Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Чавчавадзе А. Г., 7 декабря 1828 1 страница






 

Милостивый государь князь Александр Гарсеванович!

Вследствие ходатайства каймакама7 о возвращении проживающего в Эривани семейства хойского жителя Матафи Бабы, я почел долгом своим обратиться к вашему сиятельству с убедительнейшею просьбою, дабы вы упомянутое семейство приказали снабдить надлежащим билетом для возвращения в Персию.

С совершенным почтением и таковою же преданностью имею честь быть, милостивый государь, вашего сиятельства всепокорнейший слуга

А. Грибоедов.

 

Декабря 7-го дня 1828. Тебриз.

 

 

Ахвердовой П. Н., август 1828*

 

(Перевод с французского)

& lt; Середина августа 1828.& gt;

Любезный друг. Вы меня видели в начале моего припадка. Это был один из самых сильных и продолжался до сегодняшнего утра. Прибель дал мне лекарство, которое не подействовало. Так как невероятно, чтобы Нина1 долго верила тому, что я ей наговорил относительно моего исчезновения, то прошу вас, скажите ей, что, конечно, мне было худо, но что теперь много лучше, хотя я не могу еще выйти из комнаты. И поцелуйте ее нежнее.

 

Амбургеру А. К., август 1828*

 

(Перевод с французского)

& lt; Середина августа 1828.Тифлис.& gt;

Из газет вы узнаете о наших победах. Теперь во власти государя почти все крепости на Дунае, и уже осаждена Варна. После взятия Анапы с этой стороны фронта граф взял штурмом Карс, Ахалкалаки и Гартвис, думаю, что и Ахалцых сдастся не позже четырех дней1. Вам нет надобности усиленно это распространять среди персиян, так как слухи об этом давно уже до них дошли.

Моя инструкция по отношению к нашим соседям очень проста. У меня достаточно полномочий, чтобы быть полезным Аббасу-Мирзе в одном из важнейших обстоятельств его жизни2. Я знаю от самого государя императора, что он склонился к этому из чистого великодушия; если же до сих пор ко мне плохо относились здесь, то причиной тому мое требование соблюдения трактата; в противном случае я возьму обратно свои верительные грамоты без шума и скандала, и им ничего более не останется, как свистеть. Вы видели, что последовало за отъездом Рибопьера из Константинополя. Император Николай обладает энергией, какой не имели его предшественники, и приятно быть министром государя, который умеет заставить уважать достоинство своих посланников.

Кстати, устройте так, мой друг, чтобы всюду меня принимали наиболее приличествующим мне образом. Мой чин невелик, но моему месту соответствует ранг тайного советника, фактически превосходительства.

И потому по ею сторону Кавказа везде меня принимали, как мне подобает: полицейские власти, исправники, окружные начальники и на каждую станцию высылался для меня многочисленный кавалерийский эскорт. У меня здесь есть почетный караул, наравне с Сипягиным, так же было и в лагере Паскевича; так как я здесь всем равен, то мне пишут не иначе как «отношениями», и нет у меня начальства, кроме императора и вице-канцера3. Смею надеяться, что в Персии не менее, чем здесь, сделают все, что следует по характеру моих полномочий. Вы знаете, что́ на Востоке внешность делает все.

Я видел Макниля, и его жена приезжала познакомиться с моей хорошенькой невестой4.

До свидания. Весь ваш

А. Г.

 

У меня письмо Толстого, адресованное вам с деньгами на уплату за вашу коляску.

Бутурлин переложил на вас 200 червонцев, что он мне должен, но это глупости, я напишу ему, чтобы он мне сам их заплатил.

Перед моим отъездом из лагеря Паскевич послал самую лестную рекомендацию вице-канцлеру относительно вашей службы, я со своей стороны сделал то же. Надеюсь, что это будут иметь в виду впоследствии.

Я пошлю вам из Эривани еще одного курьера. Нельзя ли Аббас-Мирзу заставить заплатить скорее 8-й курур, он себе ужасно повредит, коли промешкает, и я ему не могу быть в спасение. Я нарочно остановлюсь в Эривани. А то он подумает, что, как новый приезжий от государя, я могу сделать ему уступку. Вообще представьте ему, что мне даже неприлично к нему прибыть, покудова не исполнена основная статья мира. Иначе мы возвратимся к прениям декарганским. Этот последний курур из наличных не то, что другая статья, как, например, размен пленных или имуществ переселенцев. Без этого все, что сделано, как будто не существовало, ни мира, ни ратификации, и прежняя уплата 7-го курура ни во что вменится. Вот слова императора, из депеши вице-канцлера от 19-го июня: «Коли будут персияне прибегать к новым изворотам, то оставить их, покудова военные обстоятельства дозволят мне опять к ним обратиться».

 

Родофиникину К. К., 17 августа 1828 («По возвращении моем из лагеря…»)*

 

17 августа 1828. Тифлис.

По возвращении моем из лагеря под Ахалкалаками, я и секретарь миссии г. Мальцев сильнейшею лихорадкою заплатили дань здешнему мучительному климату во время жаров; я, и по сих пор одержимый сею болезнию, не могу выходить из комнаты. Война отвлекла отсюда почти всех искусных врачей; таким образом, я должен ожидать выздоровления единственно от действия природы, без всякого пособия искусства. Это меня понуждает просить ваше превосходительство, чтобы вы обратили внимание на будущее положение наше в Персии, где в случае болезни моих чиновников или многочисленной прислуги мы уже совершенно должны отдаться на произвол климата и всех местных невыгодных обстоятельств.

Ваше превосходительство, в бытность мою в С.-Петербурге, сами полагали назначение врача при миссии необходимым, но при составлении штатов сие частию было упущено по скорому отъезду из столицы его сиятельства г-на вице-канцлера1. Притом же вы весьма справедливо рассуждали, что назначение к миссии человека, который только носит звание доктора медицины и еще не освоился с болезнями и с способом лечения в том краю, куда он посылается, не принесло бы никакой пользы. При сем случае замечу еще, что отдаваться российским чиновникам в Персии в руки английских врачей совершенно неприлично: 1-е, потому, что мы, может быть, не всегда будем находиться с ними в одном месте; 2-е, они уже там пользуются слишком большим влиянием и уважением, чтобы по первому требованию быть готовыми к нашим услугам, и по большей части отказываются от платы за пользование, а сие налагает на российских чиновников некоторый род одолжения без всякой возможности быть им иначе полезными. Надлежит присовокупить, что в политическом отношении учреждение врача при миссии было бы весьма полезно для большего сближения с самими персиянами, которые не чуждаются пособий европейских докторов и открывают им вход во внутренность семейств и даже гаремов своих, в прочем ни для кого не доступных. Во всех восточных государствах англичане сим способом приобрели себе решительное влияние; стоит только припомнить себе слабое начало Гюзератской компании, которая одному из своих врачей, счастливо вылечившему некоторого из соседних индостанских державцев, обязана была уступкою в ее пользу значительных владений, которые потом, постепенно возрастая, в наше время доставили Англии владычество над всею Восточною Индиею. Еще ныне в самой Персии ирландец г. Кормик, лейб-медик Аббас-Мирзы, решительно владеет умом его и всеми намерениями. Г. Макниль в Тегеране тем же кредитом пользуется во дворце самого шаха. Он теперь несколько дней находится в Тифлисе, и я в частых с ним разговорах изумлялся глубоким познаниям этого человека о малейших интересах и соотношениях того государства, в котором он уже несколько лет пребывает в качестве доктора английской миссии и придворного врача его величества шаха. Смело могу уведомить ваше превосходительство, что никакой дипломат не может достигнуть сего обыкновенными путями без вспомогательных средств той полезной науки, которая г. Макнилю повсюду в Персии доставила вход беспрепятственный.

По сим причинам честь имею представить на благоусмотрение вашего превосходительства об определении к миссии служащего ныне в Астрахани городовым лекарем доктора медицины г. Александра Семашко. Я об нем уже много был наслышан в С.-Петербурге от торгующих там персиян и от некоторых наших чиновников, долго проживавших в Астрахани.

Все согласно признавали, что он совершенно ознакомился со способом лечения болезней в жарких климатах, и азиатские жители Астрахани возымели к нему полное доверие. Я только в сомнении, согласится ли г. Семашко покинуть Россию для употребления себя на службу его императорского величества в краю чужом, скучном, не представляющем никакой приманки для человека с талантом, в Персии, коей имя даже пугает самых отважнейших искателей случаев отличиться и сделаться известными правительству своим усердием и способностями. Я списался с вышеупомянутым доктором и ныне имею его решительное согласие быть употребленным при миссии, если на то только будет согласно мое начальство. Прошу ваше превосходительство, приняв в уважение изложенные мною причины, подкрепить оные при его сиятельстве г. вице-канцлере сильным вашим содействием. Полагаю, что оклад 600 червонных будет достаточен для безбедного прожитка г. Семашки в Персии, также на инструменты и другие вещи, необходимые в практике его искусства. Что же касается до ежегодных издержек на лекарства, то ваше превосходительство сами примерно, лучше меня, можете определить, какая для сего сумма будет потребна на 50 человек прислуги и казаков, при мне находящихся включительно. К сему надобно приобщить такое или большее еще число природных персиян всякого звания, которые будут прибегать к нашему врачу с просьбами о их пользовании.

 

Паскевичу И. Ф., 23 августа 1828*

 

23 августа 1828. Тифлис.

Ваше сиятельство, почтеннейший мой бесценный покровитель граф Иван Федорович.

Возвратясь от вас1, я схвачен был жестокою лихорадкою и пролежал в постели, также и Мальцев. Быстрая перемена климата холодного на здешний душный самовар, я думаю, тому причиною. Вчера я думал, что в промежутке двух пароксизмов мне удастся жениться без припадка болезни. Но ошибся: в самое то время, как мне одеваться к венцу, меня бросило в такой жар, что хоть отказаться совсем, а когда венчали, то я едва на ногах стоял2. Несмотря на это, во вторник с женою отправляюсь в Персию3. Она вам свидетельствует свою непритворную любовь и почтение, как благодетелю, другу и родственнику ее мужа.

О получении 8-го курура4 мне уже уверительно говорил Макниль. Слава богу всевышнему, который везде и во всем вам сопутствует, и в битвах, и в негоцияциях!

Каков Ахалцых!! – Дорого достался, недаром вы это роковое имя твердили ежеминутно во время моего пребывания у вас. А Бородин – храбрый, прекрасный и преданный вам человек. Чувствую, сколько эта потеря должна огорчать вас, но, преследуя столько блестящих и смелых военных предприятий, как ваше сиятельство, надобно наперед быть готовым на жертвы и утраты, самые близкие к сердцу.

Прощайте, ваше сиятельство, я не в естественном положении ни физически, ни морально и ничего более прибавить не в силах. Бедный Лукинский! в несколько дней заплатил жизнию за стакан воды холодной. Решительно так: он, почувствуя тот же жар, ту же болезнь, как я, не поберегся, напился воды со льдом, и я от невесты попал к мертвому трупу несчастного, который один, без никого, без ближних друзей и родственников, кончил дни скоро, и никем не оплакан.

Радовался я за Петра Максимовича5. Дай бог вам во всем удачи, вам[134], который умеет награждать достойных.

С искренним чувством душевной приверженности вашего сиятельства всепокорнейший слуга

А. Грибоедов.

 

Паскевичу И. Ф., 6 сентября 1828*

 

6 сентября 1828. Тифлис.

Ваше сиятельство,

бесценнейший граф Иван Федорович.

Вы мне дали лестное поручение поцеловать мою жену, а я, привыкший вас слушаться, исполнил это немедленно. Точно так же, по прибытии в Еривань, сделаю все буквально, как вам угодно было приказать мне.

Вы говорите, что я слишком озаботился моею женитьбою. Простите великодушно, Нина мой Карс и Ахалцых, и я поспешил овладеть ею, так же скоро, как ваше сиятельство столькими крепостями.

В Петербурге молва о ваших делах громка и справедлива, мой друг Булгарин называет вас героем нынешнего царствования, и Родофиникин в официальных бумагах возжигает вам фимиам своей фабрики. А еще известие о самых последних и прекрасных делах не могло туда дойти.

Вчера я получил самую приветливую и ободрительную депешу от Нессельроде, который от имени государя поздравляет меня с дебютом моей переписки министерской, удостоенной высочайшего внимания и благоволения. «Sa majesté a daigné honorer de son inté rê t et de son suffrage les notions et les vues, dé velopé es dans votre communication». – «Sa majesté se plait à y voir un pré sage du zè le é claire, qui vous guidera dans les importantes fonctions, dont elle vous a chargé, et applaudit d'avance au succè s, de vos soins etc. etc.». – «Bien charmé d'avoir à vous annoncer, Monsieur, le suffrage, que notre auguste maî tre a bien voulu accorder au dé but de votre correspondance»[135]. Все это чрезвычайно приятно, хотя заслуг моих еще ровно никаких нет. Боюсь после ведренных дней внезапной грозы за долговременное пребывание в Тифлисе, в котором по возвращении из Ахалкалак зажился месяц и два дни. Но кто меня знает, легко может поверить, что не домашние дела меня задержали. Не посети лихорадка так жестоко и неотвязно, то я бы в нынешний приезд, верно, не женился. Но при хине и это не лишнее. Va pour le mariage[136].

Ваше сиятельство желаете скорейшего моего возвращения в Тифлис. Это будет зависеть от вашего ходатайства у моего вице-канцлера.1 Коли вы ему два слова напишете о том, что я, по долгу службы, не успел двух недель пробыть с родными после женитьбы, – то он, конечно, выпросит у государя позволение мне сюда приехать месяца на три.

Судьба не щадит ваших неприятелей ни в поле, ни в постеле. Бедный Бенкендорф умер от желтой горячки. – Брат покойного2 не так сильно против вас ожесточен и когда-нибудь искренно с вами примирится.

Амбургер жалуется на пограничных начальников, Панкратьева, Мерлини, что досаждают Аббас-Мирзе неприличными письмами. Я не довожу сего обстоятельства до сведения вашего официальною бумагою, чтобы не педантствовать мнимою важностию. Но одно слово вашего сиятельства и категорическое предписание этим господам, конечно, заставит их удержаться от переписки, мимо Амбургера, с персидским правительством.

Завтрашний день пойдет от меня и Завилейского к вашему сиятельству План компании и Записка на благосклонное ваше рассмотрение3. Во время болезни я имел довольно трезвости рассудка и досуга, чтобы обмыслить этот предмет со всех сторон. Прошу вас почтить труд наш и полезное предприятие прозорливым и снисходительным вниманием.

Прощайте, ваше сиятельство, любите по-прежнему и не оставляйте вашего преданного вам по гроб

А. Грибоедова.

 

Nina se rapelle à votre souvenir, et vous fait dire mille choses ré spectueuses et aimables[137]. Просто вас обнимает, и ей от меня сие дозволяется только в отношении к вам.

Вы заботитесь о куруре. Третьего дня я получил окончательное решение персидского правительства, они чистыми деньгами дают еще 50 тысяч туман: следовательно, только 100 тысяч представлены будут вещами ценою в 150 тысяч. Я немедленно отправлюсь и, бог даст, все это легко обделается. Но прошу вас, ваше сиятельство, не сообщайте этого до времени министерству, покудова я сам не донесу о том из Табриза. А то у нас будут думать, что все это само собою делается. Ничуть не бывало. То, что мы говорили в лагере под Ахалкалаками, приведено в исполнение, и Амбургер именно умел обратить в пользу мое мешкание. Дайте мне хоть раз выкинуть с успехом маневр дипломатический. Довольно для вас триумфов, счастливых приступов, побед в поле, охота вам еще заниматься нашею дрязгою.

У меня к вам целые томы просьб, но побеспокою вас только одною в пользу бедного Огарева, которому существовать нечем. 1 ½ года тому назад угнаны у него его лошади хищниками. Он несколько раз домогался выдачи из казны ему за это какого-нибудь пособия. Я думаю, все вместе не простирается до 2 тысяч рублей ассигнациями. И Гозиуш уверяет, что совестно ему отказать в этом. Прикажите, ваше сиятельство, принять в уважение его заслуги, честность и бедность.

Еще раз ваш весь телом и душою. Idem.

 

Устимовичу, Сакену и Хомякову не откажитесь от меня поклон передать.

 

Паскевичу И. Ф., 7 сентября 1828*

 

Милостивый государь граф Иван Федорович!

Генеральный консул1 наш в Табризе препроводил ко мне, для поднесения вашему сиятельству, счет сделанных им экстраординарных издержек во время заведования им нашими персидскими делами в качестве комиссара вашим сиятельством при особе Аббас-Мирзы оставленного. Честь имею при этом заметить, что из числа суммы 3 885 червонных мною уже получены от вашего сиятельства для уплаты г. Макдональду, у которого надворный советник Амбургер их занял.

Но я, по недостатку верного чиновника, с которым бы можно оную сумму отправить в Табриз, оставил ее у себя. Кроме счета самого Амбургера, присовокуплены такие же гг. Иванова, Коцебу и Фелькерзама; последний занял еще у г. Амбургера 2000 червонных. Ваше сиятельство, усмотрите из письма ко мне генерального консула нашего в Персии, в копии при сем прилагаемого, причины, оправдывающие расходы по его службе.

С совершенным почтением и таковою же преданностию имею честь быть, милостивый государь, вашего сиятельства всепокорнейший слуга

Грибоедов.

 

Сентября 7-го дня, 1828. Тифлис.

 

Паскевичу И. Ф., 8 сентября 1828. Отношение*

 

8 сентября 1828 г. Тифлис.

По прибытии моем из С.-Петербурга в Тифлис, я нашел здесь переводчика поручика Шахназарова, назначенного вашим сиятельством к определению при персидской миссии, которого я вследствие сего и причислил к своей канцелярии с 6-го числа июля текущего года, с которого времени он получает жалование по окладу 300 черв. в год.

Сей чиновник во время персидской кампании был прикомандирован к генерал-адъютанту Бенкендорфу; а в продолжение Дейкарганских и Туркменчайских переговоров деятельно упражнялся в переводах в собственной канцелярии вашего сиятельства, за что и был представлен к годовому окладу и следующему чину; но в отношении его сиятельства вице-канцлера об отпуске чиновникам высочайше пожалованных денег, в награду, имя Шахназарова пропущено. Вследствие чего ваше сиятельство, от 6-го июня нынешнего года, благоволили повторить о нем представление министерству иностранных дел.

Кроме того, он за Джеванбулакское дело произведен в поручики, а при заключении мира в следующий чин, который, однако же, ему не объявлен, о чем и вступил ко мне с просьбою, дабы я исходатайствовал у вашего сиятельства объявление ему утверждения в чине штабс-капитана; а так как он обременен семейством и долгами и нужны ему еще больше издержки для экипировки при отъезде со мною в Персию, то и прошу ваше сиятельство обратить на сего человека благосклонное ваше внимание, для отпуска ему вышеозначенного денежного награждения, которое он в полной мере заслужил старанием и трудами в прошедшую кампанию и в продолжение мирных переговоров.

 

Булгарину Ф. В., 24 июля – сентябрь 1828*

 

24 июля 1828.

Биваки при Казанче, на турецкой границе.

Любезный друг, пишу к тебе под открытым небом и благодарность водит моим пером, иначе никак бы не принялся за эту работу после трудного дневного перехода. Очень, очень знаю, как дела мои должны тебе докучать. Покупать, заказывать, отсылать!!!

Я тебя из Владикавказа уведомил о взятии Карса. С тех пор прибыл в Тифлис. Чума, которая начала свирепствовать в действующем отряде, задержала меня на месте; от Паскевича ни слова, и я пустился к нему наудачу. В душной долине, где протекают Храм и Алгетла, лошади мои стали; далее, поднимаясь к Шулаверам, никак нельзя было понудить их идти в гору; я в реке ночевал; рассердясь, побросал экипажи, воротился в Тифлис, накупил себе верховых и вьючных лошадей, с тем, чтобы тотчас пуститься снова в путь, а с поста казачьего отправил депешу к графу, чтобы он мне дал способы к нему пробраться; уведомил его обо всем, о чем мне крайне нужно иметь от него сведения, если уже нельзя нам соединиться, и между тем просил его удержать до моего приезда Мирзу-Джафара, о котором я слышал, что к нему послан из Табриза. Это было 16-го. В этот день я обедал у старой моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзевой, второй том Леночки1, все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойства ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из стола, я взял ее за руку и сказал ей: Venez avec moi, j'ai quelque chose à vous dire[138]. Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я ее усажу за фортепьяно, вышло не то, дом ее матери возле, мы туда уклонились, взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благословили, я повис у нее на губах во всю ночь и весь день, отправил курьера к ее отцу в Эривань с письмами от нас обоих и от родных. Между тем вьюки мои и чемоданы изготовились, все вновь уложено на военную ногу, на вторую ночь я без памяти от всего, что со мною случилось, пустился опять в отряд, не оглядываясь назад. На дороге получил письмо летучее от Паскевича, которым он меня уведомляет, что намерен сделать движение под Ахалкалаки. На самой крутизне Безобдала гроза сильнейшая продержала нас всю ночь, мы промокли до костей. В Гумрах я нашел, что уже сообщение с главным отрядом прервано, граф оставил Карский пашалык и в тылу у него образовались толпы турецких партизанов, в самый день моего прихода была жаркая стычка у Басова Черноморского полка в горах за Арпачаем. Под Гумрами я наткнулся на отрядец из 2-х рот Козловского, 2-х 7-го Карабинерного и 100 человек выздоровевших, – все это назначено на усиление главного корпуса, но не знало, куда идти, я их тотчас взял всех под команду, 4-х проводников из татар, сам с ними и с казаками впереди, и вот уже второй день веду их под Ахалкалаки, всякую минуту ожидаем нападения, коли в целости доведу, дай бог. Мальцев в восхищении, воображает себе, что он воюет.

 

В Гумрах же нагнал меня ответ от князя Чавчавадзева отца, из Эривани, он благословляет меня и Нину и радуется нашей любви. – Хорошо ли я сделал? Спроси милую мою Варвару Семеновну и Андрея2. Но не говори Родофиникину, он вообразит себе, что любовь заглушит во мне чувство других моих обязанностей. Вздор. Я буду вдвое старательнее, за себя и за нее.

Потружусь за царя, чтобы было чем детей кормить.

& lt; Начало сентября 1828, Тифлис& gt;

 

Строфы XIII, XIV, XV.

..........

..........[139]

Промежуток 1½ месяца.3

Дорогой мой Фадей. Я по возвращении из действующего отряда сюда, в Тифлис, 6-го августа занемог жестокою лихорадкою. К 22-му получил облегчение, Нина не отходила от моей постели, и я на ней женился. Но в самый день свадьбы, под венцом уже, опять посетил меня пароксизм, и с тех пор нет отдыха, я так исхудал, пожелтел и ослабел, что, думаю, капли крови здоровой во мне не осталось.

Еще раз благодарю за все твои хлопоты. Не бойся, я не введу тебя в ответственность за мои долги. Вместе с сим, или вскоре после, ты получишь от дяди Мальцева 15 000 рублей и, следовательно, до 1-го января со всеми расквитаешься.

Изредка до меня доходит «Сын Отечества» и «Северный Архив», «Северная Пчела» довольно регулярно. Но отчего же прочих журналов ты мне не присылаешь? А об иностранных и в помине нет. Сделай одолжение, позаботься об этом. Прощай. Прими поцелуй от меня и от жены.

 

Амбургеру А. К., 10 сентября 1828*

 

(Перевод с французского)

Шулаверы. 10 сентября 1828. На пути в Эривань.

Я женился, мой любезный Амбургер, был тяжело болен и скоро присоединюсь к вам. Постарайтесь о том, чтобы приготовили мне помещение, где бы моя жена нашла приют на две, на три недели, которые я проведу в Тавризе. Говорят, что шаха нет в Тегеране, тогда возможно, что я проведу всю зиму в Тавризе, в этом случае я приму свои меры, чтобы устроиться получше.

Я отослал главнокомандующему ваш рапорт и счет вашим экстраординарным расходам1. Но знаете, я боюсь, что вас не одобрят, потому что вы, не имея миссии представительного характера, щедро раздавали подарки в некоторых случаях, как если бы вы были чрезвычайный посланник. Правда, что без этого ничего нельзя сделать в Персии, и я очень надеюсь на доверие, которое генерал к вам питает, но Азиатский департамент производит и обсуждает расчеты совсем иначе2. При нашем свидании я расскажу вам, как бедно содержали меня в этом отношении.

Вообразите себе, что все, что вы получите от меня официального, я уже отослал вам несколько времени тому назад, во время моей болезни, через военного губернатора Тифлиса, в уверенности, что он направит несколько «летучек» в Аббас-Абад и что он знал, какие следует принять меры, чтобы они дошли до вас в назначенный пункт. Ничуть не бывало. Мои чиновники нашли их в гражданской канцелярии губернатора с другими запоздалыми бумагами, газетами и проч.

До свидания. Принимайте курур на условиях, которые вы сумели установить и которые так согласуются с желаниями министерства; это принесет вам много чести.

Весь ваш А. Грибоедов.

 

Как только я приеду в Эривань, я дам вам знать, когда я двинусь оттуда, для того, чтобы ваш мехмендар3 напрасно бы меня не ждал.

 

Паскевичу И. Ф., 14 сентября 1828*

 

14 сентября 1828. Хамамли

Почтеннейший и бесценный мой покровитель граф Иван Федорович.

Пишу к вам в холод и ветер ужаснейший, палатки едва держатся. – Здоровье мое мне еще не позволяло выехать из Тифлиса; но последние известия, полученные мною из Персии, не дозволили мне долее медлить. Пишут, что бунт в восточной стороне государства увеличивается день ото дня, и сколько долг службы, столько и любопытство побудило меня к сближению с театром такого важного происшествия. Благодаря Сипягину я имею доктора до Эривани1, оттудова возьму другого до Табриза2. Впрочем, дорога мне как будто полезна. Я себя лучше чувствую, нежели в Тифлисе.

Коль скоро узнаю что-либо новое и решительное, и, вероятно, уже в Эривани, о персидских делах – донесу вам с точнейшею подробностию.

Тесть мой зовет меня в Баязет, а я его в Эчмядзин. Вероятно, однако, что мы на нынешний раз с ним не увидимся3. Зураб Чавчевадзе (о котором князь Александр меня просит, чтобы вашему сиятельству его отрекомендовать для отправления с известием, а я не прошу, потому что не знаю на этот счет вашей воли) встретился мне с знаменами Баязета на самой вершине Базобдала. Вот и еще пашалык в руках наших, и без крови4. Бог вам, видимо, покровительствует. Иностранные газеты провозгласили вас покорителем Трибизонда.

Однако не пишется, и погода и жена мешают.

Прощайте, ваше сиятельство, до теплой комнаты, где присесть за перо будет удобнее.

Вашу комиссию о распространении слухов, о мнимом походе вашем на Эрзерум, я исполнил с успехом, заставил графиньку Симонич плакать по муже и Ахвердовых о Муравьеве.

Читали ли вы речь английского короля, в которой сказано, что российский император отрекся от права воинствующей державы в Средиземном море?? – Только что за глупое министерство нынче в Англии, их Веллингтон и Абердин. Не знают, что им делать, на нас смотрят злобно, а помешать нечем, с завистью на Францию, снаряжающую экспедицию в Морею5. (Впрочем для меня эта экспедиция двусмысленна.) В Португалии не умеют, или не хотят поддержать законного государя, своего союзника, против подлого похитителя престола6. А в Ирландию, до сих пор тихую и покорную, посылают войско, при появлении которого она, может быть, точно взбунтуется. Веллингтон еще прежде отзывался, что покорение сего острова никогда не было довершено. Чудесное правило, это все равно, если бы нам теперь уничтожить права Польши и ввести русский распорядок или беспорядок по Учреждению о губерниях7.

Сделайте одолжение, ваше сиятельство, предпишите в вашу канцелярию, чтобы ко мне тотчас отправляли курьеров, коль скоро накопится несколько № газет, или каждые 2 недели раз. Кроме конвертов министерства, нельзя мне в нынешнем моем положении долго оставаться без политических известий из Европы.

С чувством глубочайшего почтения душою вам преданный и покорный

А. Грибоедов.

 

Амбургеру А. К., 20 сентября 1828*

 

20 сентября & lt; 1828, Эривань& gt;.

Любезнейший Андрей Карлович. Сейчас прибыл ко мне от вас Юсуф. 50 тысяч я посылаю Майвалдову, от которого и получите расписку по доставлении денег куда следует. Желание ваше насчет переводчика я угадал и не везу вам никакого ориентального шута, институтского воспитанника. Я знал, что Мирза для вас гораздо нужнее. Об жаловании вашем мы переговорим и настроим гр. Ивана Федоровича1, которому я уже внушил, как он должен писать к вице-канцлеру2, коль скоро получит на этот счет отношение от меня из Табриза.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.