Артемио Крус и вторая смерть Эмилиано Сапаты

Ровно через столетие после обнародования земельного законодательства Артигаса, Эмилиано Сапата стал проводить на юге Мексики, где он установил революционную власть, глубокую аграрную реформу.

Пятью годами раньше диктатор Порфирио Диас пышно отпраздновал столетнюю годовщину «Клича Долорес» (призыв к вооруженному восстанию против испанского колониального ига, с которым 16 сентября 1910 г. вступил в г. Долорес национальный герой Мексики Мигель Идальго. День «Клича Долорес» является национальным праздником Мексики. — Прим. ред.): ее отмечали элегантные кабальеро в смокингах, представлявшие официальную Мексику, не желавшие знать с высот своего Олимпа нищую Мексику, которая их кормила и поила. В этой республике парий доходы тружеников не увеличились ни на один сентаво с времен исторического восстания священника Мигеля Идальго. В 1910 г. чуть более 800 латифундистов, многие из которых были иностранцами, владели почти всей территорией страны. Эти сеньоры из города жили в столице или в Европе и только изредка наезжали в главные усадьбы своих латифундий, где преспокойно спали, укрывшись за высокими каменными стонами с могучими контрфорсами[107]. По другую сторону стен задыхались от тесноты пеоны в своих деревенских /171/ домишках из саманного кирпича. 12 млн. человек из 15 млн. обитателей тогдашней Мексики зависели от заработков в сельском хозяйстве; при этом их заработная плата почти целиком оставалась в лавке помещика, где по невероятно высоким ценам им продавали фасоль, муку и водку. Тюрьма, казарма и церковь усердно боролись с «врожденными пороками» индейцев, которые, по словам представителя одного известного в свое время семейства, рождались «ленивыми, склонными к пьянству и воровству». Рабство, в которое обращали работника при помощи унаследованных им долгов или нового контракта, было реально существующей системой труда на хенекеновых плантациях Юкатана, на табачных плантациях Валье-Насьоналя, в лесах и садах Чьяпса и Табаско и на каучуковых, кофейных, сахарных, табачных и фруктовых плантациях Веракруса, Оахаки и Морелоса. Джон Тернер, североамериканский писатель, писал после посещения Мексики, что «Соединенные Штаты втайне превратили Порфирио Диаса в своего политического вассала, а Мексику, следовательно, в свою рабскую колонию»[108]. Североамериканский капитализм извлекал, прямо или косвенно, огромную выгоду от поддержки диктатуры. «Североамериканизация Мексики, которой похвалялся Уолл-стрит, — говорил Тернер, — осуществляется так, словно США за что-то мстят этой стране».

В 1845 г. Соединенные Штаты аннексировали мексиканские территории Техаса и Калифорнии, где установили рабство «именем цивилизации»; в этой войне Мексика потеряла площади, занятые нынешними североамериканскими штатами Колорадо, Аризоной, Нью-Мексико, Невадой и Ютой, — то есть более половины страны. Узурпированные северным соседом территории равны площади всей современной Аргентины. «Бедная Мексика! — говорят с тех пор. — Так далеко она от бога и так близко от Соединенных Штатов». Ее искромсанная земля затем претерпела вторжение и североамериканских капиталовложений — в медь, нефть, каучук, сахар, банки и транспорт. «Америкэн кордейдж траст», филиал «Стандард ойл», имеет самое прямое отношение к гибели индейцев майя и яки на плантациях хенекена в Юкатане, этих настоящих концлагерей, где взрослых и детей продавали и покупали как скот, ибо этот концерн приобретал более половины всего /172/ производимого в Мексике хенекена, и ему было желательно иметь самое дешевое волокно. Иной раз об использовании рабского труда говорилось без стеснения, в открытую, как подтверждает Тернер. Один североамериканский управляющий рассказал ему, что оплатил партии завербованных пеонов по 50 песо за голову, «и мы будем их держать, пока они живы... В течение трех месяцев похороним более половины»[109].

В 1910 г. наступил час расплаты. Мексика с оружием в руках поднялась против Порфирио Диаса. На юге страны возглавил мятеж крестьянский вождь Эмилиано Сапата, самый праведный из лидеров революции, самый приверженный делу бедноты, самый упорный в своем стремлении к достижению социальной справедливости.

В последние десятилетия XIX в. грабеж сельских общин в Мексике был особенно зверским; в городках и деревнях штата Морелос шла настоящая охота за землями, водными источниками и людьми, необходимыми сахарным плантациям, которые неудержимо росли. Сахаропроизводящие земли играли в жизни страны определяющую роль, их процветание вызвало к жизни механизированные сахароварни, большие спиртоочистительные заводы и железные дороги для транспортировки товаров. В общине Аненекуилько, где жил Сапата и которой принадлежал душой и телом, обираемые до нитки крестьяне-индейцы 7 веков не разгибаясь трудились на своей земле: они работали так еще до прихода Эрнана Кортеса. Тех, кто осмеливался громко жаловаться, отправляли в лагеря принудительных работ на Юкатане. Как и всюду, в штате Морелос, где плодородные земли принадлежали всего 17 собственникам, труженики жили несравненно хуже скаковых лошадей, которых латифундисты холили и лелеяли в роскошных конюшнях. По закону 1909 г. новые земли отбирались у их законных хозяев. Это и подлило масла в уже полыхавший огонь социальных противоречий. Эмилиано Сапата, замечательный наездник, скупой на слова, которого все знали как лучшего объездчика лошадей, всеми уважаемый за честность и смелость, сделался /173/ партизаном. «След в след за когтем командира Сапаты», как тогда говорили, люди с юга шли сражаться за свободу, образуя освободительное войско[110].

Диас пал, и революция вынесла Франсиско Мадеро на берег власти. Обещания аграрной реформы растворились в расплывчатых, туманных фразах. В день своей свадьбы Сапата вынужден был прервать праздник и пойти в бой: правительство послало войска генерала Викториано Уэрты для подавления повстанцев. Герой превращался в «бандита», как выражались городские «доктора». В ноябре 1911 г. Сапата обнародовал свой «План Аялы» и заявил: «Я готов продолжать борьбу против всего и против всех». В «Плане» говорилось, что «огромное большинство деревень и граждан Мексики владеют ныне только той землей, на которой стоят», и объявлялась полная национализация всего имущества врагов революции, возвращение узурпированных латифундистами земель их законным владельцам и экспроприация одной трети земель у остальных помещиков. «План Аяла» превратился в неодолимый магнит, привлекавший тысячи и тысячи крестьян в армию крестьянского вождя. Сапата назвал «подлым намерением» попытку ограничить революцию лишь сменой лиц в правительстве: не для того она делалась.

Борьба продолжалась около 10 лет — сначала против Диаса, против Мадеро, затем против душегуба Уэрты и в конечном итоге против Венустиано Каррансы. Долгие годы войны сопровождались непрекращающимся североамериканским вмешательством: морские пехотинцы дважды высаживались на мексиканскую землю, она нередко подвергалась обстрелу, дипломаты плели политические интриги, а посол Генри Лейн Уилсон организовал ликвидацию президента Мадеро и вице-президента. Однако смена лиц у кормила власти в Мексике никак не умеряла ненависть власть имущих против Сапаты и его приверженцев, ибо борьба между ними была настоящей борьбой классов в недрах национальной революции, то есть подрывала устои правящих классов. Правительства и газеты поносили «орды вандалов» генерала из штата Морелос. Мощные армии одна за другой выступали против Сапаты. Поджоги, убийства, уничтожение деревень — но сапатисты не сдавались. Мужчин, женщин и детей расстреливали или вешали как /174/ «сапатистских лазутчиков», а за каждой резней следовало заявление о победе, любая карательная акция выдавалась за успех. Но спустя некоторое время революционеры снова зажигали костры своих походных бивуаков в горах юга. Не раз отряды Сапаты успешно контратаковали врага даже в предместьях столицы. После падения режима Уэрты Эмилиано Сапата и Панчо Вилья — Аттила Юга и Кентавр Севера — вместе вошли победителями в город Мехико и в течение недолгого времени делили власть. В конце 1914 г. выдался короткий период затишья, позволивший Сапате приступить к осуществлению в штате Морелос аграрной реформы, еще более радикальной, чем провозглашенная «Планом Аяла». Основатель социалистической партии и вместе с ним группа анархо-синдикалистов оказали свое влияние на процесс этих преобразований; в силу этого идеология лидера крестьянского движения стала более левой, хотя эта левизна и так естественным образом вытекала из основ его мировоззрения — такая помощь придала большую целенаправленность его организационным действиям.

Аграрная реформа поставила своей задачей «полностью и навсегда покончить с несправедливой монополией на землю и создать общественное устройство, абсолютно гарантирующее естественное право каждого человека на земельный надел, который может прокормить его самого и его семью». Возвращались земли общинам и людям, ограбленным на основании закона 1856 г. о деамортизации; устанавливались максимальные размеры наделов в зависимости от климата и плодородия почвы, земля врагов революции была объявлена национальной собственностью. Последняя из этих политических установок имела, как и аналогичный пункт аграрной реформы Артигаса, явную экономическую подоплеку: враги — это латифундисты. Были созданы школы для подготовки специалистов, фабрики сельскохозяйственных орудий и банк сельскохозяйственного кредитования; национализированы сахарные и спиртоочистительные заводы, ставшие общественным достоянием. Система местных демократических преобразований дала народу доступ к участию в политической жизни и возможность улучшить свое экономическое положение. Создавались и множились сапатистские школы, организовывались народные хунты для защиты и пропаганды революции, подлинная демократия обретала лицо и набирала силу. Муниципалитеты были основными /175/ органами управления, и народ сам избирал местные власти, свои суды и полицию. Военачальники должны были подчиняться воле народного гражданского правления. Система жизни и система производства устанавливалась наконец-то не по воле бюрократов и генералов. Революция не порывала и с традициями, она действовала «в соответствии с обычаями каждого селения... если, например, данная деревня предпочитала общинное землевладение, то там создавалась община; если другая деревня хотела поделить землю на небольшие собственные наделы, то земля дробилась»[111].

Весной 1915 г. все поля Морелоса были засажены в основном кукурузой и другими продовольственными культурами. А в это время город Мехико испытывал недостаток в продовольствии, над ним нависала угроза голода. Венустиано Карраиса, ставший президентом, провозгласил свою аграрную реформу, но его приближенные не преминули воспользоваться этим законом в корыстных интересах, а в 1916 г. они наточив зубы бросились на Куэрнаваку, столицу штата Морелос, и на другие сапатистские области. Богатые урожаи, минералы, меха и ряд орудий производства сделались богатой добычей военщины, которая шла сюда, все сжигая на своем пути и при том заявляя о своей приверженности к «возрождению и прогрессу».

В 1919 г. коварная провокация, построенная на предательстве, оборвала жизнь Эмилиано Сапаты. Взяв его на мушку, тысяча человек разрядили в него из засады винтовки. Он погиб в том жe возрасте, что и Че Гевара, но осталась жить легенда: одинокий гнедой конь до сих пор без устали скачет к югу по горной цепи. Жива не только легенда. Весь штат Морелос решил «завершить дело преобразователя, отомстить за кровь мученика, следовать примеру героя», и страна откликнулась на это решение. Прошло время, и в период президентства Ласаро Карденаса (1934—1940) сапатистские традиции снова обрели жизненность и значимость в результате проведения аграрной реформы во всей Мексике. В основном за период правления Карденаса было экспроприировано 57 млн. гектаров, принадлежавших иностранным или национальным предприятиям, крестьяне не только получили землю, кредиты, школы, но и узнали новые формы организации сельскохозяйственного производства. Экономика быстро /176/

пошла на подъем, население страны увеличивалось; сельскохозяйственное производство диверсифицировалось, Мексика в целом индустриализировалась и модернизировала свое хозяйство. Росли города и расширялся — вширь и вглубь — внутренний рынок потребления.

Но мексиканский национализм не перерос в социализм, поэтому, как и в других странах, которые не сделали важнейшего шага, не смог до конца решить поставленные задачи, достигнуть экономической независимости и социальной справедливости. Миллион погибших за долгие годы революции и войны принесли свою кровь «на алтарь более жесткого, свирепого и ненасытного Уицилопочтли, чем тот, которого чтили наши предки, — на алтарь капиталистического развития Мексики в условиях, созданных зависимостью от империализма»[112]. Многие исследователи отмечают признаки обветшания прежних боевых знамен. Эдмунде Флорес утверждает в одной из своих недавних публикаций, что «сейчас 60% всего населения Мексики имеют доход менее 120 долларов в год и голодают»[113]. Восемь миллионов мексиканцев практически не знают другой еды, кроме фасоли, маисовых лепешек и жгучего перца[114]. Глубокие противоречия системы громко заявляют о себе не только когда под пулями погибают 500 студентов, как случилось во время побоища в Тлателолко. (Имеется в виду расстрел студенческой демонстрации в октябре 1968 г. на Площади трех культур в Мехико, которую обычно называют Тлателолко в память о древнем городе инков, находившемся на этом месте. — Прим. ред.) На основе официальных данных Алонсо Агилар пришел к выводу, что в Мехико 2 млн. крестьян не имеют земли, 3 млн. детей не посещают школу, около 11 млн. не умеют читать и писать, 5 млн. ходят босыми[115]. Коллективные земельные владения эхидатариев (в тот период были созданы коллективные крестьянские хозяйства на основе «эхидо» — особой формы общинного землевладения, возникшей в ходе аграрной реформы 1915 г. При этой системе собственность на землю остается в руках государства, а земля передается крестьянам (эхидатариям) бесплатно в совместное владение. — Прим. ред.) постоянно дробятся, а число минифундий, которые также раздираются на клочки, растет, и вместе с тем появляется латифундизм новой формации, новая аграрная буржуазия, занявшаяся крупномасштабным коммерческим сельским хозяйством. Местные же землевладельцы и посредники, которые захватили главенствующее положение, нарушая дух и букву закона, в свою очередь заняли подчиненное положение: в одной недавно /177/ опубликованной книге указывается, что они объединены общим термином «...энд Ко» при фирме «Андерсон Клейтон энд Ко»[116]. В этой же книге сын Ласаро Карденаса говорит, что «скрывающие свою истинную суть латифундии захватывают по преимуществу самые лучшие, самые плодородные земли».

Писатель Карлос Фуэнтес воссоздал в ретроспекции, начиная со смертного часа своего героя, жизнь капитана из армии Каррансы, проложившего себе путь наверх с помощью подлых дел и убийств — и на войне, и в мирное время[117]. Человек из низов, Артемио Крус, с течением лет отбрасывает прочь идеализм и героизм своей молодости; он присваивает чужие земли, учреждает многочисленные предприятия, становится депутатом и в своем блестящем восхождении достигает верхних ступеней социальной лестницы, одновременно сколачивая огромное состояние, приобретая власть и влияние с помощью темных делишек, подкупов, спекуляций, рискованных операций и уничтожения индейцев огнем и мечом. История литературного персонажа походит на историю его партии (Институционно-революционная партия (ИРП), основанная в 1929 г., с тех пор бессменно остается у власти в стране, побеждая на всех выборах. Партия эта национал-реформистская по характеру; в ней имеется правое и левое крыло, в разные периоды оказывающие большее или меньшее влияние на политику правительства. — Прим. ред.), ставшей символом нынешнего бессилия мексиканской революции, которая, по сути, монополизирует политическую жизнь страны в наши дни. Поднимаясь вверх, они оба низко пали...