Но можно, и это произошло в конце 90-х, во время второй чеченской кампании, создать антимиф, положив в основу новые мифологемы.

Осенью 1998 года " Радио Свобода" посвятила цикл передач чтению глав из книги чеченского писателя Султана Ешулнаева. Речь не о лите­ратурных достоинствах этой дневниковой прозы, а вновь о мифах. Стоит поучиться тому, как тонко подается в этом тексте мифологическая ткань. Например, рассказ о существовании давнего чеченского поверия о том, что СССР падет без войны, а за столом. Читателю остается лишь гадать, за каким столом: участников ГКЧП, заговорщиков в Беловежской Пуще или еще каком-то застолье. Умелая пропаганда подобна искусству сер­вировки стола и подаче вкусных информационных блюд.

А какая борьба развернулась за место, время и процедуру ритуала захоронения останков последнего русского царя летом 1998 года в Пе­тербурге с участием патриарха русской православной церкви и прези­дента России. Какой вихрь противоборствующих символов кружил вок­руг этого события.