Явление 6. Беневольский, Полюбин, Саблин.

Беневольский, Полюбин, Саблин.

Саблин. Здорово, Полюбин! как ты рано здесь нынче дежуришь! (Взглянув на Беневольского, отводит Полюбина в сторону.) Скажи, пожалуй, давно ли сестра пускает к себе в дом таких куриозов? Это черт знает что такое!

Полюбин. Это тот жених, об котором, помнишь, Звёздов прожужжал Вариньке.

Саблин. Казанский?

Полюбин. Как видишь, налицо.

Саблин. Чудо!

Полюбин. Хочешь ли, я вас познакомлю.

Саблин делает знак согласия.

Евлампий Аристархович! позвольте представить вам моего друга, Евгения Ивановича Саблина.

Беневольский раскланивается.

Саблин (Беневольскому). Для первого знакомства, скажите-ко, батюшка, чем вы на белом свету промышляете?

Беневольский. Как ваш вопрос? извините. (Тихо Полюбину.) Я не понимаю его.

Полюбин (тихо Беневольскому). Человек военный, говорит просто; хотите ли, я за вас ему отвечу?

Беневольский (Полюбину). Вы меня обяжете.

Полюбин (Саблину). Господин Беневольский, честь и краса казанского Парнаса, доныне занимался только изящной словесностью, и с таким успехом, что стихи его печатались даже в «Сыне отечества».

Беневольский (Полюбину). Помилуйте, вы меня в краску вводите вашей похвалою.

Полюбин. В ней нет ничего лишнего.

Беневольский. Вы так думаете?

Полюбин. Присягнуть готов. (Саблину.) И сверх того в «Вестнике Европы».

Беневольский. Пощадите скромность поэта.

Полюбин. И где бишь еще?

Беневольский. В «Музеуме». – Да перестаньте. Хоть это все очень лестно, но может показаться, что я самолюбив; а я ничьих похвал не ищу.

Саблин. И хорошо делаете. Кто вас так похвалит, как вы сами себя?

Полюбин. Везде рассыпаны счастливые опыты Евлампия Аристарховича Беневольского: после этого подумай…

Саблин. Я об этом никогда ничего не думаю и сочинителей терпеть не могу. (Беневольскому.) Это до вас не касается.

Полюбин. Кроме что сочинитель, господин Беневольский ужасный законник и метит вдаль. Я его уговаривал, а он почти согласен сделаться со временем государственным человеком.

Саблин. Чем черт не шутит! – Так вы метите в министры? а?

Беневольский. Отчего ж не стремиться вслед за Сюллиями5, за Кольбертами, за Питтами, за боярином Матвеевым?

Саблин. Послушайте, подите-ка к нам, в полк, в юнкера. Смотри пожалуй! он еще дуется!.. Ведь я не виноват, что вас иначе не примут; мне бы, напротив, во сто раз было веселее, кабы вы попали прямо в полковники: вы так сухощавы, по всему судить, проживете недолго, скорей бы вакансия очистилась.

Беневольский (в сторону). Житель Виотии6 в Афинах! ни малейшего колорита воспитания!

Саблин (Полюбину). Неужли ты полагаешь, что есть возможность этому шуту жениться на Вариньке?

Полюбин. Э, братец! от твоего зятя все возможно.

Саблин. Я за это в состоянии сказать ему дурака в глаза, хоть он и думает, что вдвое меня умнее от того, что вдвое старее. Здесь неловко говорить: идем завтракать на бульвар.

Полюбин. Пойдем.

Саблин. А ужо как вернемся, настроим хорошенько сестру, чтоб она мужа на ум навела. Я, право, люблю тебя как душу, и Вариньку тоже, смерть досадно, если она достанется этому уроду… Ха! ха! ха! как можно этаким выродиться! Я бы сам себя на его месте обраковал и пристрелил. (Беневольскому.) Мы, сударь, оставляем вас одних: рассуждайте на досуге. Вот вам, как Ивану Царевичу, три пути: на одном лошадь ваша будет сыта, а вы голодны, – это наш полк; на другом и лошадь, коли она у вас есть, и сами вы умрете с голоду, – это стихотворство; а на третьем – и вы, и лошадь ваша, и за вами еще куча людей и скотов будут сыты и жирны, – это статская служба. Во всяком случае вы пойдете далеко; а мы, брат, пойдем к Бордерону, вели своей коляске за собой ехать.